В дверях кухни, наблюдая за их беседой, сутулился Тремьян со стаканом в руке. Таннеру показалось, что он нервничает, не находя себе места.
В гараже Таннер поставил ведро с хлоркой в угол рядом с умывальником. Тут было самое прохладное место. Тремьян спустился по ступенькам.
— Ты мне нужен на минутку.
— Конечно.
Тремьян развернулся боком и скользнул мимо «триумфа».
— Никогда не видел, чтобы ты ездил на нем.
— Терпеть его не могу. Летит так, что чувствуешь себя, словно в лапах собственного убийцы. Садиться в него и вылезать — сущее мучение.
— Ты крупный парень.
— А машинка маленькая.
— Я… я хотел бы сказать, что извиняюсь относительно того дерьма, что тебе наговорил. У меня нет возражений, ты прав. Несколько недель тому назад я погорел на одном деле благодаря репортеру из «Уолл-стрит джорнел». Можешь себе представить! Моя фирма столкнулась с таким противодействием, что решила не рыпаться.
— Свободная пресса или беспристрастный суд? И тут и там чертовски обоснованные аргументы. Так что я не принимаю это на свой счет.
Тремьян облокотился на «триумф».
— Пару часов назад, — осторожно начал он, — Берни спрашивал тебя, не занимаешься ли ты чем-то, смахивающим на ту историю в Сан-Диего, когда зашла речь о среде. Я так ничего и не знаю о ней, если не считать сообщения в газетах…
— В тот раз все было изрядно преувеличено. В порту организовали серию незаконных выплат. На этом держалась целая местная индустрия.
— Ты слишком скромен.
— Да нет. Мне пришлось проделать сложную работу, и я едва не получил за нее Пулитцеровскую премию. Там было положено начало моей карьере.
— Ну хорошо… Ладно, все прекрасно… А теперь давай кончим все эти игры. Ты или твои люди копаете что-то, имеющее ко мне отношение?
— Насколько я знаю, ничего подобного… Это я и сказал Берни: у меня в штате семьдесят с лишним человек, занятых собиранием новостей. И я не могу от каждого требовать ежедневного отчета.
— Ты хочешь сказать, что не знаешь, чем они занимаются?
— Больше того, — хмыкнул Таннер. — Я всего лишь подписываю счета.
Тремьян оттолкнулся от «триумфа».
— Ладно, пусть будет так… Джинни вернулась минут пятнадцать назад. Я живу с этой девчонкой шестнадцать лет. Я-то ее знаю… Она плакала. Она говорила с тобой и вернулась от тебя в слезах. И я хочу знать, в чем дело?
— Я не могу тебе ответить на это.
— А мне кажется, что тебе лучше бы попытаться ответить! Ты презираешь те деньги, что я зарабатываю, не так ли?..
— Неправда!
— Конечно, так оно и есть! Ты думаешь, я не слышал, что у тебя за спиной говорит Эллис? А теперь ты мне небрежно бросаешь, что, мол, ты только подписываешь счета. Это ты и говорил моей жене? Ты хочешь, чтобы я выяснил все детали у нее? Что тебе надо?
— Возьми себя в руки! Какая муха тебя укусила? Ты становишься параноиком. В этом все дело! Ты об этом хочешь у меня спросить?
— Нет. Нет! Почему она плакала?
— Вот у нее и узнай.
Тремьян повернулся к нему спиной, уперся руками в капот маленькой спортивной машины, и Таннер видел, как тело юриста стали сотрясать спазмы.
— Мы так давно знаем друг друга, но ты никогда не понимал меня… Разве можно выносить приговор, пока не поймешь человека, которого ты судишь.
Вот оно что, подумал Таннер. Тремьян признался. Он — часть «Омеги».
Но, когда Тремьян заговорил снова, с этой мыслью пришлось расстаться.
— Может, я кое в чем и провинился, и знаю это, но я всегда старался руководствоваться законами. Я живу и работаю в этой системе. Мне она может не нравиться, но я уважаю эту систему!
«Стоят ли в гараже подслушивающие устройства?» — подумал Таннер. Если бы люди Фассета только слышали эти слова, сказанные так сокрушенно, с такой горечью. Он посмотрел на подавленного человека, стоящего перед ним.
— Пойдем на кухню. Тебе нужно выпить, да и мне тоже.
3Эллис распахнула створки окна в гостиной, чтобы музыка была слышна и тем, кто находился в патио. Теперь все собрались около бассейна. Даже ее муж и Дик Тремьян в конце концов выбрались из-за стола на кухне; они сидели тут минут двадцать, и Эллис подумала: как странно, что они почти не разговаривают.
— Привет, прекрасная леди! — Это был голос Джоя, и Эллис почувствовала, как в ней растет напряжение.
