Смотрел вчера я телик спозаранок:
Менты в работе… В кадре чей-то холл,
Где залежи купюр – на пол-экрана.
И счет их миллионы превзошел.
Надеюсь я, что нашей власти шумной
Достанет состраданья и ума
Определить все найденные суммы
В больницы или в детдома.
Но неизвестно, что с деньгами станет,
Награбленными властною шпаной…
То ль вновь осядут в чьем-нибудь кармане,
То ли дождутся участи иной…
«Пришла весна, пора цвести садам…»
Пришла весна,
Пора цвести садам.
Они стоят, затопленные морем,
и солнца нет у них над головой,
а вместо неба – желтая вода.
Но ведь пришла весна —
пора цветенья:
и вспоминают яблони, волнуясь,
что в эту пору надо им цвести.
И нету никакого чуда в этом,
что прямо в море зацвели сады.
Они цветут,
и рыбы удивленно
губами обрывают лепестки,
и море цвет тот поднимает к небу,
несет на гребне пенистой волны…
Цветут сады.
И шелестят ветвями,
шумят, как в бурю,
радуясь весне.
И шум садов выносит море
к людям…
И волны, разбиваясь о каменья,
кидают наземь белые цветы.
Цветут сады, захлебываясь морем…
Пришла весна —
Пора цвести садам!
Память
Он хоть не стар,
но сед.
Не от годов – от бед.
Он видел,
как убивали наших
в предрассветном дыму,
как без вести пропавших
ждали в каждом дому.
Как голосили вдовы
по мужикам.
И горя хлебнувши вдоволь,
невесты шли по рукам.
Когда-нибудь он об этом
сыну расскажет,
заросшие красным цветом
окопы ему покажет,
воронки – от бомб упавших,
затопленные по весне.
Пусть сын, войны не знавший,
знает все о войне.
«Война прошла через сердце мое…»
Война прошла через сердце мое.
И мне не забыть ее.
Сколько б ни минуло лет,
я буду помнить ее…
Я буду помнить ее
не по майским вспышкам ракет,
не по первым залпам салюта,
что долго в глазах не гас, —
я помню кричащие те минуты,
когда небо стреляло в нас…
Мы шли,
оглядываясь без конца.
А город горел,
грохотал, как гроза.
И пламя его —
жгло нам сердца,
и дым его —
ел глаза.
И не в силах ту боль осилить,
мы падали по пути…
Прижавшись к горячему телу России,
просили ее – защити!
Мы были тогда ровесники Родине:
наше детство осталось в городе…
А город глядел глазами страшными,
звал назад – одиночеством улиц…
Мы сто раз бы к нему вернулись,
если б не старшие.
Мы тащились с бабками, матерями
посреди налетевшей на нас зимы…
Люди смелость в пути теряли,
как вещи теряли мы.
И, нас обнимая,
плакали матери,
и молчали старухи,
как будто бы спятили…
О, куда бы от горя деться…
И хмуро безмолвствовали пацаны,
потерявшие детство.
…Это было в начале войны.
«Во мне есть капля итальянской крови…»
Во мне есть капля итальянской крови.
Прапрадед поделился ей со мной.
Ее хватило, чтобы выгнуть брови
И волосы взбить темною волной.
Все остальное я набрал в России —
И прямоту, острее, чем тесак.
И опыт жизни, чтоб не быть разиней,
И мудрость лет, чтоб не попасть впросак.
А главное, что мне дала Россия, —
Так это милосердие свое.
О чем меня бы люди ни просили, —
В ответах я равняюсь на нее.
Так и живу – ни шагу без России.
И по-другому не дано мне жить.
И потому всегда хватает силы,
Как Цезарю – прийти и победить.
Цветы
Иду цветами, пью их аромат…
Они цветут так жарко, нестерпимо
и на меня растерянно глядят,
глядят глазами женщины любимой.
О, этот синий молчаливый взгляд!
Я перед ним ни в чем не виноват…
Иду цветами, пью их аромат.
Здесь все знакомо – как и год назад.
Здесь для меня, наверно, сохранили
цветы ни с чьей не схожую красу:
и эту нежность полудетских линий,
и этих слез прохладную росу.
В дыханье их я чувствую невольно
ее дыханье, хмель ее волос.
И снова мне и радостно и больно,
как будто все сначала началось…
Но зябко на меня цветы глядят,
уже за что-то осудить готовы,
ее печаль – единственный их довод…
Цветы мои, а в чем я виноват?
