– Понял-понял! – примирительно поднял руки Захар. – Ну? Давайте. Выкладывайте!
– Мы знаем, что твой брат – Никодим.
– Почему ты ушел, когда он вернулся в монастырь?
Лесничий пожал плечами:
– Да это и не секрет. Никодим – мой сводный брат. А ушел, потому что он, грубо говоря, свихнулся. Сами понимаете, с сумасшедшим общаться – радости мало. Считал себя чуть ли не мессией и спасителем рода Русаловых. Дело в том, что его предок, отец Павел, спас от смерти генерала, и тот в благодарность построил церковь и монастырь. По преданию, все в роду отца Павла завязаны на том, чтобы спасать Русаловых. Вот он и посвятил себя миссии по восстановлению монастыря и слежки за Русальчиковыми. Председатель и его дочка – единственные потомки нашего славного генерала. Меня он с позором выгнал, так как я не занимался всеми этими бреднями, а искал клад, который наш бравый генерал, перед тем как исчезнуть, спрятал где-то в подвалах монастыря.
Федор переглянулся с другом и сказал:
– Мы нашли дневник генерала. Там есть любопытный чертеж. По нему выходит, что в монастыре имеется тайный ход, который ведет в разрушенную церковь. К сожалению, чертежи в дневнике незаконченные. Мы бы хотели увидеть полную карту владений Русалова. Тогда можно и клад поискать.
– Но только договоримся на берегу, – вмешался Петр. – Поделим сокровища пятьдесят на пятьдесят или ищи сам.
– Угу… – Захаров задумался. – Вообще-то карту монастыря хранит Русальчиков. Только, боюсь, мне он ее не даст. Мы с ним не в мирных отношениях.
– У него есть карта? – Федор насторожился, точно гончая, что взяла след.
– И не только! У него очень много документов этой семейки, но он почти никому их не показывает. Наверное, только его Леночка и знает точно, что в них. От дочери он ничего не скрывает, но чтобы она доверила кому-то семейные тайны – это еще надо постараться! – Захар вдруг тоскливо усмехнулся.
– Вас что-то связывает? – Федя не сводил с него глаз, изо всех сил стараясь сдержать просыпающееся бешенство.
– Нас? С Леночкой? – Улыбка Захарова стала мечтательной. – Очень много. Но она, глупая, этого не хочет понимать. Даже участкового попросила, чтобы тот охранял ее от меня… Как будто я предлагал ей когда-либо что-то плохое…
– А знаете, у меня предложение! – Петр понял по глазам друга, что сейчас снова начнется битва, и поспешил того отвлечь. – Мы с Захаром пока пообщаемся на интересующую нас тему, а ты, Федя, сходи к Елене. Насколько я знаю, ты хотел с ней поговорить. Я буду ждать тебя здесь, а после вместе пойдем в монастырь.
Федор пожал плечами:
– Хорошо. Тогда дождись меня, – и, не прощаясь с Захаром, направился прочь.
Глава 7
1896 год.
Бал. Шестнадцатилетие Марии Русаловой.
– Бабушка, это платье очень неудобное. – Марья одернула длинную юбку, но легче от этого ей не стало. Корсет был слишком тесным, пышные кружева похожи на взбитые сливки. Такие платья почти вышли из моды, но старая дама придерживалась строгих взглядов и настаивала, чтобы внучка была на балу непременно в этом наряде.
– Во-первых, не называй меня бабушка. На балу я для тебя Евдокия Петровна. Во-вторых, это платье сшито специально для тебя. Или ты хочешь сказать, что мы зря ездили на примерки последние два месяца?
Марья вздохнула. Примерки были тем еще испытанием. Портной француз с таким чудным именем, что она и не запомнила, заставлял ее стоять часами неподвижно. Прикладывал ткани, пришпиливал булавками какие-то лоскуты, кружева. Служанки только успевали выполнять его приказания. После примерок девушка уставала так, словно сама сшила не меньше дюжины платьев.
– Не крутитесь, mon ami. Вы превосходительно выглядит. – Девушка с трудом сдерживала смех, когда он делал подобные ошибки в русской речи. Пробовала его поправлять, на что портной обижался и начинал говорить исключительно на родном языке.
Марья иногда стыдилась своих мыслей, но предстоящий бал совсем не радовал. Она никогда не мечтала блистать в светском обществе, хвастать нарядами, пытаясь перещеголять других барышень. Она видела свое счастье в другом. Домик у реки, рядом любимый и куча детишек.
