— Спасибо тебе большое! — с чувством сказала Алина.
— Знаешь, я так рада! Уж так рада! Теперь мне всегда будет с кем поговорить!
«Ну нет, милая, — подумала Алина, опуская на рычаг телефонную трубку. — Ты мне не компания. Простовата. Я — птица другого полета. И Мишиных денег ты не получишь».
Что поделать, Алина Лепехина была скуповата. Ее родители не нищенствовали, жили, как все, но лишних денег в семье не водилось. У матери был принцип: никогда, ни под каким видом не влезать в долги. Даже вещи в кредит Лепехины никогда не брали. Телевизор там, или холодильник.
— Мало ли что случится? — говорила в таких случаях мать. — Заплатил — и пользуйся. Неча в кабалу залезать.
Женщина она была простая, без образования, работала на заводе — сидела на проходной, проверяя на выходе чужие сумки, но считать умела хорошо. Не хуже бухгалтера. Отец, который трудился на том же заводе, находился у нее в полном подчинении. Зарплата у него была хорошая, квалифицированного токаря с золотыми руками ценили и поощряли премиями, и все до копеечки он отдавал жене. Та откладывала деньги на хозяйство, строго согласно бюджету, расписанному на десять лет вперед, а остальное прятала. На черный день.
Когда грянула перестройка, плановому хозяйству пришел конец, и цены стали расти, а нули на купюрах увеличиваться. Умные люди начали снимать с книжек деньги и покупать товары — хоть что, лишь бы не пропало. Мать Алины, которая всю жизнь тряслась над своей сберкнижкой, не пошла никуда, и в результате у нее пропало пять тысяч советских рублей. Сгорело, превратилось в дым.
Алина долго не могла объяснить матери, что сбережений больше нет. Та не верила и все говорила:
— Вот выйдешь замуж, куплю тебе стенку. Для тебя, дочка, денежки-то берегла. Ни колечка у меня золотого, ни цепочки. К чему оно? А деньги — это деньги. Я уж тебе помогу. Но всего не отдам, и не проси. А ну как я заболею? Кому я буду нужна? А с деньгами-то нужна. В магазин кого послать али на рынок. Богатым-то хорошо жить. Пять тысяч у меня на книжке, — таинственно понизив голос, говорила она. — Слышишь ты, Алька? Пять!
— Мама, у тебя ничего нет, — раздраженно отвечала Алина, которой все это уже порядком надоело.
— Как это нет? А ну-ка, отвернись.
И мать лезла в недра платяного шкафа, откуда вытаскивала сберкнижку, открывала ее и совала дочери под нос:
— А ну-ка, глянь! Что написано?
— Пять тысяч рублей.
— А ты говоришь — нет!
— Это же те деньги.
— Какие такие — те?
— Тогда были тысячи, а сейчас миллионы. Ты же ходишь в магазин, и зарплату отец приносит другими деньгами.
— Деньги они одни. Не те и не эти.
— Ну пойди в банк, раз мне не веришь, и сними свои деньги. Сколько тебе дадут? Пять рублей. И что ты на них купишь?
Мать упрямилась, но в банк все-таки пошла. А после слегла. Ничего не помогало. Алина пыталась ее утешить, но в то время ей и самой приходилось туго. Хорошо, что однокомнатная квартира досталась в наследство от бездетной тетки. Уж как пришлось суетиться, чтобы другие родственники не обскакали! С двоюродным братом Алина даже судилась, пока доказала, что ухаживала за больной теткой и за этот подвиг имущество отписано ей.
Нет, матери она помочь ничем не могла. Да и без толку. Известие о том, что она теперь нищая, бедную женщину просто убило.
— Как же так? А? Ведь ни колечка, ни цепочки. Икры красной в жизни не ела, — с тоской говорила мать. — Зачем жи-ить… Денег-то копить нельзя-а… Ты их копишь, а у тебя отбирают. Ты копишь, а у тебя…
Через два года ее не стало. Сгорела, как свечка. Раковая опухоль, появившаяся, как сказали врачи, на почве нервного стресса, сделала свое дело в короткий срок. Да организм ей и не сопротивлялся.