Вы знали все, и все видали вы:
у ваших ног я целовал ей плечи…
И, не подняв в смущенье головы,
краснели вы совсем по-человечьи.
И каждый день был от любви медов,
и думал я, что ей предела нету.
Но отцвела любовь весенним цветом
и не дождалась даже холодов…
Она ушла по синему разливу,
Босые ноги окунув в закат.
Я ждал ее и звал нетерпеливо.
Она ушла, чтоб не прийти назад.
Цветы мои, так в чем я виноват?
Яблоня
Я помню – в тот день было много уроков.
Пришел я домой – уже стало темно.
И яблоня наша, под ливнем измокнув,
с надеждой ко мне заглянула в окно.
Как будто бы в дом попросилась несмело.
И сжалось мальчишечье сердце мое:
почудилось мне, что она заболела, —
так сильно трясло и ломало ее.
На землю озябшие листья летели…
И глядя на грустный ее листопад,
я слезы тогда удержал еле-еле,
как будто пред нею был в чем виноват.
И с этого дня, побеждая ненастье,
я с яблоней честно делился теплом:
окно по ночам я распахивал настежь,
отца не спросив и от мамы тайком.
До осени поздней удерживал лето,
и яблоня грелась ночами —
Зато,
довольный, я спать забирался одетым,
а сверху еще накрывался пальто.
…С годами окрепла она, возмужала
и стала настолько высокой уже,
что если согреть ее, – надо, пожалуй,
окно открывать на втором этаже.
Ей видно – внезапно нахлынувший ветер
топорщит у яблонь зеленый наряд…
И радостно ей, что они – ее дети
и что от нее начинается сад.
В лесу
Лес, измотанный ветрами,
еле сдерживает стон.
Он холодными кострами
подожжен со всех сторон.
Сер от холода, – как заяц,
по камням бежит ручей.
Травы ежатся, пытаясь
скинуть изморось с плечей.
Я люблю в такую пору
приходить в осенний лес,
слушать сосен синий шорох
и берез прощальный плеск.
Я люблю у добрых веток
листья грустно ворошить.
Слушать шепот их при этом —
Жить, жить, жить.
Но не знает лес, что снова
цвесть ему, листвой звеня.
Золотым прощальным словом
он напутствует меня.
Я прощаюсь с лесом старым,
ухожу тропой крутой,
не спаленный тем пожаром,
не смущенный грустью той.
«Возле окон, плющом увитых…»
Возле окон, плющом увитых,
больше не о чем говорить…
Нужно было ее увидеть
еще раз…
Чтоб совсем забыть.
Горькой правдой всю душу вытомив,
я на ложь не оставил сил.
Видно, я ее просто выдумал
и придуманную любил.
И сейчас представляю четко,
сколько было в любви той зла…
И уйдет из стихов девчонка,
как из сердца уже ушла.
«Что случилось?
Ну, что случилось?» —
взглядом спрашивает опять…
Побежденная,
мне на милость
хочет гордость без боя сдать.
Все понять и всему поверить
у любви моей на краю…
Я стою у раскрытой двери,
как у сердца ее стою.
Мне войти бы туда,
проститься
иль прощения попросить…
Как хотела она забыться!
Как хотелось мне все забыть!
«Я родился на Волге…»
Я родился на Волге,
где в погожие дни
нас баюкали волны
и будили они.
Я вставал на рассвете,
лодку брал – и айда.
Только Волга да ветер,
может, знали – куда…
Выходил, где хотелось,
шел созвездьями трав,
падал в мяту и вереск,
солнце на руки брал.
Слушал утренний гомон
и вечернюю тишь.
Лес глядел в тыщи окон
из-под зелени крыш.
Я любил его очень
за приветливый нрав,
за бессонницу сосен,
за безмолвие трав.
Я мечтал, что весною
он к нам в город придет,
ароматом напоит,
пыль с панелей сотрет.
И забудет мой город
про бензин и про дым…
И березовый шорох
лес развесит над ним.
Чтобы не было грустно
птицам, снам и любви…
Лес пришел…
Потому что
очень дружит с людьми.
Семейный вальс
Мама танцует с любимым сыном.
Оба красивы… И танец красив.
А над их дуэтом счастливым
Тихо плещется нежный мотив.
Саша с мамой несутся по кругу,
Не опуская восторженных глаз…
Он, словно рыцарь, целует ей руку,
Едва завершился их радостный вальс.
