– А ты говоришь – богачам хорошо живется! – удовлетворенно констатировал Курилыч и шлепнул на лавочку пикового валета.
Кондратыч с готовностью побил его королем, и старые друзья продолжили увлекательную игру.
Когда ближе к вечеру азартным старикам пришлось давать свидетельские показания, они вспомнили только одного человека, который вышел из подъезда дома номер тридцать пять по Нововасильевской улице в интересующий следствие период времени. Лица неизвестной персоны женского пола близорукие дедушки Кондратыч и Курилыч не разглядели, одежду ее не запомнили, но с удовольствием поделились с операми своим аргументированным мнением о тяжких хворях неизвестной гражданки.
Следствие, ориентированное на поиски кривобокой ревматички с отчетливо асимметричным тазом и выраженным нервным тиком, устремилось по ложному пути.
18
Для секретного и важного телефонного разговора с консьержем я уединилась в первой попавшейся телефонной будке. Сама по себе она была абсолютно нефункциональной и играла роль малоценного памятника городского зодчества конца прошлого века. Облупившийся «шкафчик» телефонного аппарата не имел ни трубки, ни шнура, ни даже диска и выглядел помятым цельнометаллическим бруском, которому было бы самое место в закромах вторчермета. Однако пыльные стекла кабины сохранились в целости и обеспечили должную звукоизоляцию – мой собеседник не должен был услышать шума снующих по улице машин и шагов пешеходов.
На чужой «симке» нашелся номерок с пометкой «И-З Хол». Я понадеялась на то, что «И-З» – это не кто-нибудь, а именно «Илья Захарович». И что «хол» – это неправильно написанное слово «холл», а не сокращение от «холодный» или «холостой»: все-таки, был определенный риск нарваться на постороннего «дусю», классифицированного хищной Дашенькой по степени доступности. Ничего более похожего на номер консьержа я не нашла, но, к счастью, не ошиблась в своих расчетах.
Уже вызывая привратницкую, я мысленно извинилась перед Дашенькой за то, что прежде определяла ее своеобразную манеру говорить как чистой воды выпендреж. Обладай госпожа Павелецкая звонким голосом запевалы детско-юношеского хора, мне бы нипочем не удалось выдать себя за нее. А вот эротичный хрипловатый шепот я сымитировала без труда. Плюс к тому, вспомнив любимое присловие Дашеньки, я пару раз мило назвала Илью Захаровича «дусей» (как сказал бы Макс Смеловский – «для пущей аутентичности»).
Тактика сработала! Консьерж не усомнился в том, что беседовал с Дарьей Михайловной. Моими трудами мы с Зямой получили алиби!
Совершив этот подвиг разведчика, я сказала себе, что теперь самое время тихо и незаметно удалиться.
– Как говорил персонаж Папанова из «Бриллиантовой руки»: «Сделаем усе без шума и пыли!» – одобрил мои планы повеселевший внутренний голос.
Спрятав в карман мобильник, я вышла из кабины, и в нее тут же заскочил какой-то суетливый юноша. Наверное, он очень удивился, увидев перед собой безнадежно мертвый телефонный автомат, потому что спустя пару секунд я вновь услышала позади себя хлопок тяжелой двери и призывный крик:
– Девушка, а, девушка! Как же вы говорили?!
– Молча! – не оглянувшись, гаркнула я, после чего удивление любознательного юноши достигло стадии частичного паралича.
Отойдя на пяток метров, я обернулась и увидела, что ротозей стоит как вкопанный, чешет в затылке и неотрывно смотрит мне вслед. Это мне совсем не понравилось. Хотелось ведь без шума и пыли...
– В чем дело? – грубо рявкнула я, не зная, как отделаться от приставалы. – Вам позвонить надо? А я тут при чем?
– Так ведь телефона нет! – обиделся он.
– А я вам его рожу?! – совсем озверела я.