Он предстал перед ней, выйдя из холла; на нем были купальные трусы. В фигуре Джоя было какое-то уродство — рядом с ним прочие предметы, казалось, становились меньше.
— У вас кончился лед, и я позвонил, чтобы нам привезли еще.
— В такое время?
— Это проще, чем если кто-то из нас поедет за ним.
— Кому ты звонил?
— Руди в винный магазин.
— Он же закрыт.
Слегка пошатываясь, Кардоне подошел к ней.
— Я нашел его дома, и он еще не спал… Он мне кое-чем обязан. Я сказал ему, чтобы он доставил пару пакетов со льдом на переднее крыльцо и записал их на мой счет.
— В этом нет необходимости. Я имею в виду оплату.
— Пустяки.
— Прошу тебя. — Она подошла к дивану, чтобы не чувствовать пропитанное джином дыхание Кардоне. Он последовал за ней.
— Ты обдумала то, что я тебе сказал?
— Ты очень любезен, но мы не нуждаемся в чьей-либо помощи.
— Так Джон и сказал?
— Так он может сказать.
— Значит, ты с ним говорила?
— Нет.
Кардоне мягко взял ее за руку. Она инстинктивно попыталась отдернуть руку, но он продолжал держать ее. В его хватке не было враждебности, а только теплота.
— Может, я немного и перебрал, но мне бы хотелось, чтобы ты отнеслась к сказанному мной совершенно серьезно… Я счастливый человек, на самом деле мне все досталось без больших усилий… Честно говоря, порой мне бывает даже не по себе, и я чувствую какую-то свою вину… И кроме того, я обожаю Джонни. Ему принадлежит весь мир, потому что он отдает… Я не могу отдавать так много, я просто беру. Я никого не обижаю, но я только беру… И ты можешь доставить мне удовольствие, если позволишь мне дать… хотя бы для разнообразия.
Он отпустил ее руку, и, поскольку она не ожидала этого, сложилось впечатление, что она намеренно спрятала руку за спину. Она смутилась. И растерялась.
— Почему ты так стараешься что-то дать нам? Что с тобой случилось?
Кардоне тяжело опустился на ручку подлокотника дивана.
— Ну, ты слышала… Сплетни, какие-то слухи, может быть.
— Относительно нас? О нас и о деньгах?
— Что-то вроде.
— Ну, так это неправда. Просто неправда.
— Давай посмотрим на это под другим углом. Три года назад, когда Дик с Джинни и Берни с Лейлой поехали с нами кататься на лыжах в Гештвад, вы с Джонни отказались от поездки. Разве не так?
Эллис моргнула, пытаясь постичь логику Джоя.
— Да, я это помню. Мырешили, что лучше отвезем детей в Нассау.
— Но теперь Джон очень заинтересовался Швейцарией, не так ли? — Джой слегка покачнулся.
— Во всяком случае, если не Швейцарией, то Италией. Может, он заинтересовался Сицилией, очень любопытное место.
— Боюсь, что я тебя просто не понимаю.
Кардоне сполз с подлокотника и выпрямился.
— Мы с тобой слеплены из одного теста, не так ли? Я хочу сказать, что нам не надо обмениваться верительными грамотами, верно?.. Я хочу сказать, что бы там ни было написано в таких верительных грамотах, нам их никто не вручал, не так ли?.. Мы сами, черт возьми, заполнили их, по собственному разумению…
— Мне кажется, это можно счесть за оскорбление.
— Прости, я не хотел никого оскорблять… Просто я хотел быть совершенно честным и столь же честно понять, что ты собой сейчас представляешь… И кем ты была.
— Ты пьян.
— Совершенно верно. Я пьян, и я нервничаю. Паршивое сочетание… Поговори с Джоном. Попроси его повидаться со мной завтра или на следующий день. Скажи ему, чтобы он не волновался из-за Швейцарии или Италии, ладно? Скажи ему, неважно в какой форме, что я совершенно чист и что я люблю людей, которые умеют отдавать и в то же время никого не обижают… И что я за все рассчитаюсь.
Кардоне сделал два шага к Эллис и взял ее за левую руку. Мягко, но настойчиво он поднес ее к губам и, закрыв глаза, поцеловал ладонь. Эллис давно знала, что означают такие поцелуи; в детстве она видела, как то же делали фанатичные «последовательницы» ее отца. Затем Джой повернулся и, запнувшись, вышел в холл.
Отблеск какой-то вспышки за окном привлек ее внимание. Она повернулась. То, что она увидела, заставило ее оцепенеть. На лужайке, не дальше, чем в шести футах от окна, стояла Бетти Кардоне в белом купальнике, на который падали сине-зеленые отсветы воды в бассейне.
Бетти наблюдала сцену между своим мужем и Эллис. Ее взгляд дал Эллис это понять.
Бетти наблюдала сцену между своим мужем и Эллис. Ее взгляд дал Эллис это понять.
