– Ну я, – недружелюбно отозвался Дэн. Он не хотел неприятностей, не собирался создавать себе проблем больше, чем уже создал жутким всплеском магии на ночной улочке Риги, но парни и сами не лучились радушием. Бледный и светловолосый, какой-то весь выцветший, выглядел младше своих спутников – совсем еще мальчишка, угловатый и нескладный, едва ли старше Дэна, – однако говорил именно он, а остальные топтались в сторонке.
– Вежливости не обучен, – констатировал парень. – Это плохо, потому что вежливость – показатель воспитанности.
– Будем считать, я невоспитан, – Дэн тоже сощурился, гадая, что последует за этой далеко не душевной встречей.
– Это я понял, – парень поджал губы.
– И что дальше?
– Говорят, ты убил четверых там, – кивок наверх, – в городе.
– Кто говорит? – дышать вдруг стало тяжело.
– Все, – бледный пожал плечами.
– Вранье! То есть, – Дэн смутился, – я не хотел.
– Правда? – почти насмешливо.
– Правда! – ему не верили, и чужие сомнения всколыхнули в груди взвесь раздражения и желание убедить, доказать, во что бы то ни стало оправдаться.
– Ну, ты тут не один такой, – бледный кинул взгляд через плечо, и один из парней коротко и фальшиво улыбнулся.
– Я не хотел, – повторил он деревянным голосом.
– Разумеется. Я просто предупреждаю, что с нами подобный фокус не прокатит.
– Это Игорь Лисанский, ему шестнадцать, – сказал Андрей. Они с Дэном занимали в общежитии соседние комнаты. Андрей попал в Интернат почти на год раньше и давно освоился. Невозмутимый, флегматичный, он редко с кем-то общался, предпочитая человеческому обществу изучение средневековых инквизиторских хроник и составление «Полного словаря нечисти». Однако с Дэном, первое время сторонившимся остальных, они нашли общий язык.
– Да ну? – Шестнадцать, надо же. Ровесник, значит. – Так он здесь тоже недавно?
– Уже около полугода. На данный момент самый способный маг в Интернате. Его отец долгое время был канцлером Ордена, хранителем печати и ключей от Арок.
– То-то мне фамилия показалась знакомой, – пробормотал Денис. – Анджей Лисанский, как же, помню. Антон рассказывал, будто он угодил в какую-то историю с Арками.
Андрей кивнул:
– Злоупотребил служебным положением. Канцлер – ну, или по его поручению специальные хранители – выдают разрешения на прохождение Арок. Это такая печать, огненная печать, она наносится вот сюда, – Андрей указал себе на правую ладонь.
– Да я в курсе, – усмехнулся Дэн. – Я же сюда не через дверь попал.
– А, точно! Так вот, печать может быть именная, как у членов Магистрата, а может быть разовая.
– Как на вход в Интернат.
– Или на выход.
– И Лисанский выдал ее кому-то, кто не имел права путешествовать через Арку?
– История темная, – Андрей пожал плечами. – Всякое рассказывают. Ты даже не представляешь, как Лис бесится, когда об этом упоминают.
– Лис?
– Игорь. Прозвище у него такое: Снежный Лис.
Уже после, познакомившись с Лисанским чуть ближе, он понял, что прозвище было слишком романтичным и совершенно не отражало внутренней сути своего хозяина. Тому бы куда больше подошло что-нибудь вроде Бледная Спирохета, или Пегий Выродок, или Наглый Жлоб. Лисанский был поляком неизвестно в каком поколении. То есть сам-то он свою родословную, коей несказанно гордился, знал наизусть и часто хвастался, будто его род происходит от польского правителя Сигизмунда II Августа – того самого, который выиграл Ливонскую войну пятисотлетней давности и упразднил Ливонский Орден. Он не то чтобы ему не верил. Скорее, считал, что, в общем-то, гордиться тут нечем.
Рождаясь где-то в глубине сознания, воспоминания накатывали морскими волнами – холодными, тоскливыми, безнадежными.
Дэн закрыл лицо руками, потер глаза и уставился в потолок.
