– Вот! – удовлетворенно сказал Андрей. – Это оно.
– Но это значит… – нерешительно начала Маша.
– Это значит, что мы пропустили два трупа, – мрачно подтвердил Андрей.
– Я выезжаю, – сказала Маша. – Диктуй адрес.
* * *– Только маме не говорите, – сказал Петя, младший из мальчишек (старший, когда Андрей сообщил ему о смерти Минаева, нервно дернул лицом и говорить отказался).
– Не скажу, – серьезно пообещал Андрей.
– Мама у нас пьет, – сообщил Петя доверительно. – Вы не думайте – она не пьяница, это после развода с папой просто. Папа ей квартиру оставил, – чинно рассказывал шкет. – Машину. Чего еще надо? Ну, машину она продала, – шмыгнул он носом, и видно было, что машину ему до сих пор жалко. – Машина – во! «Хиундай», двигатель мощный, трехлитровый, – рассказывал Петя, а Андрей смотрел по сторонам: квартира была когда-то облагорожена евроремонтом, но по десяткам мелочей: более ярким квадратам на выцветших обоях, там, где когда-то висели картины, внезапной пустоте на тумбочке под телевизор – Яковлев понял, что в этом доме уже расстаются с недавним благополучием.
– Расскажи мне о Минаеве, – попросил он Петю.
– Он Колин лучший друг. Ну, и мой тоже, – заявил мальчик с гордостью. И добавил, снова шмыгнув носом: – Был. Колька к нему ходил фильмы смотреть и книжки брал, про ниндзя. Это такие японцы.
– Я в курсе, – улыбнулся Андрей.
– Он нам даже еды давал – мама, когда в запое, забывает покупать, – сказал он с обезоруживающей улыбкой. – Мы ее прятали. Весело было. Потом еще однажды ходили в планетарий. В общем, Колька с Артемом дружил. Бегал к нему каждый день, ждал под дверью.
– А вчера? – поинтересовался Андрей, пытаясь не реагировать на крепкую «дружбу» между Минаевым и Колькой.
– И вчера. Он нам еды оставил, и Коля сказал: надо поблагодарить. И пошел. Меня он не берет, – с обидой добавил Петя. – Но я зато конфеты все съел, вот! – Петя вытащил из кармана горсть ярких фантиков.
– Мне нужно переговорить с твоим братом, – сказал, вставая, Андрей.
– Так он же не хочет! – удивился Петя.
– Ничего, я его уговорю, – пообещал Андрей.
– Ко-о-оля! – побежал с криком на кухню Петя, и оттуда донеслось неясное бормотание.
Андрей встал и сам прошел на кухню, где женщина с красными глазами и колтуном на голове мазала бутерброды маслом и поверх почему-то слоем майонеза.
– Отстаньте от детей, – сказала она Андрею, дыхнув на него перегаром. – Он же сказал, что ничего не знает!
– Коля! – не обращая на тетку внимания, позвал Андрей. – Я задам тебе только один вопрос: что ты видел вчера вечером? И если тебе нечего на него ответить, значит, мы никогда не найдем убийцу твоего соседа.
Коля молча отвернулся к окну.
– Идите, идите! – Мать оттеснила его к двери. – Валяйте! Выход сами найдете!
Андрей повернулся и вышел. Он мог бы настоять на том, чтобы допросить мальчишку, но на душе было муторно и – стыдно. Стыдно, что не вычислили педофила раньше. Но еще более стыдно – за эту сучью жизнь, в которой педофил становится лучшим другом одинокого мальчишки. Он вышел на улицу и закурил, думая, что Маша должна вот-вот подъехать.
Хлопнула дверь – из подъезда выбежал, явно торопясь в школу, Коля. Он прошел рядом под пристальным взглядом Андрея и, отойдя уже шагов на двадцать, вдруг обернулся и подбежал обратно к Яковлеву.
– Я никого не видел, – сказал Коля. – Но слышал. У него голос такой… тонкий. И он говорил очень странно… Вроде по-русски, а вообще ничего не понятно.
– Попытайся вспомнить, – попросил Андрей.
Коля нахмурился:
– Что-то про бесов, опачканных гноем и смрадом. Вы знаете, что такое «смрад»?
Андрей кивнул:
– Знаю. Плохой запах.
– А… – Коля понимающе кивнул. – Воняет, типа?
Андрей усмехнулся:
– Навроде того. – И добавил: – Думаешь, ты смог бы его узнать по голосу?
Коля важно кивнул:
– Смогу. Очень уж писклявый, будто его режут. Ну ладно, я пошел, а то в школу опоздаю!