Ей уже давно снился красивый белокурый юноша. У него были глаза цвета застывшего меда, высокие скулы, мужественный подбородок и губы, что слаще любого нектара.
В ее сне они всегда танцевали вальс.
Марья смотрела в медовые глаза и тонула в них, как в тягучей патоке. Просыпаться после этих снов не хотелось, и она с нетерпением ждала ночи, чтобы снова увидеться с НИМ.
О своих снах она рассказывала только Аннушке, что была ее подругой с самого раннего детства. С ней можно было говорить обо всем, особенно о том, чего никогда не скажешь папеньке. Конечно, она очень любила отца, но в шестнадцать лет некоторыми секретами можно делиться исключительно с подругами.
Аннушка не одобряла наивной влюбленности Марьи в героя снов, но выслушивала всегда внимательно, важно кивала, а после звонко хохотала.
– Марьюшка, наукой доказано, что сны – всего лишь игра нашего воображения и не имеют с реальностью ничего общего, – говорила она. – Как только встретишь своего единственного, сразу перестанет сниться этот кареглазый.
– Он не кареглазый, – возражала Марья и смеялась вместе с подругой, – у него совершенно особенный цвет глаз. Будто густой гречишный мед, растворенный в янтаре.
– Тебе стихи писать надо, – улыбалась Аннушка.
Старая дама достала из сумочки носовой платок и приложила к абсолютно сухим глазам. Марья знала, что это лишь уловка, чтобы заставить чувствовать внучку виноватой, но ничего не могла с собой поделать. Бабушка всегда добивалась цели.
– Не плачьте, бабушка. Я буду счастлива надеть это платье на бал. – Дарья обняла бабушку за плечи и улыбнулась.
– Вот и славно, детка, – та даже не обратила внимания на «бабушку», – я люблю тебя и желаю только добра. На балу я наконец-то смогу представить тебя своим друзьям. Сколько можно сидеть в заточении у твоего солдафона-отца? Это просто недопустимо для юной особы.
Марья знала, что Евдокия Петровна всегда недолюбливала папеньку, но старалась скрывать это. А после смерти матушки и вовсе пообещала не переступать порога дома Русаловых.
Воспоминания вдруг накрыли девушку удушливой волной. Она старалась забыть тот страшный день, но не могла. Любимая маменька и сейчас стояла перед внутренним взором, как живая. Марья долго думала, что произошло тогда…
Мать вошла в воду, словно ее кто-то позвал, и Марья увидела ее испуганные глаза. А после она упала в озеро. Марья хотела бежать к ней на помощь, но замерла как вкопанная. Словно что-то не пускало. Страшный крик отца: «Не трожь!» до сих пор стоит в ушах. От чего или от кого он тогда пытался ее спасти? Ответов не было.
– Что с тобой, Мария? Ты побледнела. – В глазах бабушки читалась искренняя забота, что ей было не свойственно. Евдокия Петровна была ярой противницей проявления чувств и хотела так же воспитать внучку, только Марья не желала становиться похожей на снежную королеву.
– Все в порядке, просто корсет немного жмет.
– Ты привыкнешь. – Лицо старой дамы снова стало похоже на маску. – Бал через три дня, а нам еще многое нужно успеть. Кстати, у меня будет для тебя сюрприз, но об этом позже.
Марья не понимала своего состояния, но нервозность нарастала с каждым днем. И чем ближе бал, тем сильнее она нервничала.
Ее готовили к этому с раннего детства. Бесконечные уроки танцев, этикета. А может быть, дело в том, что бабушка с дедушкой устраивают бал в ее честь?
Марья не любила излишнего внимания к своей персоне и всегда старалась находиться в стороне от шумных компаний. Свободное время проводила в саду или встречалась с единственной подругой Аннушкой. Видимо, сказалось многолетнее нахождение в усадьбе отца. После смерти Софьи Сергеевны в доме больше не собирались гости, даже на партию преферанса, который безумно любил Силантий Матвеевич.
И вот теперь придется выслушивать поздравления, комплименты. Но страшнее то, что нужно будет делать вид, что ей это нравится.
Скорее бы все закончилось.
Бал проходил в имении Соломатиных. Хозяева лично встречали гостей в торжественном зале. Каждому вновь прибывшему выдавалась карнавальная маска.
При входе лакей объявлял титул гостя и его имя. Для балов это было атавизмом, но Евдокия Петровна все решила по-своему.