Ночь была холодной, тучи над Ригой напоминали пыльный серый бархат и все никак не могли разродиться дождем. В больших городах от туч по вечерам отражается свет фонарей, окон, витрин магазинов и сотен автомобильных огней – этакое призрачно-розовое свечение.
Время давно перевалило за полночь, и Дэн уже потерял надежду уснуть. Воспоминания не давали покоя, и даже если ему удастся погрузиться в сон, это будет кошмар… Он знал это, потому что в последние полгода по-другому не бывало.
Девушка выглядела странно. Она стояла босиком в одной ночной сорочке посреди пустой лестницы, освещенной парой масляных ламп, и, кажется, не понимала, где находилась. На ее тонких, трогательно-хрупких запястьях блестели новенькие браслеты из белого металла – серебро?
Наткнувшись на нее по пути с полигона, он замедлил шаг и не смог пройти мимо.
– Привет, – девушка прекратила озираться. Глаза у нее были голубыми и казались прозрачными, как вода, и какими-то сонными, словно с постели ее подняли, а разбудить забыли.
– Меня зовут Ева, – доверительно сообщила она приглушенным голоском. – Ева Паламейк.
– Ты новенькая, – заметил Дэн, размышляя над тем, не холодно ли ей стоять босиком на голом каменном полу.
– В Интернате со вчерашнего дня. Еще не успела уяснить, где здесь что. Кажется, я ходила во сне и заблудилась.
Дэн удивленно приподнял брови.
– Гостиный зал там, – он указал вверх по лестнице. – Этажом выше.
– Да. Наверное. А ты Денис Гордеев, я тебя знаю, – с этими словами она повернулась и побрела наверх, осторожно наступая на каменные ступеньки, точно боясь поранить ступни об их острые края.
– Откуда? – окликнул Дэн неожиданно для себя самого. Девушка обернулась. – Откуда ты меня знаешь?
Она задумалась на минуту – взгляд затуманился – и, пожав плечами, неуверенно улыбнулась:
– Не знаю. Может, ты мне приснился?
Ева была маленькой, тонкой и стройной, но лишь в редкие минуты, с определенного ракурса, на определенный вкус – привлекательной. О таких чаще говорят миловидная, чем симпатичная, поскольку последнее все же подразумевает некоторую степень объективности. А еще она была эмпаткой, легким сенсом, как выразился Антон, «без будущего», немного чокнутой и – подругой Руты.
Боль провернулась внутри, как тупой нож, и Дэн шумно вздохнул. Ночь затянулась – серая, унылая, тяжелая от бессонницы. Вспоминать становилось все больнее. Если так пойдет дальше, обрывки прошлого замучают Дэна, иссушат, изведут, выпотрошат, и к утру останется одна пустая оболочка – сомнамбула, едва помнящая, как двигаться, умываться, есть, одеваться.
Хотя было ли в последние полгода иначе?
– Не лезь к нему, – черт его знает зачем Дэн вступился за парня. Угрюмый и неповоротливый Матвей Сомов никогда не вызывал у него ни симпатии, ни желания общаться. Он был одним из тех, рядом с кем можно жить годами, совершенно их не замечая. Дэн бы и не заметил, если бы Вадим, один из старших в Интернате, к Матвею не прицепился.
– А то что? – Вад глумливо приподнял бровь.
– А то будет больно, – Дэн уже жалел, что ввязался. Сомов прекрасно знал, что с приятелями Лисанского лучше не встречаться в темных, тесных, захламленных закоулках – себе дороже. Будь в нем хоть капля храбрости, он бы за словом в карман не полез, тем более что комплекцией не уступал, да и магия его неплохо слушалась.
– Угрожаешь, Гордеев?
– Предупреждаю, – Дэн взглянул на Сомова. – Забирай свои книги и уходи. Ну? Чего ждешь?
Матвей кивнул, опустился на колени и принялся ползать по полу, собирая в стопку рассыпавшиеся тома.
– Что происходит? – Между стеллажами нарисовался Лисанский. Весь из себя: белая рубашка, бриллиантовые запонки, галстук с ослабленным узлом, стрелки на брюках – этакая элегантная небрежность. Он даже с полигона умудрялся возвращаться, не растрепав своей пижонской прически. Оценил обстановку, смерил участников конфликта внимательным и чуть насмешливым взглядом.
