И тут подошел один псих в желтом пиджаке. Я врубился, что это, типа, хозяин чувака-медведя. Он извинился передо мной, затем повернулся к этому ряженому козлу и сказал: «Нам предстоит с тобой расстаться, приятель». Они просто собирались, типа, выдать мальчику его чертовы рабочие карточки. «Для нас это недопустимо», — сказал он ему. Этот бедный мудак в медвежьем костюме, он в ногах у него валялся, представляете? Чувак чуть не плакал, говорил, что ему нужна работа, чтобы платить за обучение в колледже. Так что я подошел к этому психу в желтом пиджаке и сказал: «Слушай, приятель, ты здесь приказываешь. Нет надобности увольнять мальчика. Мы уже со всем разобрались».
Должен сказать, я вдарил чуваку прилично, но не хотел, чтобы он потерял свою работу. Я понимаю, что это, блядь, такое. Возьмем торчков. У них всегда охуенный смех, когда какие-то типы бросают на ветер избыток мака, но это не продолжается вечно, понимаете? Все они — долбанные идиоты, просаживающие свои деньги на хуйню. У них появляются приятели, первые встречные, о которых они вообще никогда раньше не знали, и тусуются с ними пока не кончается чертов героин. Как бы там ни было, этот псих-супервайзер сказал: «На твое усмотрение, приятель. Ты доволен, чувак остается при работе». Затем он обратился к этому ряженому: «Тебе повезло, твою мать, скажу я тебе. Если бы не этот парень здесь, понимаешь, ты бы собрал свои монатки», — но это все по-американски, типа, вы же понимаете, как они все, козлы, говорят, по телевизору и все такое.
Чувак, которому я вмазал, этот ряженый в медведя, заговорил: «Мне действительно жаль, приятель, моя ошибка, понимаешь». А я просто сказал: «Все нормально. Ерунда». Полиция и этот супервайзер съебали, а чувак-медведь повернулся ко мне: «Огромное спасибо, дружище. Желаю приятного дня». Я подумал минуту: «Я тебе, ебаный в рот, пожелаю приятного дня, ты, мудак, выпрыгиваешь перед моим ребенком». Но я спустил это дело на тормозах, понимаете, не стал ни к кому цепляться. Мальчику удалось сохранить свою работу, и это был мой лучший поступок за день. И я ответил: «Ладно, и тебе того же, приятель».
ОБЩЕЕ ДЕЛО ГРЭНТОН СТАР
Известие обухом ударило Боба Койла прямо в центр его грудной клетки. Он стоял у стойки, раскрыв рот от изумления, в то время как его приятель Кев Хайслоп объяснял ему свою позицию.
— Извини, Боб, но мы все согласны. Мы не можем гарантировать тебе место в составе. У нас теперь Тамбо и маленький Грант. Эта команда добьется многого.
— Добьется многого!? Добьется многого!? Третий Дивизион Городской Лиги! Это просто дворовая забава, ты, претенциозный мудак! Чертова дворовая забава!
Кеву не понравился злобный ответ Боба. Разумеется, общее дело Грэнтон Стар было важнее, чем любое личное Эго. И, помимо прочего, именно ему открытым голосованием была доверена капитанская повязка на этот сезон. Стар оспаривал право выхода во Второй Дивизион Эдинбургской Городской Лиги. Вдобавок, они стояли всего в трех играх от финала в Сити Парк — с денежным призом — на Кубок Памяти Тома Логана. Ставки были высоки, и Кев хотел стать тем человеком, который приведет Стар к кубковой славе в их собственном районе. Он, впрочем, понимал, что часть его ответственности связана с проведением в жизнь непопулярных решений. Дружба должна отойти на задний план.
— Без сомнения, ты разочарован, приятель...
— Разочарован!? Ты охуительно прав, что я разочарован. Кто стирает всем форму почти каждую неделю? А? — негодовал Боб, указывая на себя.
— Ладно, Боб, выпей еще пинту...
— Засунь твою чертову пинту себе в жопу! Сговорились, да? Ну и идите на хуй! — Боб как ураган вылетел из паба, а Кев повернулся к остальным ребятам и пожал плечами.