Зря, конечно! Хамство наказуемо.
Сердито всплеснув руками, я забыла придерживать на бедре бутыль из-под «Ключевой»-поломойной. Полуторалитровая пластиковая емкость вывалилась у меня из-под юбки и бухнулась на тротуар. Грохот при этом раздался просто удивительный для такого легкого предмета, и со стороны все происходящее должно было иметь большое комическое сходство со стремительными родами. Юноша отмер и обидно заржал, сложившись пополам. Я в бешенстве как следует пнула новорожденную бутыль – и понеслось!
Бутылка пролетела метра три наискосок через тротуар, шумно врезалась в дверцу припаркованной машины, и та заревела, как раненый слон. Из густой тени под днищем автомобиля выскочила разбуженная кошка – взъерошенная, с круглыми глазами, насмерть перепуганная, да еще какого цвета – черная! Не разбирая дороги, четвероногая дурная примета помчалась поперек проезжей части, пронеслась под носом одной машины, дернула в сторону от второй, и движение транспорта в считаные секунды утратило четкость и размеренность. На фоне непрекращающегося горестного рева автосигнализации гневно взвыл один клаксон, потом второй, и тут же истерично завизжали тормоза. Хлебный фургон занесло, он пошел юзом, догнал резко затормозивший грузовик и почти неслышно ударил в его задний борт боком своего жестяного кузова.
– Бум! Бум, бум, бум! – разновеликими мячиками запрыгали по мостовой краснобокие яблоки, лавиной хлынувшие из разбитого корыта фермерского грузовика.
Одно румяное яблочко подкатилось к самым моим ногам. Я попятилась и в панике огляделась, оценивая масштабы спровоцированного мной ДТП. Вроде никто не пострадал, все машины более или менее целы, и люди в них тоже в порядке – вон как водители матерятся, нужно иметь очень много сил и здоровья, чтобы так орать!
Я-то себя здоровой не чувствовала – ни физически, ни морально. Отпрыгнув поближе к стенам домов, в узкую полоску тени, я быстро-быстро зашагала подальше от места происшествия. На первом же перекрестке свернула в переулок, потом нырнула под арку в тихий дворик и уже считала себя в безопасности, когда за моей спиной громко и требовательно бибикнул автомобильный сигнал. С перепугу я подпрыгнула так высоко, что лишь самую малость не дотянулась вспотевшей макушкой до бетонного перекрытия арки. И почти пожалела, что не дотянулась: глядишь, треснулась бы головой – и бряк в обморок! А потом очнулась бы – а все уже утряслось само собой, без моего участия! Или вообще ничего не было, все драматические события сегодняшнего дня мне только приснились...
– Дюха, не спи! – оборвал мои сумбурные мысли хорошо знакомый голос. – Еду за тобой, еду, сигналю, сигналю, а ты летишь, как зомби!
Я обернулась и увидела Зямин «Рено» и самого братца, по плечи высунувшегося в окошко. Мне сразу же полегчало. Я даже нашла в себе силы съязвить:
– Где это ты видел летающих зомби?
– Садись, – сердитый братец перегнулся через сиденье и открыл мне дверцу. – Зомби или не зомби, полетели отсюда, пока менты не приехали! На Нововасильевской ДТП, два грузовика стукнулись, машины встали, я дворами затор объезжал. Что за люди у нас, ни черта водить не умеют! Сплошные психи на дороге!
– И на тротуарах тоже, – тихонько поддакнула я, вполне осознавая свою роль в истории.
Впрочем, информировать братишку о том, по чьей именно вине так некстати приключилось ДТП на Нововасильевской, я не собиралась. Я заранее знала, что он скажет о моей манере «уходить без шума и пыли», и абсолютно не нуждалась в очередном понижении своей самооценки. Хватит того, что собственный внутренний голос, как заведенный, ругает меня последними словами!
– Все, довольно! – Я топнула ногой, и тонкий каблук глубоко увяз в размягчившемся асфальте.
