– Ты, Дженни, холодновата немножко, – заметил Игорь, когда они отдыхали, лежа рядом посередине широкой румынской кровати. – Но это ничего, даже наоборот – возбуждает. Хочется растормошить…
Чего ему хочется, Женю мало интересовало. Ей было достаточно того, что она поняла сама. А поняла она, что больше препятствий нет никаких, что бояться ей нечего и что теперь она полная хозяйка своей судьбы окончательно и во всем.
К тому времени, когда Женя окончила институт, жизнь переменилась так бесповоротно, как и предполагать было нельзя пять лет назад. Даже не потому, что теперь по-другому стало называться государство; это-то ей как раз было безразлично.
Переменился стиль жизни, цели и ценности общества; это Женя, конечно, чувствовала. Но ведь то – общество, а то – она…
Нельзя сказать, чтобы перемены привели ее в шок.
– О чем ты, мамуля, так переживаешь? – поддразнивала она Ирину Дмитриевну. – Я вот никакого повода не вижу страдать.
– Ты вообще невозмутимая, и в кого ты такая уродилась? – словно забыв о существовании Виталия Андреевича, сердилась мама. – Ведь ужас что творится, ты посмотри только! Мы все скоро окажемся в нищете, на задворках жизни, в результате этих чудовищных перестроек! Разве этого мы ждали? А я еще, дура, Белый дом бегала защищать…
Женя понимала, о ком мама говорит «мы». Но себя она к людям, которые боятся оказаться на задворках жизни, не причисляла. А значит, и переживать было не о чем.
Ее жизненные ценности всегда очень мало зависели от внешних обстоятельств – возможно, в силу ее самодостаточности и даже эгоизма. Что такое хорошо и что такое плохо, Женя усвоила примерно в те же годы, когда впервые прочитала одноименное стихотворение Маяковского, – и теперь, вспомнив старый стишок, с удивлением обнаружила, что поэт был прав.
При «белых» и при «красных» не следовало лезть в грязь, бить тех, кто меньше ростом, или, заохав, убегать от вороны. Умываться по утрам и тыкать в книжку пальчик тоже надо было вне зависимости от того, что пишут в газетах. И все это, между прочим, требовало немалых усилий. Чего ж кипятиться по пустякам?
– «Пусть впереди большие пер-р-ремены – я это никогда не полюблю!» – пропела Женя. – Ты забыла, что ли, мамуля? Вот тебе и перемены настали, а я что любила, то и теперь люблю.
Она считала, что раньше для того, чтобы никто не лез тебе в душу, приходилось прикладывать гораздо больше усилий, чем теперь. Может, теперь и установилась «бездушная власть денежного мешка», зато в институте отменили распределение. А больше ей от власти ничего и не было нужно.
Женя в который раз порадовалась, что выбрала в свое время именно иняз. Иностранцы бродили теперь по Москве толпами, диплом котировался очень высоко, и поиски работы обещали быть недолгими. Тем более что Женя, еще учась в институте, подрабатывала переводчицей на международных выставках в Хаммеровском центре и успела познакомиться с несколькими преуспевающими фирмачами.
К одному из своих старых знакомцев она и пришла через месяц после выпускного вечера. Особенно оттягивать начало трудовой деятельности все-таки не приходилось, деньги-то на деревьях не росли, а мамина зарплата в театре медленно, но верно приближалась к нулю.
Офис фирмы по продаже «хард и софт» располагался в знакомом Хаммеровском центре на Красной Пресне. Это место Женю устраивало: красиво, чисто, от дома недалеко. Устраивал и шеф, Алексей Трубник: он сразу вспомнил ее, когда она позвонила, сразу подтвердил, что, конечно, не передумал, ну что за вопрос, разве можно передумать, когда такая девушка… Вот, правда, надо освоить компьютер, на котором Женя умела только печатать двумя пальцами, как на машинке. Но это, успокоил Трубник, дело плевое. Можем и на курсы послать, и обучение, конечно, оплатим, да мы ж сами программный продукт продаем, неужели для такой девушки… А переводом она владеет в совершенстве, хоть синхронным, хоть письменным, общаться с людьми тоже умеет прекрасно, внешность представительская…
– Да ты у нас лицом фирмы будешь, Женечка! – уверил ее Алексей.
Через месяц шеф попросил Женю задержаться после работы, потому что на завтра намечены важные переговоры, к которым надо вдумчиво подготовиться.
Когда офис опустел и Женя заглянула в трубниковский кабинет, он тут же простился с телефонным собеседником, вообще выключил телефон, встал, обошел свой роскошный президентский стол и, слова лишнего не говоря, положил руку Жене на грудь. После этого решительного жеста шеф, правда, помедлил, внимательно глядя ей в глаза.
Контрольной паузы было вполне достаточно, чтобы Женя спокойно сняла трубниковскую руку со своей груди и отошла на два шага в сторону.