Перед тем как вернуться домой, Боб без всякого удовольствия приговорил еще несколько пинт лагера в двух других пабах. Его переполняло возмущение, когда он думал о Тамбо, положившим глаз на футболку Боба под номером 10 даже несмотря на то, что этот самовлюбленный мудак пришел в Стар в начале сезона. Ублюдок, пьющий только апельсиновый сок. Это была явная ошибка набрать в команду таких козлов, как Тамбо. А ведь это просто дворовая забава, смех с приятелями. Свежий апельсиновый сок и лимонад. Свежий апельсиновый сок и лимонад. Гнусавый голос Тамбо беспощадно скрежетал в его голове.
В пабах, в которые заходил Боб, ему не удалось встретить кого-то из знакомых. Это было необычно. К тому же старые пьяницы, обычно докучавшие ему в поисках компании, или попрошайничавшие пинту, избегали его, как будто он был прокаженный.
Мать Боба пылесосила, когда ее сын вернулся домой. Но как только услышала его в дверях, она выключила машину. Дорин Койл заговорщески поглядела на своего мужа, Боба-старшего, который оторвал от кресла свое грузное тело и бросил Evening News на кофейный столик.
— Мне нужно немного переговорить с тобой, сын, — сказал Боб-старший.
— Да? — Боб был слегка встревожен вызывающим и конфронтационным тоном его отца.
Но прежде чем Боб-старший смог заговорить, Дорин разразилась нервной тирадой:
— Не пойми так, что мы пытаемся избавиться от тебя, сынок. Это совсем не так.
Боб застыл, и дурное предчувствие резануло его, перекрыв ошеломление.
— Достаточно, Дорин, — начал отец Боба с ноткой раздражения в голосе. — Дело в том, сын, что тебе пришло время покинуть этот дом. Тебе теперь двадцать три, и это слишком много для парня, живущего со своей матерью и отцом. К примеру, я ушел в море на торговом судне в семнадцать. Это просто неестественно, сын, ты понимаешь?
Боб ничего не сказал. Он не мог нормально соображать. Его отец продолжал:
— Ты же не хочешь, чтобы твои приятели думали, что ты какой-то парень со странностями, а? Как бы то ни было, твоя мать и я не становимся моложе. Мы вступаем в сложную фазу в наших жизнях, сын. Некоторые могут сказать... — Боб Койл посмотрел на свою жену, — ...опасную фазу. Твоей матери и мне, сын, нам нужно время привести в порядок наши жизни. Собрать их воедино, если ты понимаешь, что я имею в виду. У тебя есть девушка, малышка Эвелин. Ты знаешь, что к чему, — Боб-старший подмигнул своему сыну, ища на его лице признаки понимания. Не усмотрев ничего подобного, он заговорил снова. — Твоя проблема, сын, в том, что ты живешь на всем готовом. И кто страдает? Я скажу тебе, Такие простаки, как мы здесь, — Боб-старший указал на себя. — Твоя мать и я. Теперь я понимаю, что не так просто найти где-то место для жилья в наши дни, особенно когда ты вынуждаешь всех остальных, таких простаков, как мы, ухаживать за тобой. Но мы ничего об этом не будем говорить. Я и твоя мама, мы готовы дать тебе двухнедельную отсрочку. Достаточно времени на поиски своей квартиры, чтобы чувствовать себя уверенно, но ты должен покинуть наш дом через четырнадцать дней.
Потрясенный в своем роде Боб смог только выдавить из себя:
— Да... понятно...
— Не думай, что мы пытаемся избавиться от тебя, сынок. Просто твой отец и я подумали, что это будет взаимовыгодно, как для нас, так и для тебя, типа, если ты найдешь свое собственное жилье.
— Хватит, До, — триумфально пропел отец Боба. — Взаимовыгодно для обеих сторон. Мне это нравится. Какие бы мозги не достались тебе и нашей Кэти, сын, они определенно заслуга твоей матери, не беря в расчет такого простака, как я.