Андрей провожал задумчивым взглядом маленькую фигурку: по-хорошему, не в школу ему надо, а к психотерапевту. И пообещал себе созвониться с парой знакомых медиков, что могли бы подсказать приличного доктора. Подъехала Маша, он открыл дверцу машины и притянул ее за руку, прижал к себе. Так они стояли, замерев, вжавшись друг в друга телами, пытаясь подпитаться остатками тепла. Но чувствуя, как с каждым разом выстужается душа. И дело тут не в казнях и даже не в неумолимости убийцы.
Дело в мире, который становится все страшнее.
Маша
Маша по очереди оглядела ребят, которых Анютин дал им в подмогу. Теперь они назывались следственная группа по делу «Мытарь», и Маша еще не избавилась от страха быть осмеянной за свои безумные идеи. Оттого всю часть, касаемую собственно «Иерусалима», она попросила рассказать Андрея. Почему-то в его изложении все безумное приобрело свою стройную логику, и никто и не думал смеяться, и даже не поднимал недоверчиво бровь: все слушали внимательно, а некоторые – так прямо все записывали, чем Машу несколько смущали. И более того – пугали. Как будто прежде, когда у преступника не было даже такого, абстрактного, следственного прозвища, он, несмотря на жутковатую конкретику убийств, был еще Машиным вымыслом. «Как вампиры или снежный человек, – подумалось Маше. – Если такого видит один – то он просто псих. Но когда группа серьезных мужчин на Петровке начинает конспектировать данные о нем под диктовку, значит, все серьезно».
– Я считаю, – продолжил Андрей, – что нам следует снова вернуться к первым жертвам: логично предположить, что хотя бы одна из них была знакома с преступником напрямую, вдохновила его на серию. Особенное внимание, думаю, нужно уделить Доброславу Овечкину: его отец – начетчик староверческой церкви в Басманном. А «Мытарства», как вы знаете, – и он усмехнулся, потому как был уверен в том, что никто из сидящих в этом кабинете, как и он, не имел об этом ни малейшего понятия, – является книгой староверческой. Да и сами староверы – люди религиозно одержимые. Вспомним хотя бы эту, боярыню Морозову… – И Андрей запнулся, поймав на себе Машин ироничный взгляд. – А теперь, – и тут Андрей сделал широкий жест конферансье, объявляющего новый номер, и Машина ироничная усмешка мгновенно растаяла, – стажер Мария Каравай расскажет нам про «профиль» преступника.
Маша нервно сжала в руке листки с заготовленными конспектами.
– Сейчас, – сказала она чуть дрожащим голосом, – я раздам вам таблицу с географическими точками, соответствующими убийствам. – Она передала пачку лысеющему оперативнику, сидящему от нее справа, и листки пошли «по рукам». – Что касается «профиля» преступника… Наш маньяк, очевидно, относится к типу «организованного» убийцы. Как вы знаете, данный тип характеризуются способностью контролировать свои желания, у них есть четкий план по выслеживанию и обольщению жертвы. – Она сглотнула. Все внимательно слушали. – В случае если план дает сбой, подобный убийца способен отложить его реализацию. Он социально адекватен. Скорее всего, живет с партнером. Возможно, физически нестабилен в семье и жесток. Мобилен географически. Следит за новостями. Возвращается на место преступления для того, чтобы следить за работой полиции. Водит крупную машину, в которой перевозит тела. – Маша остановилась, чтобы отдышаться, взглянула на Андрея. Тот стоял, опершись на стену, и смотрел на нее с нескрываемой нежностью. И почти материнской гордостью. Маша с трудом сдержалась, чтобы не улыбнуться ему в ответ, и перевела глаза на сидящих вокруг мужчин. – Я бы хотела вместе с вами последовательно пройтись по всем пунктам профилирования. Возможно, мы что-нибудь упустили.
– Думаете, это и правда поможет? – раздался тягучий голос за спиной у «седоватого». Поднялся молодой парень.
– Герасимов, – представился он. – На кой нам эта «Триада Макдональда»? Какая разница, страдал ли он энурезом в детстве, если сейчас он страдает намного больше на голову? Онанизм какой-то интеллектуальный, право слово! Нахватались на Западе!
Андрей уже выпрямился, чтобы выступить в Машину защиту, но Маша его опередила:
– Этот онанизм, как вы его называете, возможно, и не поможет нам напрямую. Но совпадение психологической модели содействует изобличению преступника, а несовпадение позволяет отвести подозрение от невиновного. Вспомните, скольких невинных людей казнили, прежде чем добраться до Чикатило?
– У нас тоже в НИИ МВД не дураки сидят и с профилированием дружат, – поддержал ее «седоватый». – Продолжайте, девушка.
– Мытарь – маньяк-миссионер. – Маша оглядела группу. – Он тщательно выбирает своих жертв, ведь для него ценно не само преступление, а то послание к человечеству, которое это преступление содержит. Итак, начнем с общей характеристики личности: что вы можете добавить, исходя из специфики преступлений?
