— Несомненно, — сказал Боб с саркастической горечью в голосе.
Боб ушел, когда время подошло к ланчу, и пошел выпить пинту и съесть тост в местном пабе. Он не беспокоился о том, чтобы вернуться обратно. Когда он сидел и пил один, к нему приблизился незнакомец и сел рядом с ним несмотря на то, что в пабе было полно свободного места.
Мужчина выглядел на пятьдесят, не особенно высокий, но с запоминающейся внешностью. Его седые волосы и белая борода заставили Боба вспомнить одного фолк-певца, чувака из Corries, или, возможно, из Dubliners.
— Ты все проебал, глупый мудак, — сказал ему мужчина, поднося пинту крепкого темного пива к своим губам.
— А? Что? — снова удивился Боб.
— Ты. Боб Койл. Ни дома, ни работы, ни подруги, ни друзей, полицейский протокол, избитая морда, и все это в промежуток за несколько часов. Отлично, — подмигнул он, и поднял свою пинту, словно пил за здоровье Боба. Это одновременно разозлило и заинтриговало Боба.
— Откуда, твою мать, ты это знаешь? Кто ты, черт побери, такой?
Мужчина поднял голову.
— Это мое дело все знать. Я — Бог.
— Ну ты, блядь, даешь, старый псих! — громко засмеялся Боб, запрокидывая голову.
— Черт побери. Еще один умник попался, — устало сказал мужчина. Затем он выдал спич со скучающим, пресыщенным видом кого-то, кто проходил через все это больше раз, чем люди озаботились бы вспомнить.
— Роберт Энтони Койл, родился в пятницу 23 июля, 1968 г., у Роберта Макнамары Койла и Дорин Шарп. Младший брат Кэтлин Сьюбхейн Шо, вышедшей замуж за Джеймса Аллана Шо. Они живут по адресу 21 Паркглен Кресент в Гилмертоне, у них есть ребенок, которого также зовут Джеймс. У тебя серповидное родимое пятно на задней стороне бедра. Ты ходил в начальную Школу Грэнтона и Среднюю Школу Эйнсли Парк, где получил две SCE О Степени, по столярной работе и черчению. До недавнего времени ты работал на фирме по перевозке мебели, жил дома, имел подружку по имени Эвелин, которую ты не мог удовлетворить сексуально, и играл в футбол за Грэнтон Стар также, как ты занимался любовью, то есть прилагая немного усилий и даже еще меньше мастерства.
Боб сидел полностью выжатый, как лимон. Вокруг этого мужчины, казалось, образовалась почти полупрозрачная аура. Он говорил с уверенностью и убедительностью. Боб почти поверил ему. Он не знал, чему больше верить.
— Если ты Бог, тогда что ты делаешь, тратя свое время на меня?
— Хороший вопрос, Боб. Хороший вопрос.
— Я имею в виду этих голодающих детей, типа, по телевизору и все такое. Если ты такой хороший, ты мог бы разобраться с этим, вместо того, чтобы бухать с такими типами, как я.
Боб поглядел Бобу в глаза. Он выглядел удрученным.
— Просто заткнись на минутку, парень. Давай четко определим одну вещь. Каждый чертов раз, когда я спускаюсь сюда, какие-то скоты грузят меня насчет того, что я, блядь, должен или не должен делать. Либо это, либо я вынужден вступать в какой-то философский, мать его, дискурс с каким-то маленьким придурком-студентом о природе самого себя, уровне моего всемогущества и всем этом дерьме. Я извлекаю из этого немного пользы, пресыщенный всем этим самооправданием; вы, мудаки, еще не доросли критиковать меня! Я сделал вас, идиотов, по моему образу и подобию. Вы это все натворили, вы, вашу мать, и разбирайтесь. Этот кретин Ницше вообще облажался, когда сказал, что я умер. Я не умер; я просто послал все на хуй. Мне больше делать нечего, чем решать проблемы каждого козла. Всем остальным наплевать, так почему должен вмешиваться я?
Боб нашел нытье Бога жалким.