Вытянув его, я пару секунд смотрела на образовавшуюся круглую дырочку, а потом меня осенило. Я вытряхнула из своего мобильника Дашенькину «симку» и глубоко утопила маленькую золотистую штучку в асфальт. Потом хорошенько потопала, пошаркала ногой, используя каблук и подошву не менее ловко, чем опытный скульптор стек и шпатель, и за полминуты заровняла место захоронения карты так, что и сама не смогла бы ее отыскать.
– Мудрое решение, – похвалил Зяма, с интересом отследивший мою импровизированную степ-гимнастику. – Ты гениально избавилась от улики! Правда, осталась вообще без мобильной связи, будешь теперь новый номер покупать.
– Это не проблема, – упокоив в асфальте чужую «симку» и успокоившись сама, ответила я. – Мобильные телефонные номера нынче дешевы, на такую покупку хватит даже моих скудных средств.
Зяма спорить не стал. Подозреваю, скуповатый братец опасался, что развитие темы моих скудных средств может привести к оглашению новой просьбы о займе. Или же бурные приключения последнего часа так его утомили, что он просто ленился ворочать языком. Так или иначе, получасовой путь до родного дома мы с братцем проделали в полном молчании. Зяма, периодически вздыхая, крутил баранку, а я размышляла.
Хорошенько подумав, я решила, что сломя голову бежать в салон сотовой связи за новым подключением не стоит. Мало ли, как обернется дело с моей сим-картой, заодно с чужим мобильником утопленной в чайной чашке? Немного успокоившись и отдалившись от места преступления, я стала думать, что мы с Зямой выбрали не самый лучший способ обеспечить себе алиби.
Хорошенько подумав, я решила, что сломя голову бежать в салон сотовой связи за новым подключением не стоит. Мало ли, как обернется дело с моей сим-картой, заодно с чужим мобильником утопленной в чайной чашке? Немного успокоившись и отдалившись от места преступления, я стала думать, что мы с Зямой выбрали не самый лучший способ обеспечить себе алиби.
Какой способ был бы самым лучшим, я по-прежнему не знала, но начала понимать: если на сей раз однажды проверенный способ уничтожения хитрой телефонной начинки не сработает и карточку в мобильнике Дашеньки опознают как мою, у следствия по делу об убийстве Дарьи Михайловны Павелецкой непременно возникнут ко мне вопросы, да еще какие неприятные!
В таком случае я заявлю, что понятия не имею, каким образом моя карточка попала в Дашин чай. Когда я в последний раз пользовалась своим мобильником? Нынче в обед. Значит, если кто спросит, буду говорить, что днем я свою «симку» потеряла.
«Как потеряла, вместе с телефоном?» – недоверчиво спросил мой внутренний голос, по собственному почину принимая на себя роль придирчивого следователя.
Хорошего мобильника, подаренного мне Денисом всего пару недель назад, лишаться не хотелось.
«Нет, не вместе с телефоном, – пожадничала я. – Я, типа, карточку из него вытащила и на другую заменила, а ту куда-то мимо кармана положила и потеряла».
«Так ведь нет у тебя никакой другой карточки! – напомнил въедливый внутренний голос. – А если ты ее прямо сейчас покупать побежишь, то время не сойдется! По легенде, замена карточки с последующей ее потерей произошла гораздо раньше!»
«Тогда я одолжу „симку“ у Трошкиной! – Меня осенило. – У нее есть вторая, „билайновская“, сама Алка ею не пользуется, потому что ей тариф не нравится!»
«А вот это выход», – согласился внутренний голос и наконец умолк, позволив и мне расслабиться.