Когда мать умерла, все почувствовали облегчение. К удивлению Алины, отец после этого сильно изменился. Словно крылья расправил. При жене ходил, ссутулившись, глаз на людей не поднимал, ни в гости, ни к родне не выбирался. А тут вдруг и к мужикам, во двор, стучать доминошными костяшками, и в пивную, и к брату. Алина неожиданно для себя обнаружила, что отец не старый еще мужчина, полон сил, жажды жизни, и даже намерен устроить личную жизнь, потому как зачастил к вдовой соседке. У той двое взрослых детей, и уже есть внук. Детский плач, пеленки, скандалы со снохой. Понятно, что той хочется в тихую гавань, на диван, перед телевизором.
— Ты только к себе ее не прописывай, — предупредила Алина.
— Ну зачем же, — опустил глаза отец.
И Алина поняла, что разговор об этом с соседкой уже был, и та не прочь перебраться к отцу, чтобы быть и при детях, и не в одной с ними квартире. Алина бесилась, но сделать ничего не могла.
Отец вступил с «захватчицей» в законный брак и все-таки прописал. «Отец не имел права так со мной поступить», — думала Алина. И вновь была битва в суде. Свою долю Алина отстояла, но этого ей показалось мало, и одну из двух комнат она закрыла на ключ. И с отцом не разговаривала пять лет. Только наезжала с проверкой: не взломали ли замок? Не воспользовались ли мамиными вещами и мебелью? С нахалки станется! И ее двое отпрысков тоже — захватчики!
Да, Алина любила деньги, потому что знала им цену. Подарков судьба не делала, все досталось с боями, все в трудах. А что касается родственных чувств…
Взять ее отца: как он с ней поступил? По родственному? Нет! Так почему она должна кого-то жалеть? Денег никогда не бывает много. И пример матери всегда стоял у нее перед глазами.
У Алины Лепехиной была фобия: она страшно боялась нищеты. И боялась повторить судьбу матери. Ее вопрошающий взгляд: «Заче-ем жи-ить? Заче-ем? Если денег нельзя копить?» — преследовал Алину в ночных кошмарах. Она помнила, с каким сияющим лицом приходила из Сбербанка мать. Манила пальцем дочь и говорила: «Ну-ка, смотри. Ишь ты! Сколь рубликов набежало! За просто так! Ишь! Чудеса!» Потом на столе появлялась бутылка водки, закуска и даже кремовый торт. В память Алины Лепехиной врезалось намертво: это праздник. Набежавшие проценты — праздник. Отнюдь не то, что можно купить за эти деньги, а сам факт, что деньги могут расти, словно бы они живые.
И Алина билась за деньги. Билась с отцом за имущество, которое стоило денег, билась с родственниками мужа, которые считали, что имеют право на наследство.
Алина не могла поверить в то, что богата, даже приходя в банк и слушая отчет персонального менеджера. В то, что денег теперь хватит до конца жизни. В душе по-прежнему жил страх.
Она хотела всем владеть единолично, но чтобы муж не догадался о ее патологической жадности, Алина шла на любые ухищрения. Например, обвиняла в некомпетентности зятя Одинцова. Тот и без Алины промахивался неоднократно, а уж когда она стала родственника подставлять, Михаил просто в ужас пришел. Это же прямая угроза фирме! То груз ушел не туда, то крупный заказ сорвался, то вдруг приходится выплачивать огромную неустойку. Алина Одинцова жертвовала малым во имя большого. Она знала, что лучше потерять немного денег сейчас, чем потом отдавать родственникам мужа их долю пожизненно. Фирма выстоит и при таких серьезных промашках, зато Миша поймет: зятя надо из дела убирать.