— Ты, чертов пьяница. Если бы у меня были твои силы...
— Если бы у тебя были мои силы, ты бы делал то, что делаешь сейчас: то есть ни хуя. У тебя есть сила порвать со всеми этими пинтами лагера, а?
— Да, но...
— Никаких но. У тебя была сила набрать форму и внести более позитивный вклад в общее дело Грэнтон Стар. У тебя была сила уделять больше внимания своей маленькой подружке. Она была достойна этого. Ты мог бы преуспеть в этом гораздо лучше, Боб.
— Может быть я мог, может не мог. Тебе то что?
— У тебя была сила перестать путаться у твоих отца с матерью под ногами, так чтобы они могли пристойно потрахаться в тишине. Но нет. Только не себялюбивый Койл. Просто сидел там, смотря Coronation Street и Brookside, пока они, бедные люди, с ума сходили от фрустрации.
— Это не твое дело.
— Все мое дело. У тебя была сила оказать сопротивление тому толстому козлу в кафе. А ты позволил ему ударить тебя из-за каких-то долбанных пенсов. Это был просто ничтожный заказ, а ты позволил чуваку спокойно уйти, как будто так и надо.
— Я был в состоянии шока...
— И этот урод Рафферти. Ты даже не сказал ему засунуть его сраную работу в задницу.
— Ну и что! Ну и что, твою мать!
— Так что у тебя были силы, а ты даже не озаботился использовать их. Вот почему ты заинтересовал меня, Боб. Ты прямо как я. Ленивый, апатичный, тормозной мудак. Сейчас я ненавижу такое состояние, и будучи бессмертным, не могу наказать себя. Я могу, впрочем, наказать тебя, приятель. Вот что я намерен сделать.
— Но я могу...
— Заткнись, гнида! Меня, черт возьми, до смерти заколебало все это дерьмо с покаянием. Мне отмщение, и я намерен этим воспользоваться по моей собственной ленивой и эгоистичной природе, через существа, которых я создал, через их представителя. Это ты.
Бог поднялся. Хотя он почти дрожал от гнева, Боб видел, что это не было так просто для него. Он все еще мог отговорить Бога делать то, что тот собирался делать.
— Ты выглядишь, прямо как я себе представлял... — начал льстиво Боб.
— Это потому, что у тебя нет воображения, глупый мудак. Ты видел меня и слышал, как ты представлял меня. Ты, твою мать, обречен, придурок.
— Но я не самый худший... — взмолился Боб.-... Что насчет киллеров, серийных убийц, диктаторов, палачей, политиков... Эти козлы, что закрывают заводы, чтобы сохранить свои доходы... все эти жадные, богатые ублюдки... что насчет них, а?
— Может быть я разберусь с ними, может нет. Это мое дело, твою мать. Ты доигрался, мудак! Ты слизняк, Койл. Насекомое. А, вот оно! Насекомое... — воскликнул вдохновенный Бог. — ... Я собираюсь сделать тебя выглядящим как грязное, ленивое вредное насекомое, кем ты и являешься!
Бог снова поглядел Бобу в глаза. Сила невидимой энергии словно покинула его тело и передалась на несколько футов через стол, пронизав Боба насквозь вплоть до костей. Эта сила бросила его назад на стул, но она иссякла в одну секунду, и все, с чем остался Боб, это учащенное сердцебиение и потные брови, гениталии и подмышки. Все это представление, казалось, утомило Бога. Он поднялся, дрожа, со своего стула и поглядел на Боба.
— Я ухожу, мне, черт возьми, надо поспать, — прохрипел он, повернулся и покинул паб.
Боб сидел, как прикованный, мозг лихорадило в возбужденных попытках обосновать то, что случилось с ним. Спустя несколько минут в паб зашел Кевин пропустить пинту. Он заметил Боба, но не горел желанием приближаться к нему после скандала, устроенного тем днем раньше.
Когда Кевин, в конце концов, подошел, Боб сказал ему, что только что встретил Бога, который собирался обратить его в насекомое.
