– Да, папенька, идемте.
Марья подала мне руку, и мы вышли из комнаты.
Карета была украшена цветами, алыми лентами, а под крышей примостилось изображение пары белых голубков. Кучер, одетый в праздничную ливрею, стоял у кареты. Заметив нас, он отсалютовал и приглашающе распахнул дверцу.
– Марья, – не выдержал я, когда мы сели и карета тронулась. – Если ты не хочешь выходить за Орлова, я все устрою! Только скажи! Отменим к чертям весь этот фарс и уедем с тобой и Алешенькой. Далеко, там, где нас не знают. В Париж уедем!
Она с благодарностью улыбнулась и накрыла своей рукой мою руку:
– Поздно, папенька, назад пути нет. Знать, судьба моя такая. Только не зря ведь говорят, что стерпится – слюбится. Вот и я постараюсь полюбить. Вы себя ни в чем не вините, я на вас зла не держу и люблю как прежде.
Глаза ее оставались сухими, хотя нижняя губа подрагивала, выдавая сдерживаемые рыдания.
Обняв, я прижал ее к груди. Сердце защемило, и дышать стало тяжело. Нужно держать себя в руках, не время раскисать!
Вскоре карета остановилась у церквушки, но мы с дочкой еще долго не отваживались выйти. Наконец, Мария решилась и, сама открыв дверцу, шагнула в зелень травы. Я последовал за ней.
Уже у самой церквушки мы остановились. По случаю праздника всем работникам дали выходной, и теперь все высыпали поглазеть на свадьбу. Даже монахи вышли на крыльцо монастыря. Не знаю, откуда Павел их притащил, да и не мое это дело. Главное – помощь есть. Да и монастырю негоже пустостенному стоять.
Я засмотрелся на высокие стены, на окошки, забранные решеткой. Марья хотела служить Богу, но вышло иначе. Эти стены уже не ждут ее. Хотя непонятно, где лучше жизнь провести: в заточении монастырском или под одной крышей с нелюбимым мужем.
Марья устремила взгляд в ту же сторону.
– О чем ты сейчас думаешь, доченька?
– Не знаю даже, папенька. Я ведь пообещала Господу, что монахиней стану, и выходит, что обманула его. Может, он теперь наказывает меня за это?
– Наказывают виновных, а ты чистый ангел. Потому не смей даже помышлять о подобном.
– Нет, папенька, я все же виновата… – Она перевела взгляд на высокую колокольню, с силой сжала мне руку. – Уже и колокола привезли? Как же я все пропустила-то? Я бы хотела услышать, как они звонят.
Я едва удержался от вздоха. Все сделал, как хотел, и колокола отлили к свадьбе дочери, но я и подумать не мог, что этот день станет едва ли не самым черным в ее жизни.
– Услышишь, ангел мой. Может, уже сегодня и услышишь!
Как ни откладывали мы этот момент, но войти в церковь пришлось. Гостей было немного: Соломатина с супругом и сестрой, еще какая-то пожилая пара, да трое молодых людей со стороны Евгения.
Марья взяла меня под руку, и мы медленно пошли к алтарю, где нас уже ждал Павел. Путь показался мне бесконечным, а может быть, я не спешил отдавать дочь в руки чужого для нее мужчины.
Орлов улыбался. И улыбка его показалась мне оскалом зверя, что видит добычу. Его друзья, выражая радость, хлопали его по плечу и одобрительно кивали.
Стая! Как есть – стая!
И вот настал момент, когда мне пришлось отпустить Марьюшку. Она взяла под руку жениха, который с победным видом взглянул на меня и подвел ее к алтарю.
Павел что-то читал в большой книге, которая лежала перед ним, но я не мог разобрать слов. Все мое внимание было приковано к Марье, которая ледяной статуей стояла перед священником и, кажется, тоже не слушала, что он говорит.
Наконец, раздались самые главные слова, которые прозвучали как приговор.
– Согласен ли ты, Евгений, взять в жены Марию? Готов ли ты быть с ней и в бедности и богатстве, в болезни и здравии…
– Пока смерть не разлучит нас, – нагло перебил он Павла, – согласен. Иначе для чего мне было сюда приходить?
Его друзья оценили каламбур. Раздались оскорбительные смешки.
– Мария… – Павел запнулся, посмотрев на невесту, – а ты согласна взять в мужья Евгения? Быть с ним в бедности и богатстве…
Звон колокола оборвал слова Павла. Были в том звоне и неведомые страдания, и тоска, которую не забыть, от которой не убежать! Марья вздрогнула и удивленно посмотрела на Павла.