19
«Это был мужчина среднего возраста, нормального роста, не тостый, не худой – обычного телосложения, с заурядной, не запоминающейся физиономией и коротко стриженными волосами неопределенного цвета», – добросовестно описала внешность подозреваемого хладнокровная и невозмутимая свидетельница К.М. Кузнецова. «Это был крайне несимпатичный тип с недоброй усмешкой и опасно сверкающими глазами», – показала нервная и впечатлительная свидетельница Р.П. Солоушкина.
Оба эти описания, пропущенные через тонкий фильтр аналитического ума следователя Красикова, в сухом остатке имели голый ноль.
Правда, одежду гражданина, который первым обнаружил труп в лесополосе и почему-то сбежал, не сообщив о своей находке в милицию, свидетельницы описали слово в слово. Однако ни синие джинсы, ни белая льняная рубашка, ни бежевые штиблеты «в дырочку» на особые приметы никак не тянули. В непритязательном стиле «белый льняной верх, синий джинсовый низ» летним днем в южном городе были одеты тысячи мужчин. И многие из них были среднего роста, заурядной наружности и неопределенного возраста. Например, именно таким был сам следователь Иван Иванович Красиков.
В связи с этим Ваня без обычной приязни оглядел себя в большом зеркале и даже испытал сильное желание строго спросить свое отражение, где оно (вместе с оригиналом) было в ночь с понедельника на вторник. Кстати, узнать ответ на этот вопрос ему было бы небезынтересно. Из понедельника во вторник Ваня перешел нечувствительно, ибо вечер первого дня недели ознаменовался встречей старых друзей, встреча ознаменовалась пьянкой, пьянка – гулянкой... Короче, утром во вторник молодой, но перспективный следователь Красиков обнаружил себя на лавочке в центральном городском скверике с выразительным народным названием «Простигосподи». Компанию похмельному сотруднику органов внутренних дел составляли четыре товарища, из коих двое – в штатском, – обнявшись и растроганно глядя на рассветное небо, громко распевали нетрезвыми голосами «Солнце всходит и заходит, а в тюрьме моей темно», а еще двое – в форме – настойчиво просили певчую парочку пройти и предъявить. Лишь убедившись, что они имеют дело с коллегами, старшими по званию, парни в форме подобрели и даже развезли абстенентную троицу кого куда. Красикова вот под белы рученьки доставили в родной райотдел.
Поскольку Ваня не помнил своей ночной программы и сильно сомневался, что она включала какие-нибудь общественно полезные деяния, ему было мучительно больно за бесцельно пропитое время. Поэтому совестливый следователь не стал засиживаться в тихом служебном кабинете, а сделал над собой героическое усилие и под палящим солнцем отправился общаться с неким гражданином Кондрашкиным Эрастом Эммануиловичем, на затейливое имя которого в свое время был зарегистрирован пейджер номер 2486.
Эраста Эммануиловича, хозяина ЧП «Виртуоз», угораздило избрать своим жизненным поприщем изготовление эксклюзивной мебели. Следователь Красиков по этому поводу был к нему в претензии. Не то чтобы ему совсем уж не понравился спальный гарнитур «Три медведя», сработанный из неструганых сосновых бревен в смешанной технике папы Карло и Железного Дровосека. Просто очень нервировал визг циркулярной пилы, надрывающейся за закрытой дверью с табличкой «Цех № 1». Искомый гражданин Кондрашкин находился в этом самом цеху, поэтому измученный головной болью Красиков туда не пошел, вызвал хозяина предприятия с помощью менеджера.
Эраст Эммануилович не вышел, сославшись на занятость, но пригласил Ивана Ивановича к себе. С удовлетворением отметив, что виртуозное соло на пиле закончилось, следователь вошел в цех и нашел гражданина Кондрашкина за штабелем деревяшек, очень похожих на полуфабрикатные заготовки для классической деревенской околицы. Колоритный Эраст Эммануилович в долгополом полотняном фартуке дореволюционного дворника поверх коротких пляжных штанишек, топлесс и при тесемочке а-ля Андрей Рублев на длинных серых кудрях, сосредоточенно осматривал незавершенный шедевр деревянного зодчества. Шедевр имел классическую форму будки и подозрительно походил на дощатую дачную уборную. Сходство до крайности усугубляло сквозное отверстие в виде ромба, аккуратно прорезанное в щелястой двери. Однозначному восприятию конструкции мешало лишь расположение ее в пространстве: будка не стояла, а лежала на полу и в таком виде имела также большое и очень неприятное сходство с грубо сколоченной домовиной.