Постепенно зал заполнялся людьми.
Дамы в дорогих платьях, непременно с открытыми плечами. Кавалеры в черных фраках.
Оркестр играл легкую, ненавязчивую музыку. Официанты разносили шампанское в высоких бокалах.
Марья прибыла с опозданием, вместе с отцом. На ней было белоснежное платье, волосы собраны в высокую прическу, украшенную живыми цветами жасмина – символ чистоты и невинности. На груди пламенели рубины, подарок Русалова. В левой руке веер, а в правой маленький букет из полевых цветов.
Пока Марья под руку с Русаловым спускались по парадной лестнице, все взгляды были обращены лишь на нее. Высокая, статная фигура, тонкая талия и поистине королевская стать.
– Ты моя принцесса, – шепнул ей на ухо генерал. – Сегодня твой вечер.
– Спасибо, папенька. Я, оказывается, страшная трусиха. Еще час назад хотела сбежать.
Русалов, стараясь успокоить, накрыл ладошку дочери своей рукой и улыбнулся.
– Генерал Силантий Русалов с дочерью Марией. – Голос лакея пролетел эхом по залу, прозвенел в хрустале люстр и растаял где-то под потолком.
Марья едва заметно поежилась. Лестница вдруг показалась ей бесконечной. Захотелось сбежать вниз и смешаться с толпой. Где-то далеко внизу ее ждала Евдокия Петровна. Мария шла к ней, как на свет маяка. Эту женщину никак нельзя было назвать бабушкой. Несмотря на преклонный возраст, она смогла сохранить прекрасную фигуру, и со спины ее невозможно было бы отличить от молодой женщины. Корсет выгодно подчеркивал осиную талию, по изящным бедрам струился шелк цвета шампанского. Из украшений – лишь кулон на длинной шее.
Марья облегченно выдохнула, когда лестница осталась позади, и сделала легкий реверанс.
– С днем рождения, дорогая. – Соломатина лишь коротко кивнула внучке.
– Благодарю за этот вечер, Евдокия Петровна.
– Он только начинается, и я обещаю, что ты запомнишь его надолго. А вот и мой сюрприз.
Лакей негромко стукнул тростью об пол и объявил:
– Граф Владимир Орлов с супругой Еленой и сыном Евгением.
Марья почувствовала, как пол уходит из-под ног. Она уже успела позабыть о данном некогда обещании. Матушка на ее десятилетие обмолвилась о помолвке с Евгением, но после ее ухода об этом больше не говорилось, и Марья считала себя свободной. Неужели бабушка сможет так с ней поступить? Почему папенька дал свое согласие? Почему не сказал ей об этом?
Марья бросила быстрый взгляд на отца. Тот отрицательно покачал головой.
Значит, он ничего не знает. И Евдокия Петровна просто пригласила Орловых, а она уже перепугалась. Но откуда эта тревога?
– Здравствуй, Силантий Матвеевич.
– Здравствуй, Владимир.
– Мария, примите мои поздравления. Вы очаровательны. Сколько лет мы не виделись? Шесть? – Орлов-старший приложился легким поцелуем к руке Марьи.
– Благодарю вас, Владимир Андреевич.
– Евгений, поздоровайся с Марией.
Марья едва не прыснула от смеха. Вспомнился ее десятый день рождения – тогда Евгений держался за юбку матери. Теперь он повис у нее на руке.
Орлов-младший хоть и повзрослел, но остался все тем же маменькиным сынком. С годами не прибавилось ни красоты, ни мужественности. Все те же большие серые глаза и вздернутый нос. Только теперь еще прибавились юношеские прыщи.
– Рад встрече, Мария. – Он, как и отец, поцеловал ручку имениннице. – Прекрасно выглядите.
– Силантий Матвеевич, по мне так время самое удачное, дабы обсудить объединение наших родов. Жене через месяц исполнится девятнадцать лет, пора о женитьбе задуматься.
У Марьи сжалось сердце, воздуха стало катастрофически мало, словно кто-то затянул корсет еще туже. Она быстро замахала веером, чтобы стало хоть немного легче.
– Невеста застеснялась, – Владимир Орлов расценил состояние Марьи по-своему, – краской залилась. Не волнуйтесь так, любезная Мария Силантьевна. Свадьбу сыграем, когда вы сами с Евгением решите.