– Зря, – пожал плечами Трубник. – В ресторан бы потом спустились, поужинали…
– Спасибо, я сыта, – усмехнулась она.
– А я нет, – спокойным, уверенным тоном отрезал шеф. – А ты как думала, лапочка? Я для того красивую женщину беру на хорошую зарплату, чтоб после работы по проституткам бегать? В общем, так. – Он вернулся за стол, уселся в высокое кожаное кресло. – Чтоб сразу, как говорится, все точки над «е»… Интим входит в твои служебные обязанности. Никакого разврата – только со мной или с кем я тебе лично укажу. Злоупотреблять тобой не буду, не беспокойся, – хмыкнул он. – В основном все-таки со мной.
– Да у тебя прямо как в монастыре! – забыв, что была с шефом на «вы», засмеялась Женя. – В самом деле, какой же это разврат?
– Иронизировать можешь сколько угодно, – поморщился Трубник, – только в свободное время. В общем, красавица, подумай.
– Да что тут думать? – пожала она плечами. – Кому должна, всем прощаю. Будь здоров, начальничек.
Легко ей было приструнить самоуверенного хама! Но, выйдя из трубниковского кабинета и из огромного Хаммеровского центра, Женя почувствовала себя так, как будто наелась дерьма. И даже не потому, что ее так уж смутило само по себе предложение Трубника. В конце концов, то же самое мог предложить ей практически любой мужчина – ну, может быть, сформулировал бы свои условия не так беззастенчиво.
Но в этом ведь и было все дело…
Предположим, уйдет она от этого говнюка. Даже без «предположим» – уже ушла. Ну и что? Придет к другому – тот, может, и контрольной паузы делать не станет. Стул у него на голове ломать, что ли? Зачем же стулья ломать… Согласиться, выбрав того, который посимпатичнее? Это исключено. Женя считала, что можно лечь с мужчиной в постель по разным причинам, даже без особенного к нему влечения, как это произошло у нее с Игорем. Но спать с мужчиной ради выгоды – это нет, потому что… Да без «потому что» – просто нет, и все!
Собственное будущее вдруг предстало перед Женей в такой унылой неприглядности, что она остановилась прямо посреди площади Восстания и зябко поежилась, несмотря на тепло летнего вечера.
Да ведь ей, красивой, молодой, эффектной, просто не светит найти начальника, который не потащил бы ее в постель! Так же мало ей светит заняться, например, каким-нибудь самостоятельным бизнесом, чтобы вообще не иметь над собой начальников; Женя не чувствовала в себе никаких к этому способностей.
Ситуация попахивала тупиком. Стулья ломать и рыдать по этому поводу, конечно, ни к чему, но вот задуматься следует.
Но, кажется, дело даже и не в этом…
Женя почувствовала, как в голове у нее начинает свербить более важная мысль, словно взбудораженная сегодняшними невеселыми событиями.
«А чего я вообще-то хочу? – подумала она. – Чем я хочу заниматься, как хочу жить?»
Женя с удивлением поняла, что до сих пор, выходит, вообще об этом не задумывалась. Все это были какие-то очень отвлеченные размышления, а она привыкла мыслить конкретно. И вдруг оказалось, что простой здравости ума слишком мало для жизни…
Эта неожиданная догадка вызвала у нее куда большую растерянность, чем похабные предложения Трубника.
Женя шла по сотни раз исхоженным улицам, и ей казалось, что она идет совершенно незнакомым городом.
Колокольный звон далеко и гулко разносился от церкви возле бывшего Камерного театра. Ярко светились окна синагоги, недавно открытой напротив кафешки с аистами. Толпа людей высыпала из Театра на Малой Бронной. И в этом знакомом смешении людей, звуков, огней Женя чувствовала себя одинокой, как в лесу.
«Может, замуж поскорее выйти? – тоскливо подумала она. – А что: спокойная семья, приличный муж, дети…»
Но эта мысль не задержалась в ее голове ни на минуту. Жить с каким-то мужчиной постоянно, видеть его каждый день, подстраиваться под его привычки – это все-таки не то же самое, что лечь с ним в постель, этого просто так не сделаешь. Да еще дети! При мысли о том, чтобы родить детей от абсолютно чужого человека, ее просто передернуло. Хотя – что за глупости, а от кого же рожают детей?
Ей было тоскливо, смутно, голова у нее болела от какого-то нерадостного и непонятного чувства, которое исходило прямо из сердца – Женя просто физически ощущала, как это происходит… И унять эту тоску было гораздо труднее, чем Алексея Трубника. Да Женя просто не знала, как ее унять!
Ей было тоскливо, смутно, голова у нее болела от какого-то нерадостного и непонятного чувства, которое исходило прямо из сердца – Женя просто физически ощущала, как это происходит… И унять эту тоску было гораздо труднее, чем Алексея Трубника. Да Женя просто не знала, как ее унять!