Жена Джоя смотрела в окно, и глаза ее были расширены.
Низкий бархатный голос молодого Синатры наполнил теплую летнюю ночь. Все четыре пары сидели вокруг бассейна. Время от времени кто-то прыгал в бассейн и лениво плавал от бортика к бортику.
Женщины болтали о школе, о своих детях, пока мужчины, расположившиеся по другую сторону бассейна, жарко спорили о рынке бумаг, политике, режиме экономии и других экономических проблемах.
Таннер сидел у основания вышки для прыжков рядом с Джоем. Он никогда раньше не видел его в таком состоянии, и это зрелище не доставляло ему удовольствия. Если кто-то из находившихся тут или все они работают на «Омегу», то Джой — ее слабейшее звено. Первым сломаться должен именно он.
Время от времени Джой пытался вступать в спор, но быстро сдавался. Тем не менее говорил он громко и запальчиво, и Бетти мягко и спокойно реагировала на его слова.
— Ты пьян, муж мой. Будь осторожен.
— Джой в полном порядке, Бетти, — сказал Берни, хлопая Кардоне по колену. — Не забывай, что сегодня в Нью-Йорке была жуткая жара.
— Вы тоже были в Нью-Йорке, Берни, — ответила Джинни Тремьян, свешивая ноги в бассейн. — Действительно там такая духота?
— Просто невыносимая, радость моя. — Это был голос Дика, который с другой стороны бассейна обратился к своей жене.
Таннер видел, как Остерман и Тремьян переглянулись. Их молчаливый контакт имел отношение к Кардоне, но не предполагалось, что он, Таннер, поймет или даже заметит его. Дик встал и спросил, кто хочет еще выпить.
Его поддержал только Кардоне.
— Я принесу, — сказал Таннер.
— Ни в коем случае, черт возьми, — ответил Дик. — Мне так и так надо позвонить ребенку. Мы сказали ей, чтобы она была дома не позже часа, а сейчас уже около двух. В наши дни с них нельзя глаз спускать.
— До чего ты заботливый отец! — сказала Лейла.
— Поэтому я пока и не дедушка. — Пересекая травянистую лужайку, Тремьян направился к дверям кухни.
На несколько секунд воцарилась тишина, а потом женщины возобновили прерванный разговор; Берни осторожно опустился в бассейн.
Джой Кардоне и Таннер молчали.
Через несколько минут Дик появился из дверей кухни, неся с собой два стакана.
— Эй, Джинни! Пегги всыпала мне по первое число за то, что я разбудил ее. Что ты об этом думаешь?
— Я думаю, ей надоел твой неусыпный контроль.
Остановившись рядом с Кардоне, Тремьян протянул ему стакан.
— Это тебе, защитник.
— Черт возьми, я был полузащитником. Я на целый круг обошел твоего паршивого Леви Джексона на Кубке Йейля.
— Конечно. Но я говорил с Леви. Он сказал, что в любую секунду мог достать тебя. Ему надо было только крикнуть «Томатный соус», и ты тут же вылетел бы за боковую линию!
— Жутко смешно. Да я бы этого черного сукиного сына на месте прибил бы!
— А ведь он так хорошо относился к тебе, — улыбаясь, сказал Берни, повисший на бортике бассейна.
— А я хорошо отношусь к тебе, Берни! И к большому Дику тоже! — Кардоне тяжело поднялся на ноги. — Я хорошо отношусь ко всем вам!
— Эй, Джой… — сказал двинувшийся к нему Таннер.
— В самом деле, Джой, тебе бы лучше сесть, — приказала Бетти. — А то ты свалишься.
— Да Винчи!
Это было всего лишь имя, но Кардоне выкрикнул его и тут же повторил снова.
— Да Винчи, — с подчеркнутым итальянским акцентом произнес он каждый звук этого имени.
— Что это значит? — спросил Тремьян.
— Вот вы мне и скажите! — заорал Кардоне.
— Он с ума сошел, — бросила Лейла.
— Просто он напился, и никто не догадался остановить его, — добавила Джинни.
— Поскольку мы не можем — во всяком случае, я — объяснить, кто такой Да Винчи, может быть, ты сам нам расскажешь? — спокойно сказал Берни.
— Заткнись! Просто заткнись! — Кардоне сжимал и разжимал кулаки.
Остерман вылез из воды и подошел к Джою, небрежно размахивая руками.
— Успокойся, Джой. Прошу тебя… Успокойся.
— Цюрих-х-х-х!
Вопль, который издал Джой Кардоне, должен быть слышан на мили, подумал Таннер. Свершилось. Он сказал!
— Что ты хочешь объяснить нам, Джой? — Сделав шаг по направлению к нему, Тремьян остановился.
— Цюрих! Вот что я хочу объяснить!
