— Это очень важно, — прервал ее Тремьян. — Ему стоит понять. Такой ошибки я никогда не делаю в суде. Я всегда стараюсь понять, что происходит.
Эллис почувствовала угрозу, таящуюся в этих словах.
— Я считаю, что все это ты можешь выложить ему самому.
— Я сделал это, но он мне не ответил. Вот почему я и говорю с тобой… Помни, Эллис. Никто из нас не совершенен, как бы ни старался. Только у кого-то больше сил. Помни это!
Повернувшись, Тремьян вышел; через секунду Эллис услышала, как хлопнула передняя дверь. Уставившись на пустой дверной проем, она почувствовала рядом чье-то присутствие. До нее донеслись звуки, которых она не могла ни с чем спутать. Кто-то бесшумно прошел через гостиную и теперь стоял рядом с кухней, скрытый от взгляда. Медленно и беззвучно она двинулась в ту сторону. Когда она повернула в узкую боковую комнату, то увидела прислонившуюся к стене Лейлу, которая смотрела прямо перед собой.
Лейла, скорее всего, слышала разговор на кухне. Она вздохнула, увидев Эллис, и потом рассмеялась, но в смехе ее не было и следов веселья. Она понимала, что ее застигли на месте преступления.
— Я пришла за другой тряпкой. — Взяв чистую, она вернулась в столовую, не произнеся больше ни слова.
Эллис осталась стоять, пытаясь понять, что, собственно, сегодня происходит со всеми. Какая-то тень легла на всех, обитающих в этом доме.
Они лежали в постели: Эллис на спине, а Джон на левом боку, отвернувшись от нее. Остерманы расположились по другую сторону холла, в комнате для гостей. Наконец-то они остались вдвоем.
Эллис знала, как устал ее муж, но она не могла откладывать мучащий ее вопрос — хотя его можно было считать и утверждением.
— Между всеми вами, тобой и Диком с Джоем, возникла какая-то напряженность, не так ли?
Таннер сменил положение, и теперь, чувствуя едва ли не облегчение, смотрел в потолок. Он ждал этого вопроса и уже подготовил объяснение. В нем содержалась очередная ложь, но, похоже, он уже стал привыкать к ней. Ведь осталось ждать так немного — как гарантировал Фассет. Он начал медленно, стараясь выглядеть рассеянным и небрежным:
— Ты чертовски проницательна.
— Неужто? — Она придвинулась поближе и пригляделась к мужу.
— Все это противно, но пройдет. Помнишь, я рассказывал тебе о биржевых сделках, о которых в поезде болтал Джим Лумис?
— Да. И ты не хотел, чтобы Джаннет ходила к ним на ленч… К Лумисам, я имею в виду.
— Это верно… Ну, в общем, Дик и Джой связались с Лумисом. Я предупреждал их…
— Почему?
— Мы провели расследование.
— Что?
— Расследование… У нас было несколько тысяч, которые на круг должны были приносить пять процентов. Я подумал: почему бы их и не вложить? Поэтому я пригласил Энди Гаррисона — он глава юридического отдела, и ты встречалась с ним. Он порасспросил кое-кого.
— И что он выяснил?
— Все это дело плохо пахнет. Тянет жареным. Ничего хорошего.
— Незаконная деятельность?
— Скорее всего, на следующей неделе все станет ясно… Гаррисон настаивает, что тут может быть тема для большого выступления. Получится то еще шоу. Я говорил это Джою и Дику.
— О Господи! Значит, ты готовишь такую программу?
— Не беспокойся. Потребуется несколько месяцев. Она не на первом месте. И в любом случае я предупрежу их. Они успеют унести ноги.
Эллис снова услышала голоса Кардоне и Тремьяна: «Ты говорила с ним? Что он сказал? Не позволяй Джону выносить суждения…» Они были просто в панике, и наконец она поняла, в чем дело.
— Джой и Дик просто жутко перепуганы. Тебе это известно?
— Да. Так я и предполагал.
— Ты это предполагал? Но ведь они же твои друзья!.. Они испуганы! Они до смерти перепуганы!
— О’кей. О’кей. Завтра в клубе я скажу им, чтобы они успокоились. «Стервятник» из Сан-Диего больше не охотится.
— Нет, это в самом деле жестоко! Ничего нет удивительного в том, что они были так взбудоражены! Они считают, что ты поступаешь просто ужасно. — Элли вспомнила молчаливую фигуру Лейлы, прижавшуюся к стенке, когда она слушала, как Тремьян молит ее и угрожает ей в кухне. — Они все рассказали Остерманам.
— Ты уверена? Каким образом?
— Это неважно. Они должны воспринимать тебя как источник страха и ужаса… И завтра утром, ради Бога, скажи им, чтобы они не волновались.
— Я же обещал, что так и сделаю.