Едва завершился их радостный вальс.
А я смотрю на них и любуюсь…
И вспомнился вдруг мне
Мой первый вальс:
Мне шестнадцать… Военная юность.
И в гостях у нас весь наш класс.
Девятое мая… Праздник Победы…
Праздник, что души нам освятил.
И в первый раз спиртное отведав,
Волнуясь, я маму на вальс пригласил.
Мы танцевали Победу с мамой.
А мама еще так молода…
Был тот день для нас самый-самый,
День, озаривший былые года.
…Мама танцует с любимым сыном.
Оба красивы… И танец красив.
И над их дуэтом счастливым
Тихо плещется нежный мотив.
2016«Однажды я возьму рюкзак на плечи…»
Однажды я возьму рюкзак на плечи
и побреду – без цели и дорог —
в тот мир, где сосны вновь меня излечат
от всяких напридуманных хвороб.
В тот мир, где ввечеру роса дымится
и птичьи песни прячутся в листве,
где маки, как нежданные зарницы,
утрами загораются в траве.
Где прямо в сердце падает роса мне
с тяжелых сосен, радостных берез…
Где овцами лежат крутые камни
и пруд зеленой тишиной зарос.
И знаю я – природа мне поможет
здесь разобраться в тайнах бытия:
и в том, что сердце вновь мое тревожит,
и в том, к чему стал безразличен я.
Поможет заглянуть в себя поглубже,
все оценить, проверить и понять…
И силы даст, чтоб быть правдивей в дружбе
и непреклонней в ненависти стать.
«Как я любил тебя, Россия…»
Как я любил тебя, Россия,
как верил я тебе,
когда
любовь и веру погасила
в иных сердцах
твоя беда.
Когда врагами называли
твоих сынов, моих друзей,
когда казалось, что едва ли
на свете есть любовь трудней.
Порою не хватало сил
подняться над тоской и плачем.
Я знал, что можно жить иначе,
но я всегда тобою жил.
Я верил —
в этом всплеске зла
ты не виновна, мать-Россия…
И вера эта нас спасла.
И за нее тебе спасибо…
Тютчев
По любви, а не по случаю
Я приехал в гости к Тютчеву
В заповедные места.
Как при нем – здесь Остуг здравствует.
Как в стихах – все так же царствует
Над Десною красота.
Смотрит он на нас из прошлого…
Боже мой, как мало прожито!
Ну, каких-то двести лет.
Из надежды и страдания
Родилась та строчка ранняя.
И грустит над ней поэт.
Как поклонник спиритизма,
Постигаю чьи-то жизни.
По чужой судьбе иду.
И опять перед глазами
Те же тени в белом зале
Исчезают на лету.
Человек с уставшим взором
Смотрит в лица без укора.
Как на звезды в вышине.
Потому что все он знает.
И печаль его земная
Каждый день жива во мне.
С той поры нам всем неймется —
Как же слово отзовется?
Только он предугадал.
Потому что был провидцем.
Потому что мог влюбиться,
Жизнь поставив под удар.
«Когда ко мне приходит юность…»
Когда ко мне приходит юность,
чтоб встреча та была легка,
предпочитаю с нею юмор
взамен учебного пайка.
И, мельком вспомнив Песталоцци,
на миг приму серьезный вид.
А юность весело смеется,
и шумно спорит, и острит.
И ей легко на самом деле
со мною говорить про жизнь
и поносить пристрастье к деньгам,
пока они не завелись.
И пироги с капустой лопать,
и слушать искренность мою,
не зная, что житейский опыт
я им вовсю передаю.
И просто радоваться встрече,
тому, что встреча так добра…
И никаких противоречий
всю ночь, до самого утра.
«В березовой роще стряслась беда…»
В березовой роще стряслась беда:
галчонок выпорхнул из гнезда.
А был еще он и слаб и мал,
ему для полетов не вышел срок.
Он черным камнем в траву упал
и как ни бился – взлететь не мог.
Не пропадать же галчонку здесь!
Пришлось мне с ним на березу лезть.
Я кладу летуна обратно
осторожной рукой.
Возвращаю галчатам брата,
возвращаю гнезду покой.
Мать приносит галчонку пищу.
Стих над рощею птичий грай…
– Подрасти-ка сперва, дружище,
подрасти, а потом порхай.
