– Почему? Ему это кажется постыдным? Он оскорблен? Недоволен?
– Напротив! Он стал необыкновенно любезен и так хорошо понимает брата… Он заинтересован в том, чтобы брат умер без наследников, да и вообще поскорее умер. Ангеран убил и Ферьена, того самого дамуазо, которого вы заменили, потому что госпожа Филиппа делила с ним постель. Мне даже казалось поначалу, что он нанял и Флору и она старается по его наущению, но потом понял: она работает на себя.
– Она надеется стать женой барона? Но это же невозможно! Он слишком знатный сеньор и никогда не женится на девице, не равной ему по знатности. А вы при чем во всей этой истории? Что случилось с вами? Почему вы дошли до такого состояния?
– Моя беда в том, что, гневаясь, я не могу держать язык за зубами. У старого вояки что на уме, то на языке. Однажды, когда это исчадие ада, которое уже мнит себя баронессой, отправило на конюшню, а потом и выгнало несчастную служанку, которая чем-то испортила ей платье, я не смог сдержаться и высказал все, что думаю… И прочитал по глазам, что в самом скором времени мной займутся вплотную и моя судьба будет решена. Чего мне ждать – отравы в стакане или дорожного мешка на плече, – я не знал, да и не хотел узнать! Мне противно было там оставаться. Я ушел из замка и с тех пор брожу по Парижу. Думал сначала отправиться к королеве Бланке и рассказать ей, что случилось с ее приятельницей, но уж больно гадкое это дело – доносительство! И потом, барон… Я не желаю ему зла… Так что пока я в ожидании.
– Чего? Службы у нового сеньора?
– Нет. Я жду, когда король отправится в крестовый поход, и тогда я тоже понадоблюсь. Но, как мне кажется, ждать мне придется долго.
– Так оно и есть. Говорят, что на юге сначала нужно построить порт, откуда будут отчаливать корабли… Теперь даже я понимаю, что времени на подготовку уйдет куда больше, чем я думал…
На крыльце между тем возникло какое-то движение – появился граф Робер. Рено понял, что ему пора торопиться, быстренько опустил руку в кошелек, выудил оттуда золотую монету и отдал ее ошеломленному Пернону.
– Возьмите, пожалуйста! Купите себе новую одежду и наймите комнату в харчевне, где обычно любили сидеть по вечерам. Ждите меня.
– А-а… разве вы уезжаете?
– Да, но непременно вернусь. Я поговорю о вас с сиром Робером. Может быть, ему пригодится умелый воин, который может обучать молодых.
– Неужели? Сир Рено!..
– Потом будете благодарить. Я спешу…
И Рено побежал к своей лошади, которую привязал к кольцу в стене, но вдруг обернулся:
– Дожидаясь меня, не увлекайтесь вином!
– Договорились! Мы разопьем бутылочку вместе, когда вы вернетесь!
Дождь прекратился, но Рено даже этого не заметил, так он был рад встретить старого друга Жиля Пернона.
В ночь с 30 апреля на 1 мая Герсанда помогла молодой королеве освободиться от плода, и королева подарила королю сына. Мальчика назвали Филиппом в честь деда, и весь город нарядился и украсился, ликуя и радуясь знаменательному событию. С раннего утра юные горожанки отправились в сен-жерменский лес собирать майские цветы, чтобы плести гирлянды и делать букеты для королевы и ее красавчика-сыночка, который, как видно, оказался крепким мальчуганом, если судить по его басовитому крику. В церквах служили благодарственные молебны, и король, счастливый тем, что увеличилось мужское потомство, сам отслужил один молебен и выслушал еще два. На бедных он пожертвовал столько, что в ближайшей округе каждый бедняк мог поесть и выпить на королевский счет, благословляя Господа за то, что он послал им такого доброго короля.
Сидя на парадной постели, Маргарита, уже немного отдохнув, пока еще бледная, но с сияющими глазами, принимала поздравления от семьи – деверей и невесток, которые подходили к ней, уже услышав растроганное и ласковое «спасибо» от мужа и торжествующее – от свекрови.
По чести сказать, королева-мать провела всю ночь у изголовья Маргариты, мучившейся родовыми схватками, и в самом деле вела себя по-матерински: она держала невестку за руку, чувствуя, как та судорожно сжимается, вытирала ей губкой пот со лба, успокаивала и ободряла, не вмешиваясь в работу Герсанды, в которой сразу признала знатока своего дела. Она еще находилась в спальне, когда пришел священник, собираясь помазать младенца елеем, что было разумной предосторожностью в преддверии крещения. И уж тем более не могла покинуть ее, когда явились придворные, а потом и знатные горожане с пожеланиями, подарками и поздравлениями молодой матери. Крошка Филипп уже лежал на руках у бабушки, и она, а не кто-то другой, показывая его, собирала дань восхищения.