— Теперь все ясно. Эти дурацкие крики у бассейна, эти споры… Я очень рассержена на тебя. — Но на самом деле Эллис не сердилась; туман неизвестности теперь рассеялся. Ей надо было обдумать ситуацию. Погруженная в свои беспокойные мысли, она легла на спину, размышляя, но теперь к ней пришла та расслабленность, которую она не чувствовала уже несколько часов.
Таннер плотно сомкнул веки и постарался привести в порядок дыхание. Его ложь прошла незамеченной. Лучше, чем он мог рассчитывать. Теперь ему было легче.
Фассет был прав. Он оказался в состоянии со всем этим справиться.
Даже с Эллис.
5Он стоял у окна спальни. Небо было сплошь затянуто тучами, и луны не было видно. Он посмотрел вниз на газон сбоку от дома и лес за ним, и внезапно ему показалось, что зрение обманывает его. Он отчетливо увидел вспыхнувший огонек сигареты. Кто-то шел, совершенно не скрываясь, и откровенно курил! «Ничего себе! — подумал он, — кто бы там ни был, неужели он не понимает, что может выдать наблюдение?»
Он присмотрелся повнимательнее. На человеке накинут купальный халат. Это был Остерман.
Неужели Берни что-то увидел? Или услышал?
Таннер быстро и бесшумно вышел из спальни и спустился вниз.
— Я так и думал, что ты выберешься прогуляться, — сказал Берни, который, сидя в кресле на краю бассейна, задумчиво смотрел на воду. — Этот вечер явно не получился.
— Я бы так не сказал.
— Тогда ты плохо следил за происходящим. Если бы мы были вооружены ножами, этот бассейн уже был бы красен от крови.
— Твой голливудский образ мышления упорно не оставляет тебя. — Таннер сел на край бассейна.
— Я писатель. Я наблюдаю за происходящим и все пропускаю через себя.
— А я думаю, что ты все же ошибаешься, — сказал Таннер. — У Дика, как он сам мне говорил, какие-то неприятности в делах. Джой скотски напился. Ну и что?
Остерман перекинул ногу за ногу и выпрямился.
— Ты удивился, увидев меня здесь… Меня привел сюда какой-то смутный инстинкт, ощущение… Я решил, что ты обязательно спустишься. Похоже, что тебе, как и мне, не спится.
— Ты меня интригуешь.
— Я не шучу. Надо бы нам поговорить…
— О чем?
Встав, Остерман остановился рядом с Таннером, глядя на него сверху вниз. От окурка сигареты он прикурил новую.
— Чего бы тебе хотелось больше всего? Я имею в виду для себя и своей семьи?
Таннер с трудом мог поверить, что не ослышался. Остерман начал банальнейшим образом. Тем не менее он ответил так, словно воспринял его вопрос с полной серьезностью.
— Думаю, что покоя. Покоя, хорошей еды, убежища и внутреннего комфорта. Это ты хотел услышать?
— Все это у тебя есть. Во всяком случае, с сегодняшней точки зрения.
— Тогда я не очень понимаю тебя.
— Тебе когда-нибудь приходило в голову, что у тебя больше нет возможностей стремиться к чему-то еще? Вся твоя жизнь полностью запрограммирована на исполнение определенных функций. Ты это понимаешь?
— Насколько мне кажется, это всеобщий закон. И я не намерен спорить с ним.
— Ты и не можешь спорить. Система не позволит тебе сделать это. Ты подготовлен для выполнения определенных задач; ты приобрел определенный опыт — вот и все, чем тебе придется заниматься весь остаток жизни. И спорить тут не о чем.
— Я был бы никуда не годным ядерным физиком; ты, в лучшем случае, средненьким нейрохирургом… — сказал Таннер.
— Конечно, все относительно, и я воспринимаю это без иллюзий. Я хочу сказать, что нам нами властвуют силы, с которыми мы ничего не можем поделать. Едва мы успеваем достичь профессионализма, как приходит смерть. Мы живем и работаем как бы внутри четко очерченного круга; мы не решаемся переступить его границы хотя бы для того, чтобы осмотреться. Боюсь, что тебе это свойственно еще в большей мере, чем мне. Во всяком случае, с теми деньгами, что у меня есть, я обладаю хоть какой-то возможностью выбора. Но тем не менее деньги… Они нас сковывают по рукам и ногам.
— У меня есть только то, что я сам заработал, и я не жалуюсь. Кроме того, мой риск хорошо оплачивается.
— Но у тебя ничего нет за спиной. Ничего! Ты не можешь встать и громко заявить о себе: это я! Во всяком случае, когда речь заходит о деньгах. Ты бессилен! На тебе висит все то, за что надо платить! — И Остерман широко развел руки, давая понять, что речь идет о доме и участке Таннера.