Мандельштам
Господь одарил Мандельштама
Талантом влиять на слова,
Чтоб добрые млели от шарма,
А злые теряли права.
Он ставил слова эти рядом.
Местами менял, колдовал.
А код, что в метафорах спрятан,
Ему целый мир открывал.
Но он обжигался при этом
Невидимым тайным огнем.
И чувствовал тень от предмета,
И музыку, жившую в нем.
Господь одарил Мандельштама
Талантом предчувствовать речь,
Где даже нежданная драма
Старалась надежду сберечь.
Но все нам начертано свыше:
Нельзя было в ужасах тех
Остаться поэтом и выжить,
Быть честным и верить в успех.
И рушился мир Мандельштама
Сквозь боль и растерянный взгляд…
А строки, как метки от шрама,
С тех пор в наших душах болят.
Отцы, не оставляйте сыновей!
Отцы, не оставляйте сыновей,
Не унижайте их подарком к дате…
Все можно изменить в судьбе своей,
Но только сыновей не покидайте.
Пока малы – за них в ответе мать —
От первых слез и до вечерней сказки.
Но как потом им будет не хватать
Мужской поддержки
И отцовской ласки.
Им непременно надо подражать
Своим отцам… На то они и дети.
Родную руку молча подержать.
Уйти с отцом рыбачить на рассвете.
Обида вас настигнет иль любовь, —
Не уходите… Вы им всех дороже.
Ведь в жилах сыновей отцова кровь.
И заменить ее уже никто не сможет.
«Я давно в эту тишь влюблен…»
Я давно в эту тишь влюблен,
в эту добрую красоту…
Лес – зеленый мой перезвон, —
где еще я такой найду.
Прямодушен ты, без затей.
Если вдруг заплутал грибник,
ты его добротой своей
к солнцу выведешь напрямик.
Если буря застанет вдруг
на пути грибника того, —
сколько дружеских мягких рук
от дождя сберегут его.
Как тогда хорошо прильнуть
головой к твоему плечу…
Лес мой, лес…
Я хоть чем-нибудь
на тебя походить хочу.
«Зимний пир – такой в лесу обычай…»
Зимний пир – такой в лесу обычай —
собирает много птичьих стай.
И плывет по лесу гомон птичий,
словно за столом звенит хрусталь.
Собирая корм, синицы скачут.
На снегу расселись снегири,
будто это расстелили скатерть,
вышитую пламенем зари.
Через сук салфетку перекинув,
над гостями клонится дубок.
Набросали птицы под осину
кучу вилок – отпечатки ног.
Щедрый вечер им на третье подал
с медом рог…
Ты только посмотри:
раскраснелись, словно от работы,
сытые смешные снегири.
И в густую хвою песни спрятав,
засыпают птицы на суках…
А внизу стоят, как поварята,
пни в огромных белых колпаках.
«Каждый день хожу я на свидань…»
Каждый день хожу я на свиданья
со своей печалью и судьбой.
Каждый день встречаюсь с поездами,
что спешат, быть может, за тобой.
Поезда не часто здесь бывают,
и не долго их горят огни.
Постоят минуту, повздыхают,
будто мне сочувствуют они.
И опять уносятся куда-то,
рельсами, как струнами, звеня…
Опускает руку виновато
семафор, похожий на меня.
Ну а где-то в городе далеком,
где гудки их слышны по утрам,
может, кто-то все стоит у окон
и грустит по этим поездам.
Возвращение
Старая Рига – далекая юность:
Поднялся к небу готический лик.
Мне вдруг почудилось —
Юность вернулась
В сердце мое,
Но всего лишь на миг.
Все эти годы
Я жил в ностальгии:
Улицы вдаль,
Даугава, мосты.
Мы не стареем.
Мы просто другие.
Но не покинул нас
Зов красоты.
Старая Рига – счастливая память.
Ты никуда от меня не ушла…
Домский собор
Перед вечностью замер,
Как перед ним замирает душа.
Жаль, что теперь
Ты в другом государстве,
Старая Рига – сестра по любви.
Я говорю тебе с нежностью:
«Здравствуй!..»
И преклоняю все годы свои.
Рига2011Борис Пастернак
Поэта я увидел в первый раз
Случайно в поликлинике Литфонда…
…Его друзья уже вернулись с фронта,
А время мне напомнило фугас
Замедленного действия, который
Потом взорвал стихами шумный город.
И этот взрыв нежданно сблизил нас.