Пока Красиков озадаченно созерцал данное произведение виртуозов мебельного производства, Эраст Эммануилович Кондрашкин вытянул из кучи заготовок суковатую палку самого неуютного вида. Палка идеально подошла бы в качестве полезного аксессуара злой Бабе-яге с отчетливыми садомазохистскими наклонностями. В сочетании с неструганым сосновым гробиком эта страшненькая клюка запросто могла служить верительной грамотой кошмарного маньяка. Следователь Красиков подобрался и посмотрел на мастеровитого Кондрашкина подозрительным взглядом с прищуром.
– Вам нравится? – не без гордости спросил Эраст Эммануилович, неправильно расценив Ванино повышенное внимание к его незаурядному мебельному произведению. – Хотите заказать?
– Кого? – брякнул Красиков, не отрывая взгляда от сильно тревожащей его гробовидной будки.
– Такую прихожую? – Кондрашкин с легкостью человека, привыкшего ворочать тяжелые предметы, поднял будку, превратив ее в однодверный шкаф.
В такой позиции сооружение больше смахивало на мирный уличный сортир, но только до того момента, пока изобретательный Эраст Эммануилович не приладил к нему сбоку суковатую палку, оказавшуюся вешалкой. Стремительная трансформация отхожего места в прихожее заметно успокоила следователя Красикова. Заказывать в «Виртуозе» мебель он бы не рискнул, но и арестовывать Кондрашкина пока не стал. И даже почти дружелюбно спросил:
– Скажите, Эраст Эммануилович, вы пользуетесь пейджинговой связью?
– Ушам своим не верю! – Кондрашкин всплеснул руками, в одной из которых по-прежнему имелась бабки-ежкина клюка, и тренированный милицейский сотрудник вовремя пригнулся. – Никак, вы все-таки нашли мой пейджер? Надо же! И двух лет не прошло!
Красиков, как честный человек, комплимент сомнительной милицейской оперативности отклонил:
– Нет, пейджер ваш мы не нашли. А вы, стало быть, его потеряли?
– Потерял? Потерял?! – эмоциональный мебельщик снова взмахнул крючковатой вешалкой, настойчиво проверяя реакцию милицейского товарища. – Да я же еще в прошлом году заявление написал, что у меня его украли!
– Неужели? – обронил Ваня.
Этого оказалось достаточно, чтобы спровоцировать Эраста Эммануиловича на прочувствованную речь, из которой внимательно слушающий следователь узнал немало интересного, а именно: что Бедуинцев редкий ворюга, который тянет все, что плохо лежит, и даже то, что лежит хорошо, но в пределах досягаемости вороватых лап Бедуинцева. При этом, кто такой Бедуинцев, сказано не было, зато далее был озвучен приблизительный список стянутого неведомым Бедуинцевым у многострадальных Кондрашкиных за последний год. Это был перечень разнообразного народного добра на два десятка пунктов, из которых Ване особенно запомнились вышеупомянутый пейджер Эраста Эммануиловича, кашпо его жены, соковарка тещи, компьютерный журнал сына и трехколесный велосипед внука. Образ ворюги Бедуинцева, злоумышляющего против мирного семейства Кондрашкиных с эпическим размахом, в целом не прояснился, но детализировался. Красиков весьма ярко вообразил себе клептомана, густо увешанного разноплановыми предметами быта и уходящего от погони, организованной представителями ограбленной фамилии, на трехколесном велосипеде.