— Возможно, я и в самом деле не могу… Когда речь идет о деньгах. Но кто может?
Остерман подтянул к себе стул и снова сел. Не отводя глаз от Таннера, он мягко обратился к нему:
— Есть способ. И я готов тебе помочь. — Он остановился на несколько секунд, словно подыскивал слова, и опять заговорил. — Джонни… — Он снова запнулся. Таннер боялся, что у него не хватит смелости продолжить свою речь.
— Продолжай.
— Я пришел к определенным… выводам, и они очень важны! — Теперь Остерман заговорил быстро, слова цеплялись друг за друга.
Внезапно внимание обоих мужчин было привлечено к дому. В спальне Джаннет вспыхнул свет.
— Что там такое? — спросил Берни, не стараясь скрыть своего разочарования.
— Просто Джаннет. Это ее комната. Мы наконец объяснили ей, что, когда она направляется в туалет, надо зажигать свет. А то она на все натыкается, и мы минут двадцать не можем уснуть.
И тут в воздухе раздался вопль. Пронзительный и полный ужаса. Детский крик.
Обежав вокруг бассейна, Таннер влетел в дверь кухни. Крик не прекращался, и во всех трех спальнях зажегся свет. Берни Остерман почти нагнал Таннера, и двое мужчин влетели в спальню девочки. Они так бежали, что Эллис с Лейлой едва успели выбраться из своих комнат.
Джон толчком распахнул двери, не притрагиваясь к дверной ручке. Она распахнулась, и все четверо ворвались в комнату.
Девочка, захлебываясь рыданиями, стояла посреди комнаты над телом уэлш-терьера Таннера.
Собака лежала в луже крови.
Голова ее была отделена от туловища.
Схватив дочь, Джон Таннер вытащил ее в холл. Он ни о чем не мог думать. Мозг его словно оцепенел. Перед глазами стояла лишь та ужасная картина в лесу, которую вызвало в памяти зрелище обезглавленной собачонки. И те странные слова человека в мотеле: «Отрезанная голова говорит о резне».
Он должен взять себя в руки. Он должен.
Он увидел, как Эллис что-то шепчет Джаннет на ухо, покачивая и убаюкивая ее. Он увидел в нескольких футах от себя плачущего Рея и очертания Берни, успокаивающего его.
Наконец он расслышал слова Лейлы:
— Я займусь Джаннет, Эллис. Иди к Джону.
Таннер в ярости вскочил на ноги.
— Если ты притронешься к ней, я убью тебя! Ты слышишь, я убью тебя!
— Джон! — не веря своим ушам, вскрикнула Эллис. — Что ты говоришь?
— Она была по другую сторону холла! Ты что, этого не понимаешь! Она была по другую сторону холла!
Остерман рванулся к Таннеру и, схватив его за плечи, прижал к стене. Затем резко ударил его по лицу.
— Эта собака мертва уже несколько часов! Да приди же в себя!
Несколько часов. Не может быть. Это случилось только что. Зажегся свет, и была отрезана голова. Отрезана голова маленькой собачки… А Лейла была по другую сторону холла. Она и Берни. «Омега»! Резня.
Берни покачал головой.
— Мне пришлось стукнуть тебя. Ты был слегка не в себе… Ну соберись же. Я понимаю, это ужасно, просто чудовищно. У меня же у самого дочь.
Таннер попытался сосредоточиться. Сфокусировать зрение, привести в порядок мысли. Теперь все смотрели на него, даже Реймонд всхлипывающий у дверей своей комнаты.
— Тут никого больше нет? — Таннер все еще испытывал шок. Где люди Фассета? О, Господи, где же они?
— Кого, дорогой? — Эллис придержала его за талию на тот случай, если он снова споткнется.
— Никого нет, — неслышно сказал он.
— Мы здесь. И мы позвонили в полицию. Только что. — Берни положил руку Таннера на перила и, придерживая его, спустил Джона вниз.
Таннер посмотрел на худого, носильного человека, который помогал ему спускаться по лестнице.
Разве Берни ничего не понял? Он же «Омега». И его жена — «Омега»! Он не мог звонить в полицию!
— В полицию? Ты в самом деле ждешь полицию?
— Конечно. Если это шутка, то самая омерзительная из всех, что я видел. Ты чертовски прав — я ее жду. А ты нет?
— Да. Конечно.
Они очутились в гостиной. Командование взял на себя Остерман:
— Эллис, звони еще раз в полицию! Если ты не знаешь номер, свяжись с оператором! — Затем он направился в кухню.
Где люди Фассета?
Эллис подошла к телефону бежевого цвета, стоявшему около дивана. Через секунду стало ясно, что звонить уже не стоит.
По стенкам скользнул лучик фонаря и затанцевал на стенке гостиной. Наконец они явились!