— Ты бы лучше не нес всякое дерьмо, Боб, — сказал он своему смятенному другу перед тем, как покинуть его.
Этим вечером Кевин сидел дома один, уплетая на ужин жареную рыбу. Его подружка отправилась на ночную гулянку с каким-то подружками. Здоровая навозная муха села на край его тарелки. Она просто сидела там, глядя на него. Что-то сказало ему не трогать ее.
Затем муха влетела в каплю томатного соуса на краю тарелки и взмыла на стену, прежде чем Кевин смог среагировать. К его изумлению, она начала выписывать КЕВ на белой известке. Ей пришлось совершить второе путешествие к соусу, чтобы закончить то, что она начала. Кев содрогнулся. Безумие, но по-другому это назвать было никак нельзя; его имя, написанное насекомым...
— Боб? Это действительно ты? Еб твою мать! Прожужжи дважды, если да, один раз, если нет.
Два жужжания.
— Неужели он, как там его зовут, неужели Бог сделал это?
Два жужжания.
— Что, блядь, ты собираешься делать?
Неистовое жужжание.
— Извини, Боб... может я могу дать тебе что-нибудь? Пищу, например?
Они разделил ужин с рыбой. Кеву досталась львиная доля, Боб сидел на краю тарелки, слизав немного рыбы, сала и соуса.
Боб оставался с Кевом Хайслопом несколько дней. Ему было рекомендовано притаиться на тот случай, если Джули, подружка Кева, обнаружит его. Кев выбросил опрыскиватель от мух. Он купил банку чернил и немного писчей бумаги. Он выливал чернила в соусницу, и позволял Бобу выписывать вымученные послания на бумаге. Одно, особенно примечательное, было написано в страшной тревоге: МУДАК ПАУК В ВАННОЙ. Кев смыл паука в туалет. Когда бы он ни возвращался с работы, Кев волновался из-за того, что всякое могло случиться с Бобом. Он не мог расслабиться, пока не слышал это знакомое жужжание.
Боб оставался с Кевом Хайслопом несколько дней. Ему было рекомендовано притаиться на тот случай, если Джули, подружка Кева, обнаружит его. Кев выбросил опрыскиватель от мух. Он купил банку чернил и немного писчей бумаги. Он выливал чернила в соусницу, и позволял Бобу выписывать вымученные послания на бумаге. Одно, особенно примечательное, было написано в страшной тревоге: МУДАК ПАУК В ВАННОЙ. Кев смыл паука в туалет. Когда бы он ни возвращался с работы, Кев волновался из-за того, что всякое могло случиться с Бобом. Он не мог расслабиться, пока не слышал это знакомое жужжание.
Из своего укрытия за занавесками в спальне, Боб вынашивал планы мести. Он совершенно простил Кева за то, что тот вытурил его из Стар, вследствие его доброты. Тем не менее, он был полон решимости отомстить родителям, Эвелин, Рафферти и остальным.
Стать навозной мухой было не так уж плохо. Он остро переживал бы теперь потерю способности летать; имелось также еще несколько более сильных удовольствий, чем просто летать по улице. Он по достоинству оценил вкус экскрементов, их богатую, насыщенную кислую влагу, дразнящую его длинный хоботок насекомого. Другие навозные мухи, толпившиеся на горячем дерьме, были не так уж плохи. Некоторые из них нравились Бобу. Он научился ценить красоту тела насекомого: сексуальные, огромные коричневые глаза; блестящий скелет; привлекательная мозаика голубого и зеленого, жесткие грубые волоски и мерцающие крылья, отражавшие золотой солнечный свет.
Одним прекрасным днем он полетел к Эвелин и заметил, как она выходит из дома. Он последовал за ней в квартиру ее нового бойфрэнда. Этим чуваком оказался Тамбо, вытеснивший Боба из состава Грэнтон Стар. Он обнаружил, что не в силах унять жужжание от возмущения. Понаблюдав, как они трахаются, как кролики, в любой доступной позе, он слетел на кошачий туалет, проверив сначала, что тварь спит в своей корзине. Он всосал как можно больше какашек, не закопанных должным образом в песке. Затем полетел на кухню и выблевал дерьмо в карри, которое приготовил Тамбо. Он сделал несколько таких путешествий.