Боб поглядел на своих родителей. Они каким-то образом казались другими. Он всегда воспринимал своего предка как толстого, страдающего одышкой, хронического астматика, а его половину как толстушку в засаленном платье. Физически они выглядели одинаково, но он смог впервые обнаружить в них тревожный уровень сексуальной озабоченности, который раньше не замечал. Теперь он видел их такими, как есть: гнусными, развратными ублюдками. Он тут осознал, что те взгляды, которые они бросали на него, когда он вел Эвелин наверх заниматься сексом, были не из-за смущения или негодования, но из-за предвкушения. Далекими от того, чтобы озаботиться тем, чем он там занимался. Это дало им шанс приступить к своему собственному грязному делу. Эвелин. Как только он поговорит с ней, ситуация улучшится. Эв всегда понимала. Идеи формального обручения и женитьбы, так долго пренебрегавшиеся Бобом, теперь просочились в его сознание. Он был слеп, чтобы не увидеть раньше в этом всех возможностей. Их собственное жилье. Он сможет смотреть видео каждый вечер. Ебаться каждую ночь. Он попадет в другой клуб; на хуй Стар! Эвелин может стирать форму. Внезапно снова повеселев, он вышел на улицу и пошел к телефонной будке у магазинов. Он уже чувствовал себя как незваный гость в родительском доме.
Эвелин взяла трубку. Дух Боба взыграл пуще, предвкушая перспективу компании. Перспективу понимания. Перспективу секса.
— Эв? Боб. Все в порядке?
— Да.
— Любимая придет?
— ...
— Что? Эв? Любимая придет, да?
— Нет.
— Как нет?
Что-то было не так. Внезапная судорога тревоги пронзила Боба.
— Эв? Боб. Все в порядке?
— Да.
— Любимая придет?
— ...
— Что? Эв? Любимая придет, да?
— Нет.
— Как нет?
Что-то было не так. Внезапная судорога тревоги пронзила Боба.
— Просто не приду.
— Но почему нет? У меня был плохой день, Эв. Мне нужно поговорить с тобой.
— Да. Ну, говори тогда со своими дружками.
— Не будь такой, Эв! Я говорю, что у меня был тяжелый день! Что такое? Что не так?
— Я и ты. Вот, что не так.
— Что?
— У нас все кончено. Финито. Капут. Конец истории. Доброй ночи, Вена.
— Что я сделал, Эв? Что я сделал? — Боб не мог поверить своим ушам.
— Ты знаешь.
— Эв...
— Дело не в том, что ты сделал, а в том, что не сделал!
— Но Эв...
— Я и ты, Боб. Мне нужен парень, который может что-то делать для меня. Кто-то, кто действительно может заниматься любовью с женщиной. А не какой-то толстый ублюдок, сидящий на своей заднице, болтающий о футболе и распивающий пинты лагера со своими дружками. Настоящий мужчина, Боб. Сексуальный мужчина. Мне двадцать, Боб. Двадцать лет. И я не собираюсь провести всю жизнь, привязанной к какому-то мудаку!
— Какая муха тебя укусила? А? Эвелин? Ты никогда раньше не жаловалась. Я и ты. Ты была просто глупенькая маленькая девочка, когда встретила меня. Никогда не знала, что такое трахаться, черт возьми...
— Да! Ну теперь все изменилось! Потому что я встретила кое-кого, Боб Койл! И он, твою мать, больше мужчина, чем ты когда-нибудь станешь!
— ... Что?... Что?... ЧТО?... ЧТО ЗА ЧУУУВВААК!
— Это уж мне знать, а тебе выяснять!
— Эв... как ты могла сделать это со мной... ты и я, Эв... всегда были ты и я.... обручение и это...
— Извини, Боб. Но я была с тобой с шестнадцати лет. Я может тогда ничего не знала о любви, но я уверена, черт подери, что знаю сейчас об этом гораздо больше!
— ТЫ ЕБАНАЯ ШЛЮХА!... ТЫ УЖАСНАЯ ГНУСНАЯ ТВАРЬ!...
Эвелин с силой бросила трубку.
— Эв... Эв... Я люблю тебя... — Боб впервые произнес эти слова, обращаясь к мертвой телефонной линии...