– Это ветер, – неуверенно ответил священник, – на колокольне никого нет. Хотели к сегодняшнему дню колокола повесить, да не получилось. Вот только один и успели…
– Давайте заканчивать церемонию, – нетерпеливо ввернул Орлов, – невеста согласна. Обменяемся кольцами и поедем уже отсюда. От запаха свечей меня мутит.
– Мария, так ты согласна? – снова спросил Павел.
– Да, – едва слышно прошептала она.
– Говорил ведь – моей будешь. Я всегда своего добиваюсь! – Евгений надел ей на палец кольцо, и моя девочка вздрогнула словно от ожога.
Орлов поднял фату, чтобы поцеловать невесту, и опешил, видя ее мокрое от слез лицо. Не зная, как реагировать на такое проявление чувств, он растерянно оглянулся на хранивших гробовое молчание гостей, но быстро нашелся.
– Это от счастья! – и впился в губы Марьи жадным поцелуем.
Я прикусил зубами костяшку пальца, принимая неизбежность судьбы.
Собственными руками я погубил единственную дочь. Цыганка снова оказалась права».
Глава 11
– Ребят! Смотрите – Никодим! – Макс явно заскучал, слушая невеселую историю, и последние несколько минут занимался тем, что поглядывал по сторонам. Он первым и заметил хранителя. Тот вышел на крыльцо. Огляделся. И спешно скрылся на заднем дворе.
– Куда это он? – нахмурился Кир.
– И что за сверток у него в руке? – Петр тоже не остался в стороне.
Федор вдруг захлопнул дневник и сунул его Петру в руки:
– Сидите тут. Я сейчас!
– Ты куда?
– В монастырь. Я знаю, где карты. Даже если я ошибаюсь – попытка не пытка! – Он скатился по сену на землю.
– Стой. Мы с тобой пойдем! – Парни повторили его маневр и в следующее мгновение окружили друга.
– Где карты?
– У Никодима в кабинете. – Федор, заметно нервничая, покусал губы. – Лучше будьте тут. Когда он пойдет назад, дайте какой-нибудь знак! Или отвлеките его!
– Точно! – кивнул Макс. – Я пойду с Федором. Если что, помогу открыть дверь. А вы – на шухере!
Петр пожал плечами и остался стоять вместе с Киром, а друзья бросились к открытым дверям монастыря.
Им повезло. В коридоре никого не было. Дверь, как и опасался Максим, была закрыта. Выудив из кармана тонкую проволочку, он лишь мгновение покопался в замке. Раздался щелчок, и дверь приоткрылась.
– Быстрее.
Скользнув в комнату, парни плотно прикрыли дверь.
– И где? – Макс для страховки еще и прижал ее плечом. Мало ли.
– Вон. – Федор указал на светлый квадрат пола, бросившийся в глаза еще при первом визите. – Видишь? Доска явно новая. Наверное, поменяли, когда делали тайник.
– А вдруг просто пол чинили? – Макс недоверчиво посмотрел на предполагаемый тайник. – Вот и поменяли. Доску…
– Не доску, а крошечный квадратик! – Федор подошел, опустился на колени перед тайником и постучал. – Я же говорил! Там пустота! И явно что-то есть! Надо что-то острое!
Он огляделся. Не заметив ничего полезного ни на столе, ни на стеллажах, попытался подцепить досточку пальцами, но только обломал ногти.
– Черт!
– Держи! – В руках у Макса появился перочинный ножик. Он положил его на пол и подтолкнул носком туфли. Федор поймал, раскрыл и вставил лезвие в щель.
Сначала ничего не происходило. Досточки крепились намертво, вот только на них не было и следа гвоздей! Точно приклеены!
Вдруг раздался скрежет, и небольшой квадрат доски откинулся точно на пружине, открыв Федору несколько пожелтевших листов.
– Есть!
– Давай бери, и сваливаем! – Макс едва не подпрыгивал от нетерпения, желая оказаться как можно дальше отсюда. Только Федя не поддержал его.
– Ты сможешь своей проволочкой закрыть дверь?
– Не, я только открыть могу.
– Представь, Никодим вернется: дверь открыта, плана нет. Кто был? Правильно! Мы! А вот если документы останутся лежать в целости и сохранности на своем месте… Согласись, неприятности с замками или сбои в памяти случаются довольно часто! – Федор улыбнулся, поднялся, забрал со стола карандаш и вырвал из тетради чистый лист. Повертев бумаги, он нашел на одной из них какой-то чертеж, разложил его на столе и поспешно принялся перерисовывать.
Тут в коридоре раздались голоса.
Макс заметно занервничал и для страховки даже подставил к ручке табурет.
– Федя, давай скорее! Слышу голос Кира и Михалыча! Нам конец!
– Все! – Тот, не помечая названия, оставив только какие-то цифры, перерисовал все стрелки, черточки, прямоугольники и крестики. Сунул листок в карман джинсов, а документы вернул обратно в тайник.