– Мне кажется, гости уже заскучали. – Русалов пришел на помощь дочери. – Владимир Андреевич, давайте мы с вами это обсудим в приватной обстановке чуть позже. А Марья еще не со всеми поздоровалась.
Марья передвигалась по залу, как сомнамбула. Гости поздравляли ее, восхищались красотой и статью, но она почти не разбирала слов. Улыбалась и делала реверансы, благодарила, говорила ответные комплименты, даже не понимая, кому их раздает.
– Разрешите вас пригласить?
Марья обернулась и увидела довольного Евгения. На его лице играла змеиная улыбка. Губы вытянулись в тонкую нить.
– Первый танец у меня занят папенькой, – мягко отказала девушка.
– Силантий Матвеевич с моим отцом вышли в сад. Поэтому я готов повторить свой вопрос.
Марья обвела глазами зал. Этот прохвост Орлов мог и обмануть. Но отца нигде не было. А вот бабушка наблюдала за Марьей. Сюрприз удался. Она уж точно будет помнить его очень долго.
– На нас смотрят, – поторопил Орлов, – это неприлично, отказываться от танца.
– Хорошо, – выдохнула Мария, и Орлов закружил ее по залу.
– Почему вы меня избегаете? – Он жестом собственника прижал ее к себе. – Я вам совсем не нравлюсь, Мари?
– Евгений, я не готова отвечать на подобные вопросы. Давайте просто танцевать.
– Я не привык принимать отказы от барышень. – Его губы сжались в тонкую полоску, ноздри встрепенулись, а рука на талии девушки мгновенно вспотела. – Или генерал подыскал вам более походящую, по его мнению, кандидатуру? Какого-нибудь солдата?
Марья попыталась вырваться, но, хилый внешне, Орлов держал ее железной хваткой. Девушка снова поискала глазами отца, но, увы, тот еще не вернулся, зато бабушка, похоже, осталась довольна. Она смотрела на танцующую пару с умилением и, обмахиваясь веером, улыбалась.
– Вы делаете мне больно, Евгений.
– Сожалею, не хотел. – Орлов чуть ослабил объятия.
– Простите, но я не могу оставить без внимания других кавалеров. У меня еще несколько танцев на вечер.
Марья снова попыталась высвободиться, но потерпела неудачу.
– Вечер только начался, успеете, – улыбнулся Орлов. – Хочу, чтобы вы знали, Мари, если я чего-то решил, то добьюсь. Это касается всего. Вы понимаете меня?
– Не понимаю. Отпустите меня, прошу вас.
Орлов больше не скрывал раздражения. Он снова притянул девушку к себе и попытался коснуться губами обнаженной шеи. Марья не смогла стерпеть подобной вольности и влепила наглецу пощечину.
– Не смейте так поступать! Никогда!
– Простите, не удержался, – все так же холодно улыбаясь, процедил Евгений, приложив ладонь к полыхающей щеке.
– Прощайте. – Девушка вздернула подбородок. Ей необходимо побыть одной! Глотнуть свежего воздуха! – Я уверена, многие из присутствующих будут рады принять ваше приглашение на танец, но не я!
– Женька, ты чего? – К ним подбежали два молодых человека и подхватили Орлова под руки. – Простите его, барышня, наш друг не рассчитал с алкоголем, вот и вышел конфуз. Мы сейчас выведем его, воздухом подышит, и все будет хорошо. Ведь так, Жень?
Орлов ничего не ответил, только дернулся, требуя освободить его и, не извиняясь, пошел прочь, протискиваясь среди гостей. Его друзья что-то объясняли возмущенным людям, улыбались и кланялись, как заведенные. Марье не хотелось смотреть на этот цирк. Орлов – подонок, но, возможно, теперь наконец-то отстанет от нее навсегда. К тому же она даже слышала, что кто-то обещал вызвать его на дуэль.
Развернувшись, она бросилась к противоположному выходу. Глаза застили слезы, и с ними не было никакого сладу. Если бы только могла, то немедленно уехала бы домой. Но бабушка ей этого не простит, да и папенька расстроится. Мария не заметила, как оказалась в саду.
– Вы окажете мне честь, приняв приглашение на танец? – послышалось совсем близко.
Марья хотела сразу же отказаться, сославшись на плохое самочувствие, но что-то заставило ее поднять взгляд. Под черной маской блеснули глаза. Те самые, что она много раз видела во сне. Гречишный мед, растворенный в янтаре.
Этого просто не может быть!