– Можно подумать, что она его родила, – ворчала про себя Санси, которая в эту ночь тоже не спала ни секунды. – И полюбуйтесь на нее! Она свежее и живее меня! Помоги мне, Господи, чтобы я не только лицом походила на колдунью, но еще и обладала колдовской силой и чарами. Я бы превратила ее в сову, чтобы спала днем, а ночью сидела бы тихо на ветке дерева!
Несмотря на улыбчивую сдержанность Маргариты, было все-таки очевидно, что она предпочла бы держать новорожденного возле себя. Ей стало еще обиднее, когда она увидела, как вокруг свекрови с малышом суетятся служанки и кормилица. Все-таки ей хотелось бы, чтобы праздничное столпотворение было рядом с ней… Точно так же Бланка завладела маленьким Людовиком, когда тот родился, но тогда Маргарита была совсем юной, долгие и тяжелые роды измучили ее, и она не протестовала. К тому же родился наследник престола, и она надеялась, что хотя бы второго сына оставят ей. И Маргарита громко напомнила о себе. Но Ее Величество Бланка тут же ответила и молодой королеве, и всем остальным:
– У этого мальчика будет очень сильный характер. Он кричит до тех пор, пока не получит своего. Вам нужен отдых, дочь моя, а я очень мало сплю, и в моих покоях он никого не потревожит.
– Уверяю вас, он не потревожит и меня. Я прекрасно себя чувствую и хочу, чтобы он остался со мной. Мой добрый муж, прошу вас, попросите вашу мать передать мне сына.
Король подошел, сел возле кровати на ступеньку и взял жену за руку.
– Матушка права, милая. Вы лучше других знаете, что главное для нее – наше благополучие… Конечно, вы нуждаетесь в отдыхе!
Маргарита опустила глаза, потому что они загорелись гневом.
– Вы, как всегда, правы, сир, – ответила она.
И мягко отняла свою руку.
Когда из королевской спальни все удалились и Маргарита осталась со своей целительницей, Санси и придворными дамами, она расплакалась. Санси бросилась к ней, но Герсанда ее удержала, и девушка осталась на месте, а Герсанда попросила придворных дам проститься с королевой, так как она очень устала. В опустевшей спальне слышались только рыдания королевы. И только когда она начала успокаиваться, Герсанда приблизилась к ней и склонилась над отчаявшейся молодой женщиной.
– Не плачьте, Ваше Величество, – ласково проговорила она. – Слезами вы причиняете себе большой вред. Король любит вас, в этом нет никаких сомнений, и он хочет вам только добра…
– Добра? Какого добра? На которое не скупится его мать? Она хочет воспитать моих сыновей такими же, какими воспитала своих… А я не хочу, чтобы они стали монахами!..
– Я знаю, что наш господин очень набожен, но полагаю, что такова его естественная природа. Его братья мало похожи на него в этом. Особенно принц Робер. Возможно, и в самом деле ваш супруг принял бы монашество, не будь он королем… И не познакомься с вами. Я не видела монахов, которые бы с таким пылом зачинали детей. А вы его любите?
– Да, я люблю его… Пока еще я его люблю, но мне кажется, что настанет день, когда усталость окончательно вытеснит любовь… Нелегко быть замужем за святым… Особенно когда он отказывает вам в праве разделять с ним его жизнь, отстраняет вас и отдает матери то, что положено по праву только вам… Мне остается только одно – рожать детей, а потом их у меня отнимают. Больше я не хочу иметь детей!
– Мадам! – изумилась Санси. – Неужели вы скажете «нет» своему супругу, когда он приблизится к вам?
– Разве у меня нет права заболеть? Я не хочу больше беременеть, пока не узнаю, когда они отправятся в крестовый поход!
– Вы хотите отправиться в поход, нося под сердцем дитя? – в ужасе воскликнула Герсанда.
Маргарита гордо подняла голову и с вызовом посмотрела на нее большими голубыми глазами, блестящими от недавних слез и гнева.
– Именно так я и поступлю! И возьму с собой вас. А рожать буду там, где укажет Господь, – на корабле! На Кипре! В Святой земле! И этого ребенка у меня уже никто не отнимет!
– Вам не удастся осуществить задуманное, мадам. Вы так хороши собой и король сумеет так умело и проникновенно говорить вам о своей любви, что вы перед ним не устоите…
Санси продолжала говорить, а сама подошла к окну в глубокой амбразуре, чтобы полюбоваться стенами замка, освещенными ради праздника множеством факелов и плошек с горящим маслом. Завораживающее зрелище! Кирасы дозорных, что ходили по верху стены, вспыхивали в их свете и казались яркими бликами. Город шумел и праздновал, зато во дворе замка народ больше не толпился, мажордом позаботился о покое молодой королевы, оставив там всего несколько слуг. И вдруг кошачьи глаза Санси – глаза колдуньи! – различили силуэт, а потом и лицо – это был Рено де Куртене, и сердце Санси забилось быстро-быстро.