– Федя, они идут! С ними, кажется, Никодим! – надрывался хриплым шепотом Макс.
– Открывай дверь! Садись на стул! Быстро! – Федя, наконец, совладал с крышкой тайника. Послышался щелчок, и дощечка встала на место как влитая.
В последний момент он успел отпрыгнуть к другу, с испуганным видом сидевшему на стуле, и улыбнулся шагнувшему в кабинет Никодиму. Следом за ним топал серьезный Пальцапупа.
Увидев неожиданных гостей, лучащихся счастливыми улыбками, Никодим растерянно оглянулся на дверь, вынул из кармана ключ, повертел его в пальцах и снова сунул в карман. И только после этого удивился.
– А что вы тут делаете? Как вы сюда попали?
– Да! Чего надо, Дармоедовы? – подбоченился Пальцапупа.
– Мы пришли, чтобы попросить разрешение снять хотя бы начало подземного хода! – внезапно затараторил Макс. – Неужели у вас нет сердца?
– Эээ… – Никодим посмотрел на Михалыча. Видимо, тот ему уже тоже изрядно плешь проел с этими подземельями. – Это очень опасно! В подземелье никого не было уже лет пять! А здание старое! А ну как обвал?
– Мы далеко не пойдем! Нам главное – заинтриговать зрителя! Ну какой интерес показывать только фасад здания? А где старинные документы? Где интрига? Тайна? Нам даже клад ваш не нужен…
– Ты говори, да не заговаривайся! – загрохотал режиссер, услышав знакомое слово. – Это же сенсация! Историческая ценность!
– Так вы разрешите? – Макс точно не услышал Пальцапупу. Поднялся, не сводя честных глаз с монаха.
– Я… подумаю… – замялся тот. Будто невзначай оглядел кабинет, скользнул взглядом по полу и посмотрел на парней. – А как вы сюда попали?
– Через дверь, как же еще? – улыбнулся Федор, вытолкнул в коридор Максима и, прежде чем исчезнуть следом за ним, пожал плечами. – Дверь была не заперта.
У лестницы их поджидал Кирилл.
– Мужики! За мной! Петро уже нас ждет! – махнул он, заторопившись наверх, и, уже шагая по коридору, спросил: – Ну как? Получилось?
Парни не ответили. Федор первым распахнул дверь и шагнул в комнату. Только когда Кирилл защелкнул засов, он заговорил:
– План у нас есть, только самопальный. Решили не красть. Все равно попались, но сыграли на дурака.
– В смысле – самопальный? – Петр оторвался от изучения дневника. – Не настоящий, что ли? Я, кстати, в тетради нашел несколько чертежей. Только незаконченные. Можно проверить.
– В смысле – я его перерисовал! – Выудив из кармана тетрадный листок, Федор развернул его и положил на стол.
Друзья сгрудились рядом, с жадностью разглядывая.
– А что это значит? – Кир ткнул пальцем в ряды цифр.
– Может, координаты? – предположил Макс.
– Потом разберемся! – Федор забрал из рук Петра дневник, полистал и положил на стол рядом с планом. – Смотрите. Вот этот план в дневнике самый последний. На нем нет этого хода, и этот нарисован только наполовину. Крестики – здесь и здесь – скорее всего, означают предполагаемые выходы. Смотрите, если провести линии так и так, то получится рисунок, как и на плане.
– А где клад? – Кир нахмурился.
– Клад тут не отмечен… Наверное… – Федор пожал плечами. – Если только эти цифры что-то не значат.
– А куда идет этот ход? Что это за линия? – Макс ткнул пальцем в карту.
– Это же стена монастыря! – посмотрел на него Петр и оглядел друзей. – А что, если из подземелья есть два выхода? И они ведут не в монастырь. Более того! Один даже ведет за границы монастыря!
– Так, может, завтра пойти поискать, где находится вход в подземелье? Гораздо проще изучить эти катакомбы, если никто не будет знать, что мы в них! – загорелись азартом глаза Кира.
– Вполне! Только посмотреть, что нам по снаряжению не хватает, – согласился Петр.
– Фонарь был один, – вспомнил Федор. – Надо бы на всех купить. И веревок побольше. И мел, чтобы на стенах отметки ставить. Мало ли…
– И еды, и воды! – вернул их на землю Макс. – Еще заблудимся…
– Типун тебе…
– И тебе…
– Да хватит вам! – осадил их Петя. – Давайте лучше посмотрим, что у нас осталось! Сегодня пойдем в деревню и закупим остальное.
Он подошел к столу, открыл дверцы и заглянул внутрь. Растерянно обернулся к друзьям и даже присел на корточки.