– Что происходит? – Между стеллажами нарисовался Лисанский. Весь из себя: белая рубашка, бриллиантовые запонки, галстук с ослабленным узлом, стрелки на брюках – этакая элегантная небрежность. Он даже с полигона умудрялся возвращаться, не растрепав своей пижонской прически. Оценил обстановку, смерил участников конфликта внимательным и чуть насмешливым взглядом.
– Скажи своему приятелю, чтобы прекратил цепляться, – произнес Дэн.
– Что? О чем речь? – натурально удивился Лис.
– Понятия не имею, – с честной миной соврал Вадим. – Этот придурок, – кивок на Сомова, – тащил книги и вылетел на меня из-за угла. Я пытался посторониться, но он пер, как танк.
Дэн, который прекрасно знал, как в действительности обстояло дело, почувствовал, что закипает.
– Кончайте паясничать, – перебил он.
Сомов тем временем кое-как собрал свои книжки, поднялся и решил ретироваться. Рассудив, что щуплый Лисанский – зло куда меньшее, чем довольно внушительный Вадим, он попытался протиснуться мимо него. И напрасно. Едва поравнявшись с Лисом в проходе, Сомов вдруг покачнулся и полетел на пол, неуклюже цепляясь за стеллажи. Книги с грохотом посыпались с полок и разлетелись по всему проходу.
– Боже, – с чувством произнес Лисанский, картинно закатив глаза. – Этот дегенерат не в состоянии даже шага ступить, чтобы не споткнуться, а во всех смертных грехах вечно обвиняют нас, правда, Вадим? Как по-твоему, это справедливо?
Дэн смерил его мрачным взглядом.
– Ты подставил ему подножку.
– Неужели? – оскорбился Лис. – Мысленно? На расстоянии?
Это правда: с места он не двигался и практически не шевелился.
– Не знаю как.
– Вот и молчи, если не знаешь.
Пока они сверлили друг друга немигающими взглядами, Сомов наспех сгреб книги и вывалился из тесного прохода между стеллажами. Его удаляющиеся торопливые тяжелые шаги эхом разнеслись по огромному читальному залу библиотеки.
Из набухших насморочно-простывших туч наконец хлынул дождь. Забарабанил по запыленному асфальту, черепичным крышам и неровным жестяным карнизам. Застучал в окна, разбиваясь на мелкие брызги и бессильно сползая по стеклам мутными каплями.
Повернув голову, Дэн взглянул на серый прямоугольник окна. Встать бы и распахнуть ставни, вдохнуть сырой, промозглый воздух городского ливня. Но сил не было. Отяжелевшая от бессонницы голова не отрывалась от подушки, веки слипались.
– Ну, ударь, – насмешливые серые глаза оказались напротив его собственных, полные уверенности в том, что силы явно неравны и Дэн не посмеет ввязаться в драку один против четверых. В одиночку Лисанский никогда не нападал, даже на тех, с кем мог справиться без посторонней помощи.
Дэн не заставил себя упрашивать.
До сих пор вспоминать было стыдно.
Поток магии взметнулся из самой глубины его естества, но вместо того чтобы выплеснуться через браслеты и опрокинуть противника на лопатки, заткнул горло, ударил в голову, и Дэн захлебнулся магической лавой.
Издевательский хохот друзей Лисанского, пробивающийся сквозь тошнотворно-мутную, жгучую боль, словно донесся из прошлого. Будто и не протекло столько месяцев, отгородивших Дэна от той приснопамятной позорной драки в Интернате. Если бы можно было вернуться назад, если бы только он знал, какую роль сыграет наглая бледная тварь в его жизни, он бы стер ее с лица земли не раздумывая.
Дэн уткнулся лбом в подушку и зажмурился.
– Ты ей нравишься, – доверительно сообщила Ева, наклонившись к Денису через стол.
– А? – он вскинул голову.
– Рута, моя подруга, – голубые глазища теперь были так близко, что из-за неловкости пришлось отстраниться. – Познакомить вас?