– Педантичен, – начал Андрей, и Маша поблагодарила его взглядом за поддержку.
– Такие сложные убийства требуют бесконечной подготовки. Необходим высокий уровень организации, – добавил «седовласый».
– Командует на месте преступления, потому что чувствует фрустрацию в жизни? – включился рыжий парень слева.
– Нет, – поправила его Маша, – это не фрустрация, скорее контроль. Контроль за грехом и возмездием.
– Вроде как берет на себя функцию Господа Бога?
– Нет, – снова покачала головой Маша. – Он ставит себя не на место Бога, а на место беса, мытаря. Значит, не считает себя безгрешным. – И вдруг резко замолчала. Она встретилась взглядом с Андреем и прочла в его глазах отклик на свою мысль.
– Может быть, он сидел? – озвучил ее Андрей. – От этого и знание изнутри нашей системы? Знакомство с Ельником? Жестокость?
Маша кивнула – ей нужно было обдумать эту мысль, обкатать в голове. Продолжила:
– Теперь привычки, навыки? У кого есть идеи?
– У него должно быть стерильно чисто в доме и в машине. Потому что он в принципе помешан на чистоте, вообще на понятии чистоты во всех смыслах. В том числе и душевной, – высказался Герасимов, и Маша кивнула:
– Согласна, – сказала она.
– Отлично знаком с криминалистикой, не оставляет следов!
– Сильный физически, тренированный – иначе как бы смог четвертовать?
– Возрастная группа – скорее средний возраст, от 40 до 55 – уверенность в себе, накопленные знания, мог легко входить в доверие!
– Район проживания? – спросила Маша и сама же ответила: – Географическое профилирование, к сожалению, невозможно, несмотря на четкий радиус убийств – бывшая крепость Белого города. Иными словами, внутри Бульварного кольца. Однако бессмысленно строить алгоритм географического профилирования, чтобы вычислить его место жительства по графику и маршрутам дорожного движения в районе. Как вы уже поняли, выбор жертвы и места преступления завязан не на простоте исполнения, а на понятной уже нам религиозной системе. И все же мне кажется, что преступник живет и, скорее всего, работает в центре города. И отлично его знает.
– Уровень образования, – напомнил Андрей.
– Несомненно, высшее. Думаю, тут все со мной согласны. Интеллект – выше среднего. Что касается профессиональной деятельности, – Маша подняла глаза от своего конспекта. – Деятельность должна быть связана с принятием решений, уверенностью в собственной непогрешимости. Существует ряд профессий, дающих ощущение абсолютной власти…
– Учитель! – крикнул с «камчатки» Герасимов.
– Физик или математик!
– Да нет, историк!
– Может быть, врач? – заметил рыжеватый парень слева. – Хирург! Знает, как правильно расчленять!
– Старый вояка, не знающий слов любви и привыкший всех строить!
Андрей предупреждающе поднял руку:
– Думаю, есть большая вероятность, что он работает в органах.
– Один из наших?
– Да ладно! – На лицах оперативников читалось недоверие. И – страх. – Слишком просто он добирается до губернаторш и прочих сильных мира сего, – как будто про себя заметил Андрей, но в кабинете вдруг стало тихо. – Слишком мало улик. На самом деле – ни одной. Только косвенные. Возможно, у него синяя машина. Возможно, у него высокий голос…
– Не думаю, – Маша нахмурилась. – Он, похоже, зачитывает жертвам перед смертью цитаты из «Мытарств». Но это – часть сигнатуры, так сказать, словесный ритуал. В момент совершения этого ритуала он может чувствовать себя другим человеком. А точнее, – поправилась она, – бесом. И если бесы, по его мнению, визжат, значит, он автоматически будет повышать голос…
Андрей
Андрей оставил Герасимова у доски объявлений и зашел в церковь на Басманной. Маша сказала ему, что храм – новодел. Но, на взгляд Андрея, разницы никакой: та же золотая луковка, та же колокольня, те же беленые стены…
Однако пройти больше двух шагов в церковных пределах ему не позволили: дорогу перегородил бородач в сером скучном костюме и сорочке наподобие косоворотки. И вполне дружелюбно поинтересовался: кто такой? Ну конечно, подумал беззлобно Андрей. Он ведь по сравнению со староверцами – эдакий лысолицый несолидный товарищ. Андрей показал свою ксиву, и бородач, коротко кивнув, предложил поговорить в «кафетерии рядышком».
Андрей с удивлением узнал, что поблизости от храма открыто староверческое кафе, и, войдя, с любопытством оглядел интерьер: кирпичные стены, простые столы с лавками темного дерева, икона Божьей Матери на стене.