На следующий день Тамбо и Эвелин были жестоко больны от пищевого отравления. Вид их мучений и проблевов придал Бобу ощущение силы. Это побудило его слетать на старое место работы. Когда он добрался туда, он поднял самые мельчайшие гранулы голубой крысиной отравы из спичечного коробка на полу, и вставил их в сэндвич с сыром и салатом Рафферти.
На следующий день Рафферти тяжело заболел, и ему пришлось поехать на скорой помощи в больницу, чтобы сделать промывание желудка. Врач установил, что ему подсунули крысиную отраву. В добавлении к тому, что он чувствовал себя физически ужасно, Рафферти был также изнурен паранойей. Как и большинство боссов, которых в лучшем случае презирают, а в худшем ненавидят все их подчиненные, кроме самых отъявленных лизоблюдов, он воображал себя популярным и уважаемым. Его мучил вопрос. Кто сделал это со мной?
Следующее путешествие Боб предпринял в дом своих родителей. Прилетев туда он пожелал, чтобы лучше вообще этого не делал. Боб расположился высоко на стене, и слезы выступили на его массивных коричневых глазах, когда он обозрел сцену внизу.
Его отец был одет в черное нейлоновое облегающее трико с дыркой в промежности. Его руки были вытянуты, ладони опирались на каминную доску, а ноги расставлены. Хуй Боба-старшего выпирал из его облегающего костюма. Мать Боба была голой, за исключением пояса, затянутого так крепко вокруг ее тела, что он врезался в дряблую плоть, заставив ее выглядеть как подушку, перекрученную посредине куском веревки. К поясу был прицеплен огромный латексный дилдо, большая часть которого находилась в анусе Боба-старшего. Большая часть, но все еще недостаточно для него.
— Продолжай двигаться, До... продолжай заталкивать... Я могу принять больше... мне нужно больше...
— Мы уже почти у основания... ты ужасный человек, Боб Койл... — проворчала Дорин, потея, толкая дальше, размазывая больше KY вазелина по дряблой заднице Боба-старшего и по все еще видимой части дилдо.
— Допрос, До... сделай допрос...
— Скажи мне, что это! Скажи мне, ебаный развратный ублюдок! — визгливо закричала Дорин, и Боб-навозная муха содрогнулся на стене.
— Я никогда не заговорю... — хриплый голос Боба-старшего обеспокоил Дорин.
— Ты в порядке, Боб? Говорю о твоей астме и этой...
— Да... да... продолжай допрашивать, Дорин... прищепки... ДОСТАНЬ ПРИЩЕПКИ, ДО! — Боб-старший глубоко вздохнул, надув щеки.
Дорин взяла первую прищепку с каминной полки и прикрепила ее к одному из сосков Боба-старшего. То же самое было сделано с другой. Третья прищепка была самая большая, и она грубо схватила ей за его сморщенную мошонку. Возбужденная его воплями, она глубже толкнула дилдо.
— Скажи мне, Боб! КОГО ТЫ ВИДЕЛ?
— АААГГХХХ... — завопил Боб-старший, затем прошептал. — ... Долли Партон.
— Что? Я не слышу тебя! — угрожающе кричала Дорин.
— ДОЛЛИ ПАРТОН!
— Эту ебаную шлюху... я знала это... кого еще?
— Анну Форд... и эту Мадонну... но только раз...
— ГОВНЮК! УБЛЮДОК! ГРЯЗНЫЙ ЕБАНЫЙ ХУЙ!.... Ты понимаешь, что это значит!
— Только не говно, До... я не могу есть твое говно...
— Я собираюсь посрать в твой рот, Боб Койл! Это то, что мы оба хотим! Не отрицай этого!
— Нет! Не сри в мой рот... не... сри в мой рот... сри в мой рот... СРИ В МОЙ РОТ!