– Мадам! – изумилась Санси. – Неужели вы скажете «нет» своему супругу, когда он приблизится к вам?
– Разве у меня нет права заболеть? Я не хочу больше беременеть, пока не узнаю, когда они отправятся в крестовый поход!
– Вы хотите отправиться в поход, нося под сердцем дитя? – в ужасе воскликнула Герсанда.
Маргарита гордо подняла голову и с вызовом посмотрела на нее большими голубыми глазами, блестящими от недавних слез и гнева.
– Именно так я и поступлю! И возьму с собой вас. А рожать буду там, где укажет Господь, – на корабле! На Кипре! В Святой земле! И этого ребенка у меня уже никто не отнимет!
– Вам не удастся осуществить задуманное, мадам. Вы так хороши собой и король сумеет так умело и проникновенно говорить вам о своей любви, что вы перед ним не устоите…
Санси продолжала говорить, а сама подошла к окну в глубокой амбразуре, чтобы полюбоваться стенами замка, освещенными ради праздника множеством факелов и плошек с горящим маслом. Завораживающее зрелище! Кирасы дозорных, что ходили по верху стены, вспыхивали в их свете и казались яркими бликами. Город шумел и праздновал, зато во дворе замка народ больше не толпился, мажордом позаботился о покое молодой королевы, оставив там всего несколько слуг. И вдруг кошачьи глаза Санси – глаза колдуньи! – различили силуэт, а потом и лицо – это был Рено де Куртене, и сердце Санси забилось быстро-быстро.
Она не видела его очень давно. У оруженосца графа д’Артуа не было доступа в королевские покои. А уж тем более в покои королевы, которая должна была вот-вот родить и от которой Санси не отходила ни на шаг.
Но она вовсе не страдала, зная, что он где-то совсем близко, и надеясь, что как только родится маленький принц, ему будет позволено, как и всем остальным обитателям замка, хоть ненадолго войти в королевскую опочивальню. Но он не пришел.
И вот теперь он стоял напротив окна. Прислонившись спиной к стене, сложив руки на груди и прикрыв ими королевские лилии, что украшали башню нового герцогства д’Артуа у него на джюпоне, он стоял, подняв голову, и смотрел, не отводя глаз, в сторону Санси. Девушка невольно подалась назад, но остановилась в таком положении, чтобы, оставаясь невидимой, наблюдать за молодым человеком.
А Рено ее даже не заметил. Он пришел сюда, когда все поздравляющие покинули королевский дворец, посмотреть на свет в окне, перед которым провел всю предыдущую ночь, затаившись в тени и страдая, когда отдаленным эхом, смягченным высокими толстыми стенами, до него доносились крики Маргариты, мучимой родовыми схватками. Она рожала, производя на свет потомство от другого мужчины. А о том, что этим мужчиной был король, которому он поклялся служить и которого должен был защищать, которого он недавно спас, едва не поплатившись за это жизнью, он сейчас забыл. Происходящее наверху обратило его мысли к телесным страданиям, а потом и к телесным наслаждениям, из-за которых возникли страдания, его невинные чистые мечты рассеялись в прах, и в его сердце проник яд жгучей мужской ревности. Он слышал столько восхищенных рассказов об удивительной жизни несравненного Людовика, о его нескончаемых молитвах, покаяниях, суровом аскетизме, что вообразил себе бог знает что! Что святой дух зачинает детей его обожаемой королевы, а Людовик имеет к ним самое туманное отношение. Но крики, которые он слышал, напомнили ему о других, которые, вполне возможно, раздавались на той же постели девять месяцев тому назад, – о криках наслаждения. Рено еще ни разу не прикасался к женщине, но он знал, как занимаются любовью, и этой ужасной ночью с душераздирающей отчетливостью представлял себе обожаемую Маргариту с распущенными темными волосами, обнаженную, принимающую страсть короля, который, оставив свою корону, монашеское облачение и кресты, стал просто мужчиной, одержимым желанием…
Рено отправился спать только тогда, когда крики и жалобы стихли, но заснуть не смог. Он лежал и пытался понять: что же с ним произошло, что случилось? Ведь до этих пор он мечтал об идеальной, бесплотной любви… Кто знает, может быть, после посвящения, а оно будет уже совсем скоро, через несколько недель, на Пятидесятницу, он отправится искать себе какую-нибудь женщину, одну из тех, о которых упоминал граф Робер, советуя ему наслаждаться жизнью, и тогда огонь, вспыхнувший в нем, угаснет. Но вряд ли это ему поможет и вряд ли он пойдет на этот шаг – он желал одну Маргариту, и желал ее со всем пылом забурлившей южной крови, которая раньше не давала о себе знать. Ее частичка досталась ему от принцев-сарацинов, о которых крестоносцы рассказывали, будто они до такой степени нуждались в женской любви, что держали у себя во дворцах не один десяток жен и каждой воздавали честь. Этой ночью их кровь заговорила в нем…
И вот на следующий день к вечеру он вновь вернулся на то же место и стоял перед тем же освещенным окном опочивальни, где, быть может, в тот момент лежала на постели Маргарита во всем своем великолепии.