— БЛЯЯЯЯДЬ! ЕБАНАЯ БЛЯЯЯДЬ!
Он вдребезги разбил трубку в будке. Тяжелыми говнодавами он вышиб две стеклянные панели и пытался вырвать телефон из гнезда.
Боб не подозревал, что рядом с будкой затормозила патрульная полицейская машина.
В местном полицейском участке, произведший задержание офицер, ПК Брайн Кокрейн, печатал показания Боба, когда появился Дежурный Сержант Моррисон. Боб сидел в подавленном молчании перед столом, пока Кокрейн печатал двумя пальцами.
— Добрый вечер, сержант, — сказал ПК Кокрейн.
Сержант пробормотал что-то неопределенное, что могло или не могло быть «Брайан», и не остановился, чтобы оглядеться. Он положил булку с сосиской в микроволновку. Когда Моррисон открыл шкафчик над ней, он в ярости заметил, что там нет кетчупа. Он терпеть не мог закуску без кетчупа. Расстроенный, он повернулся к ПК Кокрейну.
— Там не кетчупа, твою мать, Брайан. Чья очередь была покупать еду?
— Да... извините, сержант... вылетело из головы, — сказал смущенный констебль. — Да... беспокойный вечер, типа, сержант.
Моррисон печально покачал головой и глубоко вздохнул.
— Так что мы имеем этим вечером, Брайан?
— Ну, здесь один насильник, чувак, порезавший мальчика в торговом центре, и вот этот шут гороховый, — он указал на Боба.
— Так... Я уже заходил в камеру и переговорил с насильником. Похоже достаточно приятный молодой парень. Сказал мне, что эта глупая маленькая шлюха сама просила ее выебать. Старо как мир, Брайан. Чувак, пырнувший ножом мальчика... ну, глупый пидор, но мальчики остаются мальчиками. Что насчет этого мудозвона?
— Поймал его, когда он разносил телефонную будку.
Сержант Моррисон крепко сжал свои зубы. Пытаясь сдержать приступ гнева, угрожавший переполнить его, он заговорил медленно и осторожно.
— Отведите этого ковбоя в камеру. Я хочу перекинуться с ним парой слов.
Кто-то еще хотел перекинуться парой слов. Боб почувствовал, что эта «пара слов» не светит ему ничего хорошего.
Сержант Моррисон был владельцем акций Бритиш Телеком. И если что-то еще, кроме сосиски без кетчупа, могло заставить его испытывать больше злости, так это видеть, как доходное имущество БТ, составлявшее часть его вложений, обесценивается бессмысленным вандализмом.
В камере Моррисон отбил желудок, ребра и яйца Боба. Сержант улыбнулся, глядя на него, лежащего и стонущего на холодном кафельном полу.
— Ты понимаешь, это просто чтобы показать тебе эффективность приватизационной политики. Я никогда бы не реагировал так, как сейчас, если бы ты разгромил телефонную будку, когда они были национализированы. Я знаю, что по сути это одно и то же; вандализм тогда бы означал для меня увеличение налогов, а теперь это означает меньшие дивиденты. Дело в том, что я чувствую себя больше поставленным под угрозу, сынок. Так что я не хочу, чтобы какой-то смутьян люмпен-пролетарий угрожал моим вложениям.
Боб лежал, жалко стеная, уничтоженный тошнотворной болью и подавленный ментальными мучениями и страданиями.
Сержант Моррисон гордился собой, как справедливым человеком. Как и остальные задержанные, запертые в камерах, Боб получил на завтрак свою кружку крепко заваренного чая и булочку с джемом. Он не мог коснуться ее. Они положили масло и джем вместе. Он не смог съесть ни кусочка, а вскоре ему предъявили обвинение в нарушении спокойствия, а также в нанесении преступного ущерба собственности.
Хотя было 6.15 утра, когда его освободили, он чувствовал себя слишком слабым, чтобы идти домой. Вместо этого, он решил отправиться прямо на работу после того, как посидит в кафе за яичницей с булочкой и чашкой кофе. Он нашел подходящее место и сделал заказ.