– С чего ты взяла? – Дэн поерзал на стуле и уткнулся в раскрытую книгу: чтение и упражнения на полигоне были единственными развлечениями в подземелье. При желании в библиотеке можно было отыскать средневековые летописи времен святой инквизиции и даже хроники Крестовых походов, не говоря уже о пергаментах с магическими формулами и рецептами ведьминских зелий; а если повезет, попадались и дневники магов, охотившихся когда-то давным-давно на вурдалаков и прочую нечисть. Дэн как раз читал один такой, пока не отвлекся на Туту, прогуливающуюся вдоль стеллажей в поисках интересной книги.
– Я немного сенс, – Ева постучала себя пальцем по виску, однако в сочетании с красноречивым жестом ее заявление прозвучало как «я немного чокнутая».
– Ну да, конечно, – Дэн согласился и с тем и с другим.
– Так познакомить?
– Да ну, нет, – он торопливо схватил девушку за запястье – та уже успела приподняться со стула и открыть рот: не иначе как собралась позвать подругу через весь зал.
На них обратили внимание. По вечерам в библиотеке собирались почти все, кто не торопился в постель. Дэн заметил, как Лисанский взглянул на него через плечо и что-то тихо сказал сидящему рядом парню. Стефан, что ли, его звали. У того от смеха затряслись плечи.
– Не надо, – буркнул Дэн. – Я уж как-нибудь сам, если придется.
– Рута любит груши, но их здесь нет. Поэтому можешь превратить в них пару яблок. Я бы на твоем месте потренировалась.
Дэн потер пальцами виски. Щеки горели.
– Спасибо за совет.
– Всегда пожалуйста, – Ева сонно улыбнулась и вновь погрузилась в чтение, покусывая кончик сухой травинки, обнаруженной ею между книжными страницами.
Груши не получились ни с первого, ни со второго, ни даже с тридцать третьего раза. Поэтому пришлось импровизировать.
Не думать о ней, не вспоминать, не изводить себя! Но разве можно управлять собственными снами? Измучившись, так и не открыв окно, Дэн уснул в душной комнате, пропитанной едкой горечью воспоминаний. И если днем у него еще получалось запирать прошлое в самый дальний, самый темный и пыльный чулан памяти, ночью сны его не щадили.
Прощальные солнечные лучи сверкали и переливались огненными искрами в длинных каштановых волосах. От Руты пахло солнцем и свежестью, весенним ветром с набережной Даугавы и цветущей липой, и чем-то еще, настолько волнующим и приятным, что у опьяневшего, взбудораженного Дэна кружилась голова.
Они остановились у входа в Домский собор. Вековые каменные ступени спускались под тяжелый навес крыльца, свет едва пробивался в сырую тьму сквозь узкие стрельчатые окна. День клонился к вечеру, пора было возвращаться в подземелья. И Денису было плевать на ожидающий его мрак, затхлость, давление стен и бесконечное эхо шагов, голосов, движений – у него было свое личное солнце, и оно спускалось вниз вместе с ним.
– Все, достаточно, – Рута со смехом выдернула руку из его ладони. – Давай серьезно… Нет, постой, – она уперлась кулачками ему в грудь, настойчиво отталкивая. – Нас могут увидеть.
– Ерунда, – выдохнул Дэн, снова притягивая ее к себе.
– Никакая не ерунда. Я не хочу, чтобы о нас болтали.
– Пусть болтают.
– Подожди. У меня план. Знаешь, где находится заброшенная лаборатория?..
Вспышка – и сон резко изменился и потек в ином направлении, перерождаясь в привычный кошмар, от которого было никак не очнуться.
– Что творится? Что происходит?
Встревоженные голоса доносились со всех сторон.
– Дэн!
Он обернулся: Рута сбежала по ступенькам из женского общежития, натягивая на плечи куртку поверх ночной рубашки.
– Быстрее, наверх, в приемный зал! – крикнул Сомов, пробегая мимо. Руки у него были заняты внушительной стопкой книг.
– Там трубы прорвало! – раздалось откуда-то из-за спины.
– Андрей! – Дэн схватил за руку соседа – тот только что влетел в гостиный зал – встрепанный, потный, красный и, черт возьми, испуганный. – Что там?