Его сестра долго ни о чем не догадывалась. Это же была святая простота! Но когда Алина ее раскусила, она лишний раз убедилась, что хороших людей не бывает. Все эгоисты, все за себя. И эта только казалась простой, а на самом деле, хитрющая, как лиса. Все понимает. Все рассчитывает заранее. Так зачем их жалеть? Родственников? Они-то тебя не жалеют!
Когда золовка поняла, что фирма уплывает из рук, а мужа могут уволить с работы, она взяла да и забеременела. Это был ловкий ход, и Алина его оценила. Молодец! Не выгонит же брат единственного кормильца семьи, у которого скоро родится ребенок, на улицу! Алина бесилась, но сделать ничего не могла. Золовка приходила к ним, когда дома был сам хозяин, и терлась рядом, демонстративно выпячивая пузо. Алина скрипела зубами, но к детям у Михаила Одинцова отношение было трепетное. В конце концов, ей пришлось принести жертву. Она потребовала, чтобы Михаил выделил зятю его долю сейчас, пока дело не набрало обороты. Это недорого обойдется. Лучше сейчас, чем потом, когда речь пойдет о миллионах.
Но Михаил Одинцов долго не соглашался. Уговорить его на раздел фирмы удалось с трудом. И вновь был скандал с родственниками, обиды, слезы. Уж сколько их выпало на долю Алины!
Много лет прошло, а она до сих пор это помнит! Нет, деньги достаются нелегко. Потому так трудно с ними расставаться. После всего случившегося, она не уступит врагу ни пяди земли. Своей, законной.
…Алина вновь покосилась влево, на Юрия Грекова. О чем ты думал, когда затевал эту игру?.. Хотел остаться безнаказанным?..
ВТОРОЙ ЧАС В ПРОБКЕ
«Жигули»— Постой-ка… — прервал Грекова Володя Петров. — Мобильник звонит.
Он достал из внутреннего кармана куртки аппарат, глянул на дисплей и, увидев номер абонента, удивленно поднял брови. Потом покосился на хозяина машины. Греков понял этот взгляд: кто-то из общих знакомых. После паузы Володя нажал на кнопку и официально сказал:
— Постой-ка… — прервал Грекова Володя Петров. — Мобильник звонит.
Он достал из внутреннего кармана куртки аппарат, глянул на дисплей и, увидев номер абонента, удивленно поднял брови. Потом покосился на хозяина машины. Греков понял этот взгляд: кто-то из общих знакомых. После паузы Володя нажал на кнопку и официально сказал:
— Петров слушает.
Юрий Греков насторожился.
— Да, Антонина Дмитриевна. Что такое?
Следователь прокуратуры невольно нагнулся к Петрову. Что понадобилось заведующей библиотекой? Хочет сказать, что никаких денег у Нины не брала? Этот номер у нее не пройдет! Женщина говорила громко, навзрыд, и Юрий Греков прислушался, стараясь не пропустить ни слова.
— Я звонила домой, — всхлипнула заведующая. — А там милиция. Говорят, обыск. А почему у нас обыск, а? Что ж это происходит? Пашка-то еще школьник!
— Ему восемнадцатый год, — сухо сказал Петров. — В армию скоро. Пора научиться отвечать за свои поступки.
— Да в чем же он провинился-то?
— У меня есть показания свидетеля. В тот день, когда погибла Нина, около полуночи в том месте, где находится дача Грековых, видели машину — старый «опель» красного цвета. Какая машина у вашего старшего сына, Антонина Дмитриевна?
— Ой, а я в них не разбираюсь!
— Зато свидетель разбирается.
— Да может, это и не моего сына, — неуверенно сказала Антонина Дмитриевна.
— Согласно показаниям все того же свидетеля, вскоре после полуночи через забор перемахнули двое мужчин. Свидетель возвращался из магазина, и тот, что повыше и покрепче, чуть не сшиб его с ног. Было уже темно, и пассажиров «опеля» он описать затрудняется, но машину запомнил, так как работает автомехаником.
— Да, может, это и не мои были?
— А Павел был дома в тот вечер?
— Да, — тут же ответила заведующая. — Сидел, телевизор смотрел. Отец подтвердит.