Наевшись, Боб пошел заплатить по счету.
— Один фунт, шестьдесят пять пенсов.
Владелец кафе был здоровый, толстый, засаленный мужик, с лицом, изрытым оспинами.
— Да? Подождите минутку, — Боб начал считать свои деньги. Он на самом деле не подумал о том, сколько у него их осталось, даже несмотря на то, что в полиции у него все выгребли, вместе с ключами и шнурками от ботинок, и он был вынужден расписаться в их получении этим утром.
У него оказался фунт, тридцать восемь пенсов. Владелец кафе поглядел на небритую физиономию Боба со слезящимися глазами. Он пытался сделать из своего кафе респектабельное заведение, а не прибежище для обитателей ночлежек. Он вышел из-за прилавка и потащил Боба за дверь.
— Чертов умник нашелся... скотина... ты мог видеть цены... Я, блядь, подожду тебе, ты мудак...
Вытащив его на холодную и пустынную улицу, толстяк ударил Боба в челюсть. Больше от утомления и дезориентации, чем от силы удара, Боб свалился мешком, стукнувшись головой о тротуар.
Несмотря на ментальную и физическую опустошенность, Боб начал вкалывать на полную этим утром, пытаясь забыть о своих волнениях и заставить день пройти быстро. Обычно, он грузил и таскал очень немного, здраво рассуждая, что так как он сидел за рулем, то грузить на самом деле не было его работой. Сегодня, тем не менее, он работал засучив рукава. Первый рейс, которым занималась его команда, был связан с перевозкой барахла каких-то богатых ублюдков из большого шикарного дома в Крэмонде в большой шикарный дом в Грандже. Остальные ребята в команде, Бенни, Дрю и Зиппо, были гораздо менее разговорчивыми, чем обычно. В любой другой день Боб заподозрил бы в этом молчании что-то неладное. Но сейчас, чувствуя себя ужасно, он приветствовал предлагаемую ими передышку.
Они вернулись на склад в Кэнонмиллс в 12.30 на обед. Боб был удивлен, когда его вызвали в офис управляющего, Майкла Рафферти.
— Садись, Боб. Я сразу перейду к делу, приятель, — сказал Рафферти, делая все, кроме этого. — Уровень нашей работы, — продолжил он загадочно, и указал на плакат Ассоциации Доставки и Перевозки, висящий на стене, с логотипом, украшавшим каждую из ее парка грузовых автомобилей, — ничего сейчас не стоит. В наши дни все дело в цене, Боб. И все эти ковбои, имеющие меньше персонала и более низкие расходы, они обставляют нас, Боб.
— Что вы пытаетесь сказать?
— Мы должны урезать расходы, Боб. Где я могу урезать расходы? В этом месте? — он выглянул из-за стеклянной, обшитой деревом, коробки офиса и окинул взглядом пол склада. — Мы связаны здесь пятилетним договором об аренде. Нет. Это должны быть расходы на имущество и на труд. Все зависит от положения на рынке, Боб. Мы должны найти нашу нишу. И эта ниша — высококачественная фирма, специализирующаяся в местных перевозках для А, Б и В.
— Так что я уволен? — спросил Боб, с ноткой покорности в голосе.
Рафферти поглядел Бобу в глаза. Он недавно побывал на подготовительном курсе, озаглавленном: «Позитивное Управление Сценарием Сокращения Штатов».
— Твое место сокращается, Боб. И важно помнить, что дело не в человеке, которого мы сокращаем, а в рабочем месте. Мы слишком раздули штат, Боб. Стали увеличиваться для континентальных перевозок. Пытались конкурировать с большими парнями и, вынужден признать, потерпели поражение. Получили малую прибыль, унесенную кризисом 92-го, единственный рынок и все такое. Я собираюсь, вынужден продать большие грузовики. Мы также должны отказаться от работы водителей. Это не так просто, Боб, но пришедшие к нам последними, будет первыми на сокращение. Теперь я поставлю в известность всех в отрасли, что я знаю надежного водителя, который ищет работу и, несомненно, я дам тебе отличную рекомендацию.