«Ну, хватит! – приказала она себе. – Что это ты раскисла? Можно подумать, кобель этот тебя в самое сердце ранил своими предложеньями. И не так уж все безнадежно. Кому сейчас легко? Найдешь что-нибудь, свет не клином сошелся. Технический перевод можно на дом брать, да мало ли что еще…»
Женя шла к своему дому по Большой Бронной, и недлинная родная улица казалась ей бесконечной.
Глава 3
Непонятная тоска прошла уже назавтра, сменившись вполне разумными мыслями о будущем.
Собственно, думать было особенно нечего. Женя почти сразу поняла, что вариант у нее на сегодняшний день есть один: вспомнить о существовании Виталия Андреевича Стивенса.
Конечно, ничего хорошего она в этом не находила. И тот осенний вечер, когда она плакала, выпив сто граммов коньяка, – тоже не забыла…
Но ведь только не слишком умные люди воображают, будто выбирать в жизни приходится между хорошим и прекрасным. А на самом деле гораздо чаще – между плохим и отвратительным. Женя поняла это с первого же раза. Так что гордость свою надо запрятать подальше и позвонить папаше, с которым словом не перемолвилась в последние пять лет.
А не хочешь – ну так звони Алексею Трубнику в «хард и софт».
Помочь ей Виталий Андреевич, если бы захотел, мог наверняка, в этом Женя не сомневалась. Как и следовало ожидать, ее папочка быстро сориентировался в изменившейся обстановке и в Министерстве культуры более не работал. За пять с лишним лет, прошедших после его расставания с Ириной Дмитриевной, он сделал прекрасную продюсерскую карьеру на телевидении. Не зря мама называла его «человеком успеха». Жизнь постоянно подтверждала, что Виталий Андреевич умеет бить в самую точку!
А телефон его был записан в мамином блокнотике на первой странице, даже раньше, чем начинался алфавит. Непонятно только – зачем?..
Голос у секретарши, ответившей по этому телефону, был просто небесный.
– Извините, кто его спрашивает? Дочка? Минуточку!
«Интересно, что входит в ее служебные обязанности?» – усмехнулась про себя Женя, пока секретарша соединяла ее с отцом.
– Рита, в чем дело? – наконец раздалось в трубке.
– Это не Рита, – сказала она. – Это Иры Верстовской дочка.
– Женя! – Виталий Андреевич воскликнул так взволнованно, как будто ему позвонила по меньшей мере первая леди США. – Женя, ты… Как ты, как дела?
– Это ты из вежливости спрашиваешь или правда моими делами интересуешься? – усмехнулась она.
– Ну конечно, интересуюсь, ведь столько лет…
Можно было, конечно, ответить папочке, что в прежние времена он не очень-то интересовался ее делами. Но зачем, в таком случае, вообще было звонить?
– Тогда лучше все-таки встретиться, – сказала Женя. – Не хотелось бы по телефону рассказывать.
– Встретимся, – тут же согласился он. – Я, Женечка, знаешь, давно хотел, но все как-то не…
– Ну и прекрасно, – перебила она. – Когда ты будешь свободен?
Женя увидела отца раньше, чем он заметил ее, сидящую на скамейке у Чистых прудов.
Виталий Андреевич вышел из блестящей черной «Ауди», что-то сказал шоферу, перешел запруженную машинами дорогу и, как мальчик, перешагнул через невысокую ограду бульвара. Женя смотрела, как он, все еще ее не видя – или просто не узнавая? – легкой, стремительной походкой идет по аллее к тусклому пруду. Наконец он заметил Женю и еще прибавил шагу.
– Женя!.. – выдохнул отец, останавливаясь в шаге от нее. – Как выросла, как переменилась!
Он произнес абсолютно дежурную фразу; то же самое сказал бы каждый, кто не видел ее пять лет. Но в его голосе, в его взгляде Жене вдруг почудилось что-то совершенно незнакомое, чего она совсем не ожидала.
И, еще не успев сообразить, что же это, – она догадалась…
Он действительно рад был ее видеть, действительно волновался и спешил! Никогда в его голосе не слышалось прежде таких интонаций, поэтому теперь их невозможно было не почувствовать. И поцеловать он ее хотел – качнулся к ней и остановился.
Она заранее подготовилась к разговору с Виталием Андреевичем, она отлично знала, что должна ему сказать и как, и даже прикинула, сколько времени займет этот разговор. И вдруг растерялась, глядя в его светлые глаза, которые всегда казались ей холодноватыми, да и сейчас не изменились, но…
«Что же это? – подумала она удивленно и почти смятенно, но тут же постаралась отогнать от себя смятение. – Да мало ли, в конце концов, я ведь тоже не вижу себя со стороны…»
– Здравствуй, – сказала Женя. – А ты совсем не изменился. Не постарел, – уточнила она.