Теперь Боб видел все. Пока он механически ублажал себя наверху, неискусно натягивая Эвелин в миссионерской позиции, его родители пытались впихнуть все, что возможно, друг другу во все отверстия. Сама мысль о них, обладающих сексуальностью, всегда его коробила; теперь ему было стыдно этой мысли. Впрочем, был еще один аспект — каков отец, таков и сын. Он понимал, что не сможет сдержаться при виде говна его матери. Это будет слишком возбуждающе, эти сочные, горячие кислые фекалии, падающие в рот его отца. Боб ощутил свой первый сознательный приступ Эдипова комплекса, в двадцать три года, и в видоизмененном состоянии.
Боб слетел со стены и начал кружить вокруг них, залетая и вылетая в уши.
— Черт... Эта блядская муха... — воскликнула Дорин. И тут зазвонил телефон. — Я должна взять трубку! Боб. Оставайся здесь. Это наша Кэти. Она будет звонить нам весь вечер, если я сейчас не отвечу. Не уходи.
Она отстегнула пояс, оставив дилдо в заднице Боба-старшего. Он успокоился, его мышцы сократились, но держали латексный ствол комфортабельно и спокойно. Он чувствовал себя довольным, заполненным и живым.
Боб-младший был утомлен своей вылазкой и ретировался обратно на стену. Дорин схватила телефонную трубку.
— Привет, Кэти. Как поживаешь, любимая? ... Хорошо... Папа в порядке... Как малыш?... Ах, ягненочек! И Джимми... Хорошо. Послушай, любимая, мы только что сели пить чай. Я перезвоню тебе через полчаса, и мы нормально поговорим... Хорошо, любимая... До свиданья.
Реакция Дорин была быстрее, чем у усталого Боба. Она подняла Evening News, когда положила трубку, и бросилась к стене. Боб не видел для себя угрозы, пока скрученная газета не просвистела в воздухе. Он дернулся было в сторону, но газета ударила его и отшвырнула в стену на огромной скорости. Он почувствовал мучительную боль, когда треснули части его внешней скелетной структуры.
— Попалась, свинья, — прошипела Дорин.
Боб попытался восстановить способность летать, но все было бесполезно. Он свалился на ковер, упав в щель между стеной и сервантом. Его мать присела на корточки, но не смогла разглядеть Боба в тени.
— К черту ее, потом достану пылесосом. Эта муха была более надоедливой, чем молодой Боб, — улыбнулась она, застегнула на себе пояс и всадила дилдо глубже в задницу Боба-старшего.
Той ночью Койлы были разбужены звуками стонов. Они в недоумении спустились вниз по лестнице и обнаружили Боба, лежащего избитым под сервантом в передней комнате, и страдающего от ужасных травм. Была вызвана скорая помощь, но Боб-младший скончался. Причиной смерти стали обширные внутренние травмы, сходные с теми, какие мог получить человек, попавший в чудовищную автокатастрофу. Все его ребра были сломаны, как и обе ноги и правая рука. В его черепе была трещина. Следы крови отсутствовали и было непостижимо, как Боб смог доползти в таком состоянии до дома после аварии или жестокого избиения. Все были ошеломлены и сбиты с толку.
Все, кроме Кева, начавшего сильно пить. Из-за этой проблемы Кева бросила Джули, его подружка. Он просрочил выплаты ссуды за свою квартиру. Начались дальнейшие сокращения на заводе по производству электроники в северном Эдинбурге, где он работал. И хуже всего для Кева была начавшаяся голевая засуха, словно кто-то наложил на него заклятье. Он пытался утешать себя, вспоминая, что у всех нападающих были такие нерезультативные периоды, но одновременно понимал, что потерял форму и перестал быть лидером. Его положение как капитана, и даже его место в составе Стар не могли больше считаться неприкасаемыми. Стар не выйдет в следующий дивизион в этом году из-за резкого ухудшения результатов и Муирхаус Альбион почти издевательски выбил их в четвертьфинальном матче на Кубок Памяти Тома Логана.