– Что там? – почувствовал неладное Федор.
Петя поднял на него тяжелый взгляд:
– А ничего. Совсем ничего нет!
За следующие полчаса парни перерыли все. Заглянули под кровати, под матрасы, передвинули стол и даже выглянули в окно. Мотки веревки, свечи, спички и фонарик словно растворились в воздухе.
– Дело ясное, что дело темное! – выдохнул Макс, усевшись на кровать. – Значит, сегодня идем в деревню?
– Все вместе? А смысл? – посмотрел на него Федор. – Я все равно хотел к Ленке заскочить, с ее отцом кое-что выяснить. Заодно и в магазин зайду.
– Ага! А мы опять пленку проявляй? – возмутился Кир.
– Ну и проявишь, не облезешь! – Федор решил ни за какие коврижки не сдаваться. Надо действительно разговорить председателя, показать план с циферками. О том, чтобы увидеть Лену, он старался не думать. И так при мысли о встрече сердце становилось сумасшедшим, и мысли путались, как у пятнадцатилетнего.
– Я, может, тоже прогуляться хочу! – влез Макс.
– С Федором пойду я. А у нас к вам будет очень ответственное задание, – остановил перебранку Петр. – Перерисуйте план, рассчитайте примерное расстояние от монастыря, найдите сторону, опросите монахов, может, кто что знает. Короче, действуйте!
Из монастыря они вышли только под вечер. Хотели раньше, но к ним нагрянул Михалыч с допросом по поводу клада. Пригрозил увольнением и ссылкой в Сибирь за сокрытие важных сведений. Парни изобразили испуг и на хлопушке поклялись докладывать о всех мало-мальски важных новостях. Еще Михалыч попросил проследить «за змеем Никодимом, потому как явно знает тот гораздо больше, чем говорит».
Наконец, обрадовав всех заявлением, что их ссылка продлится до тех пор, пока не найдут клад или пока не снимут более или менее интересный материал, Пальцапупа ретировался.
До деревни Петр и Федя решили пойти пешком.
– Красота-то какая! – Петр первым нарушил молчание, когда они прошли едва ли не большую часть пути. – Будь моя воля, поселился бы здесь навсегда.
– И кто тебе не дает? Если нельзя, но очень хочется – то можно! – улыбнулся Федя, глядя на мечтательную улыбку друга.
– Жена! Она же у меня предприниматель! ИП недавно открыла. Если я сюда перееду, она меня, скорее всего, бросит! А я ее люблю…
– Тогда как вариант: заимейте здесь дачу и приезжайте летом отдыхать.
– Хороша дачка, семь дней лесом добираться… – усмехнулся Петя и уже серьезно пояснил: – У нас есть уже дача. Нет. Я о другом… Тебя не тянет здесь остаться? Как будто приехал домой… Нет?
Федор задумался:
– Хорошо тут… Может, и остался бы, да Ленку надо отсюда увозить. Мутно тут для нее жить…
– Ленка – это?..
– Председательская дочь. – Федя вдруг почувствовал потребность рассказать другу все. Ну, или не все, но хотя бы часть. Так сказать, поделиться и тревогами, и счастьем. – Понимаешь, у меня с ней такое… Увидел – и уже не отпустить. Или вместе, или никак. Нет жизни без нее… У тебя с женой так же?
– Не так… – Петр смерил его удивленным взглядом. – Просто. Обычно. Обязанности, привязанность, уважение… А такая любовь, как у тебя, у цыган проклятой зовется. Потому что только от чьего-либо проклятия зарождается. И вместе больно, и порознь не жизнь.
– А почему от проклятия? – Федя помрачнел.
– Да потому что проклятие не даст вам быть счастливыми. Разведет. А друг без друга ни тебе, ни ей.
– Ну, это пусть еще попробует, разведет! Не верю я в бабкины сказки и ей не дам поверить. Вот увидишь! Увезу ее в Москву, и будем жить долго и счастливо!
– Я тебе только этого и желаю. – Петр хлопнул друга по плечу. – И сам не верю во все эти бредни. Просто помню, что бабушка мне рассказывала. Кстати, ты сегодня к Лене пойдешь?
Федор кивнул, и Петя закончил:
– И я с тобой зайду. Может, смогу разговорить нашего бравого генеральского внука?
Вскоре они уже поднимались к первым избам.
– Ну, и куда сначала? В магазин? – Федор сунул руку в карман джинсовой куртки и украдкой пересчитал оставшиеся копейки.
– Или, может, сначала в пивнушку наведаемся? – Петя посмотрел на друга. – Надо бы Захара увидеть. Вдруг он чего знает о потайных выходах? Недаром же он жил в монастыре несколько лет. Значит, был вхож везде, пока Никодима не было.