Глядя на Рено со своего наблюдательного поста, Санси наконец поняла, почему он тут стоит. Ей стало ясно: он любит королеву. Это нетрудно было заметить: его лицо в переменчивом свете факелов дышало любовью. И еще она поняла, что ей не на что надеяться, разве что не придется страдать оттого, что он влюбился в какую-нибудь даму или девицу при дворе… А поскольку королева недостижима…
Со слезами на глазах она отошла от амбразуры, услышав, что ее зовет Маргарита. Разумеется, королева ничего не заметила. Зато дама Герсанда отличалась зоркостью. После встречи с Санси на лестнице она почувствовала к ней большую симпатию, непривлекательность девочки внушала ей сострадание, но она разглядела в ней и гордячку с умным взглядом зеленых, переменчивых, как море, глаз. Она тоже подошла к амбразуре окна, увидела Рено… И… Ей не составило труда понять, что происходит.
Она сделала все, что было необходимо для здоровья Ее Величества, убедилась, что Санси занята, и, быстренько спустившись во двор, подошла к Рено, взяла его за руку и увела, прежде чем он успел понять, что происходит.
– Юный безумец, вот вы кто! – накинулась на него дама Герсанда, отведя в уголок и убедившись, что их никто не услышит. – Вы понимаете, что делаете? Стоите под окнами королевы и пожираете их глазами? Или вы не дорожите жизнью, которую с помощью Господа я вам сохранила?
– Ни одного раза на протяжении долгих дней болезни она не пришла ко мне, дама Герсанда! Не прислала ко мне даже милой дурнушки, которая с ней не расстается… А быть может, я все-таки заслужил от нее хоть одно доброе слово?
– Она… Она была не в состоянии карабкаться на ваши высоты. Что касается «милой дурнушки», я вам многое расскажу о ней, но только тогда, когда вы вновь обретете трезвый разум. Именно к трезвости я вас и призываю. Вы должны обрести ее как можно скорее. Но если вы по-прежнему хотите оставаться безумцем, то знайте: негоже выставлять напоказ свои чувства и слоняться повсюду с видом одержимого. Даже если вы такой и есть. Вы ведь любите ту, кого называете «она», считая все буквы в этом слове заглавными?
– Я умираю от любви.
– Ну что ж, продолжайте в том же духе, и смерть не заставит вас долго ждать! – пообещала Герсанда и повернулась к Рено спиной, собираясь удалиться.
Рено удержал ее.
– Немного сострадания, дама Герсанда! Никто не может представить себе, какие муки я терплю…
– Никто? Неужели вы настолько самонадеянны, что думаете, будто вы один ее любите? Что только вы пали жертвой ее красоты и очарования? Ведь она красивейшая женщина королевства! Мечтая о ней, лишились сна сотни юнцов! Вы читали чудесную поэму под названием «Роман о Розе»?
– Нет, не читал.
– Вы меня удивляете! Ее написал молодой клирик Гильом де Лоррис, который совсем недавно умер. В своей поэме он прославил почтительную любовь, – Герсанда сделала ударение на эпитете, – с которой поэт относится к знатной даме. Эту даму он называет несравненной Розой, она укрыта в далеком саду, и ее оберегают аллегорические персонажи. На трудной дороге, которая ведет к Розе, влюбленному встречаются добрые помощники, но стражи воздвигают новые стены, когда он приближается к ней…
– И чем завершается эта поэма?
– Она осталась незавершенной. Гильому де Лоррису не хватило времени. Королева Маргарита – такая же несравненная Роза, которая из-за слишком настойчивого преследования поклонника может скрыться от его глаз навсегда.
– Вы сказали, что в нее многие влюблены?
– Не притворяйтесь глупцом, милый друг! Она слишком хороша собой, чтобы в нее не влюблялись. А что касается вас, то думайте лучше о приближающейся Пятидесятнице. Ваша душа должна быть так же чиста, как ваше тело. Иначе вам придется отказаться от золотых шпор и уехать как можно дальше отсюда, чтобы получить посвящение из рук какого-нибудь другого короля, но только не Людовика Святого.