— Это город в Швейцарии! Что еще, черт возьми? — Остерман стоял лицом к Кардоне, и щадить его он не собирался. — Так ты скажешь, что все это значит?
— Нет!
Тремьян схватил Остермана за плечо.
— Не говори со мной! — завопил Кардоне. — Ты тот, кто…
— Прекратите! Все вы! — Бетти, вскочив, стала на краю бассейна, казалось, готовая кинуться на них. Таннер никогда не мог представить, что в жене Кардоне кроется такая сила.
Но она в ней была. Трос мужчин, как побитые собаки, отошли друг от друга. Женщины посмотрели на Бетти, а потом Лейла и Джинни ушли, а Эллис, ничего не понимая, осталась на месте.
Превратившись опять в мягкую, спокойную домохозяйку из пригорода, которой она всегда казалась, Бетти продолжила:
— Вы все начинаете вести себя по-свински, и я чувствую, Джою пора домой.
— Я… я думаю, что все мы можем выпить посошок на дорожку, Бетти, — сказал Таннер. — Как насчет этого?
— Может, у Джоя прояснится в голове, — с улыбкой ответила Бетти.
— Другого способа нет, — сказал Берни.
— Я принесу, — сказал Таннер, направляясь к дому. — Всем?
— Минутку, Джонни, — раздался голос Кардоне. На лице у него была широкая улыбка. — Я отвратительно вел себя, так что дай я тебе помогу. Да и, кроме того, загляну в ванную.
Таннер пошел на кухню, и по пятам за ним следовал Кардоне. Джон был смущен и растерян. Он предполагал, что, когда Джой выкрикнул слово «Цюрих», все тут же кончится. «Цюрих» был ключевым словом, которое могло вызвать взрыв. Тем не менее ничего не случилось.
Точнее, все пошло совершенно по-другому.
Ситуацию взяла под контроль та, от которой меньше всего этого можно было ожидать, — Бетти Кардоне.
Внезапно за его спиной раздался грохот. В дверях стоял Тремьян, глядя на рухнувшего Кардоне.
— Ну-ну. Принстонская Гора Мускулов вышла из строя… Давай затащим его в мою машину. Сегодня я исполню обязанности шофера.
Вышел из строя? Таннер не мог в это поверить. Кардоне напивался, это да, но он никогда не доводил себя до состояния полного беспамятства.
4Трое мужчин наскоро оделись и на руках дотащили тяжелое, обмякшее тело Кардоне до машины Тремьяна, пристроив его на переднем сиденье. Бетти и Джинни расположились на заднем. Таннер продолжал наблюдать за лицом Джоя, особенно присматриваясь к его глазам в поисках признаков притворства. Он ничего не увидел. И все же в этом есть что-то неестественное, подумал он; слишком уж продуманны были беспорядочные действия Джоя. Может, Джой использовал наступившее молчание, чтобы проверить реакцию всех остальных, пришло ему в голову.
Или собственные чувства Таннера были искажены из-за постоянно нараставшего напряжения?
— Черт побери! — воскликнул Тремьян. — Я оставил в доме свой пиджак.
— Утром я привезу его в клуб, — ответил Джон. — Мы же договорились встретиться в одиннадцать.
— Нет, я лучше заберу его. Там у меня в карманах записи. Они могут мне понадобиться… Подожди тут с Берни. Я через секунду вернусь.
Вбежав внутрь, Дик схватил пиджак, висевший в холле. Лейла Остерман вытирала крышку стола в холле, и он посмотрел на нее.
— Где Эллис?
— На кухне. — Лейла продолжала заниматься уборкой.
Когда Тремьян вошел на кухню, Эллис загружала посудомоечную машину.
— Эллис?
— Ох… Это ты, Дик? С Джоем все в порядке?
— С ним все прекрасно… Как Джон?
— Разве он не с вами?
— Он-то там, но я здесь.
— Уже поздно, и я слишком устала для шуток.
— Я меньше всего расположен шутить… Мы были хорошими друзьями, Эллис. Вы с Джонни немало значите для нас, для меня и Джинни.
— Мы чувствуем то же самое, и вы это знаете.
— Я тоже так думал. Я на самом деле верил в его… Послушай… — Лицо Тремьяна пылало, он несколько раз сглотнул слюну, его левое веко дергал неудержимый тик. — Не торопись выносить суждение. И не позволяй Джону спешить… с его редакторской оценкой, которая принесет вред многим людям, пока он не поймет, что они делают и почему.
— Я не понимаю, о чем ты…
— Это очень важно, — прервал ее Тремьян. — Ему стоит понять. Такой ошибки я никогда не делаю в суде. Я всегда стараюсь понять, что происходит.
Эллис почувствовала угрозу, таящуюся в этих словах.
— Я считаю, что все это ты можешь выложить ему самому.