Отец действительно не постарел. Но сказать, что он не изменился, было бы неправдой. Во всем его облике появилось что-то новое – связанное, конечно, с прошедшими годами. Но это новое «что-то» все-таки невозможно было назвать старостью.
«Ну и хорошо, – почти весело подумала Женя. – Если правду мама говорила, что я на него похожа, – значит, и меня годы будут красить!»
– А я уже не надеялся, Женечка, что ты позвонишь когда-нибудь, – сказал Виталий Андреевич, садясь рядом с нею на скамейку.
– Позвонил бы сам, – усмехнулась Женя. – Или телефон забыл?
– Не забыл… Но думаешь, так легко это? – Заметив, что Женя пожала плечами, он объяснил: – Я же понимаю, что мало хорошего тебе принес. Да и маме… Ну, с мамой все-таки по-другому, а вот тебе…
– К чему сейчас об этом говорить? – перебила его Женя. – Было и прошло.
– Да, – кивнул отец. – В одну реку дважды не войдешь. А хотелось, – вдруг улыбнулся он. – Не поверишь, Женечка, бывало, проснусь утром и думаю: вот сейчас вернусь к Ире, как будто не было ничего, и ведь примет она меня…
– Так бы оно и было, – согласилась Женя. – Мама вообще отходчивая. И одна до сих пор… Ну, это неважно.
«Все-таки не сильно он изменился, – решила она. – Хозяин своей судьбы… И чужой тоже».
– Но тебе я рад, – тряхнув головой, словно что-то от себя отгоняя, сказал Виталий Андреевич. – И не узнать тебя! – еще раз повторил он. – Красавица стала! А у нас, знаешь, английские лорды были в роду, я тут недавно выяснил, – подмигнул он. – Интересовался фамилией. Может, на титул подадим, а, Женечка?
– Мне, папа, пока не до этого, – сказала Женя. – Есть более насущные проблемы.
Отец слушал ее внимательно все время, пока она говорила. Но Женя заметила, что суть ее проблем Виталий Андреевич понял примерно после пяти ее первых слов.
– Тебе сразу надо было со мной связаться, – нахмурился он, – а не ходить по незнакомым людям. Разве можно, Женя, с такой внешностью! Понятно же… Все, теперь забудь. Кем-нибудь я тебя пристрою, это вообще не вопрос, с языками особенно. Но знаешь… – Он искоса посмотрел на нее. – Мне кажется, тебе стоит подумать не о том, чтобы кем-нибудь пристроиться, а как-то… О серьезной карьере подумать, об интересной работе!
– Это о какой же? – улыбнулась Женя. – Программу «Время» вести?
– Почему бы и нет? – ничуть не удивился он. – Все данные у тебя есть. Но я бы тебя пока придержал… У меня ведь, Женечка, веселый денек сегодня, ты не знаешь?
– Откуда? – пожала она плечами. – А что такое?
– Да вот, ухожу я из «Останкина»! Не на пенсию, не волнуйся, – улыбнулся он. – Свою телекомпанию открываем, сегодня все подписано. Каково, а?
– Вовремя, – кивнула Женя.
Виталий Андреевич расхохотался.
– Моя дочка! – сказал он, отсмеявшись. – Правильно мыслишь. Вот там и будут у тебя перспективы, там и работу тебе найдем. А суетиться, пристраиваться лишь бы кем – это, девочка моя, не для нас. – И, предупреждая Женины возражения, добавил: – Денег я тебе дам пока, об этом беспокоиться тоже не надо.
По его твердому тону Женя поняла, что и спорить с ним, пожалуй, не надо. Но она снова почувствовала ту же растерянность, которая охватила ее в первые минуты встречи с отцом… Нет, ее не ошеломили его предложения; по правде говоря, она и ожидала чего-нибудь в этом роде. Но сам он ошеломил ее – тем, что она его, оказывается, совсем не знала…
Да, Женя всегда знала, что отец ее решителен, успешен, тверд, и так далее, и тому подобное. Но…
– Что ты на меня так смотришь? – словно разгадав ее мысли, спросил Виталий Андреевич. – Не узнаешь? Это ты выросла, поумнела, а я старый стал, Женечка, вот и вся загадка. Раз жалею об ошибках, которых все равно не исправить, значит, стал старый. Раньше-то чувства разумно дозировал, – усмехнулся он.
Печаль мелькнула в его глазах – и тут же исчезла.
– Что ж, пора! – сказал Виталий Андреевич, вставая со скамейки и быстро вскидывая к глазам руку с часами. – Пора, Женя, пойдем, а то опоздаем.
– Ты со мной как с мамой когда-то! – не выдержала Женя. – Разве мы с тобой куда-то собирались идти?