— Понятно. Дома, значит.
— А обыск-то зачем? — не унималась заведующая.
— Дело в том, что у Нины Грековой украшения пропали на большую сумму. Мы их решили у вас дома поискать.
— Ох, — только и сказала Антонина Дмитриевна. — И что ж теперь делать-то?
— Ждать результатов. Я вам сообщу. А вы пока постарайтесь успокоиться. В машине и в самом деле могли быть другие люди.
— Но…
— Все. Отбой.
И Петров ткнул пальцем в кнопку, а потом посмотрел на Грекова:
— Юра? Эй? Что с тобой?
— Значит, они там были, — напряженно сказал тот.
— Братья Петуховы? Я в этом уверен. Старший, Анатолий Петухов, давно уже на заметке. Нигде не работает, якшается с уголовниками, посещает казино, и деньги у него имеются. А откуда? Пару раз его задерживали, но потом отпускали. Ничего серьезного. Зато теперь парень, похоже, вляпался по полной программе.
— Ты хочешь сказать, что это он украл Нинины украшения? Но откуда же он узнал? Выходит, эта курица проболталась заведующей, а та уж… — со злостью сказал Греков.
— Возможно, Нина обмолвилась случайно. Не забывай: она дала Антонине Дмитриевне в долг крупную сумму. Разумеется, та подумала, что у Нины еще есть. И где-то же деньги хранятся? И Анатолий Петухов решил залезть на дачу, а младшего брата прихватил для компании. Небось на шухере стоял. Жалко парня.
— А почему ты решил провести обыск у родителей, а не у старшего брата?
— А ты подумай, — усмехнулся Петров. — Анатолий не дурак, знает, что под наблюдением у милиции. Наверняка спрятал бриллианты в родительской квартире. Младший-то еще мальчишка. Неопытный. Полностью находится под влиянием крутого брата. Разумеется, драгоценностей там может и не…
Опять зазвонил мобильный Петрова. Тот проворно выхватил аппарат из-за пазухи и, взглянув на дисплей, ткнул пальцем в кнопку и почти крикнул в трубку:
— Да! Что ты говоришь?! Нашли?! — И, прикрыв ладонью трубку, Грекову: — Нашли! А я тебе что говорил? Ну рассказывай. Так. Понял. А что Павел? Так. Ну, хорошо. Я буду на связи. Да, понимаешь, в пробку попал. На кольцевой. По телевизору видел? Что, уже во всех выпусках новостей? Ну да: грузовик перевернулся. Перекрыл все полосы. А что говорят? Утащили с проезжей части? Уже легче! Но все равно: на несколько часов. Столько машин скопилось! Так что меня не ждите. Везите младшего Петухова в управление, я там с ним буду говорить. А сам поезжай на квартиру к старшему. Звонить не давал? Молодец! Он бы обязательно предупредил. Ну давай. Я буду на связи, — еще раз повторил Петров.
Потом дал отбой и развернулся к Юрию Грекову:
— Видишь, какая каша заваривается. Бриллианты-то нашли! В корзине с грязным бельем! На большее у братьев фантазии не хватило. Денег там не было. Ха-ха! Каша заваривается! Именно: каша. В тряпице были украшения напополам с гречневой крупой. Все белье в корзине в этой крупе. И емкость для сыпучих продуктов из вашей кухни пропала, но у Петуховых ее не нашли, — задумчиво сказал Петров. — Куда, интересно, они ее выкинули? В мусорный контейнер? Значит, там были они — братья Петуховы. А ты говоришь: зачем вскрытие?
Петров какое-то время молчал. Юрий Греков тяжело дышал и тоже молчал.
— Значит, что мы с тобой имеем? Ты сейчас думай как следователь. Я понимаю, Юра, что тебе тяжело. Но — соберись.
— Я попробую, — хрипло сказал Юрий Греков.
— Нина застрелилась между одиннадцатью и полуночью. Временной люфт у нас в полчаса. Когда ты мне позвонил, на часах было две минуты первого. А часы у меня точные.