Бородач закрыл дверь на ключ, сел напротив непрошеного гостя за стол в углу. И представился:
– Яков.
Глаза Якова, будто гвоздики, забитые глубоко под кустистыми бровями, смотрели на следователя внимательно и вежливо, небольшие мягкие руки он сложил на коленях и пояснил:
– Овечкина сейчас в храме нет. Но я хозяйничаю и тут, в кафе, и в сувенирной лавке: обе на месте старинных бань. Так что, возможно, смогу помочь.
Андрей оглядел полутемное помещение, пахнущее свежестью и чуть-чуть – ладаном, и не выдержал (очень уж оголодал за утро):
– А чем кормите?
Яков улыбнулся в бороду, извинился: кафе закрыто в начале недели и угостить гостя нечем. А так – здесь можно покушать недорого и не нарушая церковного устава. В пост – скоромную пищу не подают, конечно, а вне поста – традиционная еда, ничего особенного: пироги, щи, лапшенник…
Андрей кивнул и, хоть и не знал, что такое лапшенник, сглотнул слюну.
– Перейдем к делу. – Он побоялся, что у него заурчит в животе. Яков склонил голову набок: приготовился слушать. – У нас имеется подозреваемый, – с места в карьер начал Андрей. – Мы допускаем, связанный со староверцами…
Яков усмехнулся:
– Подозреваемый, как вы допускаете, с нами связанный? Я могу узнать, на каких основаниях?
– Нет. – Отказ прозвучал резко, но Андрей и сам понимал, что доводы его, коли он решится их озвучить этому Якову, весьма шатки. Однако других у него не имелось.
– Это мужчина средних лет, сильный физически, хорошо образованный: врач, учитель, военный или… – Андрей замешкался – …Полицейский. Предположительно ездит на темно-синей машине. Мне бы хотелось, чтобы вы вспомнили всех прихожан, подпадающих под мое описание. Особенно тех, кто склонен к религиозному фанатизму.
Яков вздохнул и нахмурился:
– Вы пришли к нам, потому что считаете, что все староверцы – религиозные фанатики, так ведь? – Андрей ничего не ответил, а Яков тяжело замолчал, постучал аккуратно подстриженными ногтями по темному дереву столешницы. – Знаете, в семидесятых годах советские геологи обнаружили картофельное поле посреди глубокой тайги. Вспахавшие его старообрядцы жили там пятьдесят лет абсолютно оторванными от мира. Жили и не тужили. Так вот, для меня «семейские» – так еще нас называют – и есть то картофельное поле. Признак цивилизации посреди дикого леса, полного зверья. Если этот ваш человек совершил что-то, – он вскинул на Андрея маленькие, но совсем не глупые глазки, – страшное, значит, он к зверью не привык, реагирует на него. Оно, это зверье человеческое, его пугает. А мы – мы пуганые, понимаете? Вокруг нас мир изменяется ажно с 1666 – диавольского – года. И все эти ваши нынешние реалити-шоу, рожи вульгарные, блуд, растиражированный на миллионы экранов в каждый дом, нам не опаснее никоновских, петровских или «красных» комиссаровых нововведений: и не такое видали. И заметьте – жгли в избах нас, а не мы. Мы только держались своего.
– Что ж, – усмехнулся Андрей, – к вам не приходят новобранцы? Те, кто не из потомственных раскольников, а так сказать – неофиты?
– Приходят, – спокойно согласился Яков. – Да только кто приходит и зачем? Это те, кто ищет свои корни. Ведь столько Россию мучили, столько вертели душами людскими, мозги нам крутили в разные стороны: то налево поверни – в коммунизм, то направо – глянь, как капитал процветает! – Яков покачал головой. – А молодые – они хотят в глубину традиции вернуться. Ведь глубже, чем староверцы, и копать некуда. Знаете же: русский народ, он всё гнется… Гнется как тот прут, которым его бьют. И только вдумайтесь: за всю историю лишь однажды случилось, что он ответил «нет» государству и «нет» большинству! Достоинство свое сохранил чрез все гонения, казни, пытки и от тех, и от этих. И так уж четвертый век пошел… И вот ведь как слепоту какую Господь наслал! Окромя религиозной одержимости никто в той истории, твердости и мужества полной, боле ничего не видит! – Яков стукнул рукой по столу и вдруг успокоился, разгладил бороду: – Идите с Богом и не ищите вашего фанатика среди старообрядцев. Наши не борются уже давно, а в скиты уходят или из жизни. Это уж как получится.
– Выходит, и за чистоту не воюют? Не становятся, так сказать, «санитарами леса»? – сощурился Андрей.
– Вы, молодой человек, – сказал тихо Яков, – уже просто забыли значение слова «достоинство». Я вас не виню. Забывчивость в России стала национальной чертой. – И отвернулся к иконе на стене.