Услышав звук открывающейся входной двери, Таннер вскочил с дивана и пошел им навстречу.
— Мы услышали какие-то крики и увидели у вас свет. Здесь все в порядке? — Это был Дженкинс, и он с трудом скрывал тревогу.
— Вы несколько запоздали, — тихо сказал Таннер. — Вам бы лучше войти! Здесь побывала «Омега».
— Спокойнее. — Это сказал Дженкинс, вошедший в холл вместе с Макдермоттом.
Остерман вышел из кухни.
— Ну и быстро же вы примчались!
— Мы патрулируем от двенадцати до восьми, сэр, — сказал Дженкинс. — Мы увидели, что тут повсюду вспыхнул свет и началась суматоха. Обычно в этот час все спокойно.
— Вы вовремя оказались тут, и мы вам очень благодарны…
— Да, сэр, — прервал его Дженкинс, заходя в гостиную. — Так в чем дело, мистер Таннер? Можете ли вы рассказать нам или же предпочитаете поговорить с глазу на глаз?
— Здесь нет никаких личных дел, офицер, — прежде чем, Таннер успел ответить, сказал Остерман, стоявший у него за спиной. — Там, наверху, в первой спальне справа, находится собака. Она мертва.
— Ну? — смутился Дженкинс. Он повернулся к Таннеру.
— У нее отрезана голова. Полностью. И мы не знаем, кто это сделал.
— Понимаю… — спокойно сказал Дженкинс. — Мы этим займемся. — Он посмотрел на своего напарника в холле. — Принеси-ка мешок для несчастных случаев.
— Хорошо. — Макдермотт вышел наружу.
— Могу ли я воспользоваться вашим телефоном?
— Конечно.
— Надо сообщить капитану Маккалифу. Я должен позвонить ему домой.
Таннер ничего не понимал. Все происходящее не имело отношения к функциям полиции. Это была «Омега»! Что Дженкинс делает? Почему он звонит Маккалифу? Он должен связаться с Фассетом! Маккалиф — офицер местной полиции: дело, может быть, он и знает, но его назначили явно из других соображений. Маккалиф нес ответственность перед советом Сэддл-Уолли, а не перед правительством Соединенных Штатов.
— Вы считаете, что это необходимо? В такое время? Я имею в виду, что капитан…
— Капитан Маккалиф — шеф полиции, — Дженкинс резко прервал Таннера. — Он сочтет весьма странным, если я тут же не свяжусь с ним.
Через секунду Таннер все понял. Дженкинс дал ему ключ.
Что бы ни случилось, когда бы ни случилось, как бы ни случилось — ни в чем не должно быть отклонений от нормы.
И больше всего Таннера поразило, что Дженкинс звонил по телефону, словно выполняя желание Лейлы и Берни Остерманов.
Капитан Альберт Маккалиф, едва только появившись в доме Таннеров, сразу дал понять, кто тут главный. Таннер наблюдал, как он спокойным твердым голосом инструктировал полицейских. Он был высок и тучен, с толстой шеей, которая складками ниспадала ему на воротник. Руки у него тоже были толстые, но он почти не шевелил ими, что выдавало в нем человека, который годами патрулировал на улицах, перекидывая увесистую дубинку из руки в руку.
Маккалиф был приглашен из нью-йоркской полиции и являл собой прекрасный пример «человека на своем месте». Несколько лет назад городской совет пришел к выводу, что им нужен решительный руководитель полиции — без предрассудков, способный очистить Сэддл Уолли от нежелательных элементов. А в те дни лучшей защитой от вседозволенности была решительность.
Сэддл-Уолли нуждался в наемнике.
И они наняли фанатика.
— Очень хорошо, мистер Таннер. Я хотел бы выслушать прежде всего вас. Что произошло сегодня вечером?
— Мы… Мы устроили маленькую вечеринку для друзей.
— Сколько вас было?
— Четыре пары. Восемь человек.
— Нанимали кого-нибудь в помощь?
— Нет… Никого, кроме нас, здесь не было.
Маккалиф внимательно посмотрел на Таннера, отодвинув свой блокнот в сторону.
— Никакой прислуги?
— Нет.
— Заходил ли кто-нибудь к миссис Таннер в течение дня? Чтобы помочь?
— Нет.
— Вы уверены?
— Спросите ее сами.
Эллис была в кабинете, где на скорую руку сооружала постель дочке.
— Это может иметь значение. Пока вы были на работе, может быть, она пригласила помочь какого-нибудь цветного.
Таннер видел, как Берни поморщился.
— Я был дома весь день.
— О’кей.
— Капитан. — Остерман, обойдя Лейлу, сделал шаг вперед. — Кто-то вломился в этот дом и перерезал горло собаке. Почему бы не предположить, что это был вор? Мистер и миссис Таннер были ограблены в прошлую среду. Так не предположить ли?..