«Что ты заладил: часы, часы…» — раздраженно подумал Греков.
— Входная дверь была открыта, — продолжал между тем Петров. — Замок не взломан, мы проверяли. Значит, Нина ее открыла сама. Могла она открыть дверь постороннему?
— Это вряд ли, — покачал головой Греков. — Моя жена была, конечно, женщина со странностями, но ночевать одна она боялась, и никому чужому дверь не открыла бы. Она всегда в глазок смотрела, прежде чем… Хотя…
Греков задумался.
— Что? — насторожился Петров. И вдруг резко крутанул руль: справа вновь появился нахальный «мерседес» и попытался протиснуться вперед. — Эй! Парень! Совсем того?
Он выразительно покрутил пальцем у виска. «Мерседес» сдал назад и едва не задел задним бампером серебристую «мазду». Петров покачал головой:
— Что делают, а? Ненавижу пробки! По-моему, простояв в ней два-три часа, люди начинают сходить с ума. О чем думаешь, Юра?
— О Нине. Черт его знает! За последний месяц она так сильно изменилась! И то, что ты рассказал… Я уже не знаю, на что была способна моя жена, а на что нет!
— Опустим это, — резко сказал Петров. — Будем исходить из того, что позвонившего в дверь в начале двенадцатого Нина знала. Скажи, братьев Петуховых она могла впустить в дом?
— Ну… — замялся Греков. — Старшего она почти не знала. Они уже несколько лет не виделись. Не думаю, что, увидев на пороге здоровенного детину, она пустила бы его в дом, даже если бы он представился. Анатолию Петухову у нас на даче делать было нечего.
— А младшего?
— Пашку жена просто обожала. Когда она еще работала в библиотеке, он был маленьким и все время там крутился. Нина очень любила детей. Подсовывала ему книжки с картинками, детские энциклопедии. Антонина больничных листов не брала: если Пашка болел, тащила его на работу. Однажды он руку сломал, так две недели с загипсованной рукой, с утра до ночи, торчал в библиотеке. Я помню, как Нина радовалась. Она любила с ним возиться. У нее ведь мог быть сын Пашкиного возраста.
— Значит, она относилась к Павлу как сыну. И если бы он около полуночи позвонил в дверь…
— Думаю, она бы ему открыла. Решила бы, что парню нужна помощь: деньги там, с родителями поссорился или еще чего. Постой-ка… — И Греков задумался. — В тот вечер был звонок к нам на квартиру. Я взял трубку, а там молчание. Потом еще раз позвонили. Проверяли, что ли, где я нахожусь? Узнали, что я в городе и поехали на дачу. Логично. А я этому звонку значение не предал! Вот оно что! Петухов звонил! Послушай… А тот свидетель, который их видел.
— А что свидетель?
— Ты сказал: он возвращался из магазина. Насколько я в курсе, круглосуточно там можно купить только спиртное. Он что, за бутылкой ходил?
— Именно, — вздохнул Петров.
— Небось был уже в нетрезвом состоянии. Выходит, его показания можно оспорить. Мало ли, что мужику спьяну привиделось!
— Можно было бы оспорить, — охотно согласился Петров, — если бы не камешки, которые нашли у Петуховых в квартире.
— Я думаю про младшего: неужели и он там был?
— Надо было следить за парнем. Сами виноваты, упустили. А у него возраст такой. На старшего насмотрелся — бандитской романтики захотелось. Им сейчас хочется все и сразу, молодежи. Ждать мочи нет. А тот небось и в казино водил, показывал: смотри, мол, младшой, как надо жить! Бац — и в дамки! А ты, дурак, пять лет в вузе будешь париться, а потом работать от звонка до звонка, на чужого дядю. И мать давит: учись, ходи на курсы, вытягивай аттестат. Старший-то институт бросил. Липовую справку достал, от армии отмазался. Живет широко, в свое удовольствие. Машина у него иномарка, деньги имеются. Вот Павел и сломался.