– И чего это они тут остались? – задумчиво вопросил себя Эдик. – И где теперь Хьен?
Закрыв за собой все двери, убийца поднялся по лестнице в хозяйственный дворик. Металлические ворота были заперты. Выглянув за калитку, Эдик убедился, что тихая улочка пустынна. Это означало, что случайных свидетелей выстрела вроде бы не было.
Оставался, правда, охранник.
Обойдя здание, директор «Золотого дракона» приподнялся на цыпочки и осторожно заглянул в вестибюль через окно. Секьюрити по-прежнему сидел за столом, склонившись над кроссвордом. Стало быть, он не видел вьетнамцев и не слышал выстрела и потому не шел в счет в качестве свидетеля.
Быстро прокрутив в голове последовательность событий, предшествующих убийству, Голенков сразу же вычленил все плюсы и минусы своего положения. Главным плюсом оставались слова Нгуена, сказанные накануне прилюдно: «Эдика, месяца будеся в естояне за гьявного». При случае весь персонал ресторана мог подтвердить, что вьетнамское семейство еще вчера вылетело в Ханой. Главным минусом были случайные свидетели, которые вполне могли видеть вьетнамцев сегодняшним утром. Отсутствие у ворот нгуеновского «Мерседеса» наводило на мысль, что братья Ван Хюэ приехали на такси. А уж водила наверняка обратил внимание на слишком приметных пассажиров. В компьютерной базе данных авиакасс оставалась информация о билетах «Москва – Ханой», сданных вьетнамцами накануне. Но больше всего тревожил вопрос: где теперь Хьен? Если жена Нгуена отправилась во Вьетнам, это заметно облегчало жизнь убийцы. А если она тоже сдала билеты и теперь дожидалась мужа и деверя на вилле с драконами-флюгерами? Или, чего доброго, в ресторанном зале?
Как бы то ни было, но теперь требовалось как можно быстрее избавиться от трупов. Час назад, обследуя подвал, Эдик заприметил огромные металлические бочки в углу. В одну из таких бочек вполне можно было запихнуть обоих покойников: ведь уроженцы Индокитая не отличаются богатырскими статями. В тридцати километрах от города находились заброшенные песчаные карьеры, почти не посещаемые горожанами. Вряд ли кому-нибудь пришла бы в голову мысль обследовать дно этих водоемов…
…Перетаскивая тела к бочке, Голенков наконец подобрал с пола желтые диски, вывалившиеся из кармана спецовки. Диски размером не более российского двухрублевика оказались золотыми монетами. Все монеты были новенькими, блестящими и абсолютно одинаковыми – словно только что сошли из-под пресса.
– Им-пе-ри-ал, де-сять руб-лей зо-ло-том… – прочитал Эдик на реверсе, медленно осознавая. – Так во-от оно что!..
Только сейчас он понял, что означали идеально круглые отверстия, выбитые в золотых пластинах.
Впрочем, пока убийце было не до червонцев. За безупречное алиби он был согласен отдать все сокровища Нгуена, обнаруженные в подпольной золотоплавильной мастерской.
* * *Тщеславие и любовь к мемуарным длиннотам никогда не входили в число Лехиных пороков. Повествование о французских приключениях прозвучало из его уст четко, деловито и непринужденно. Рита слушала очень внимательно, запивая информацию водкой.
– Короче, этот мой кент, Сережа Вишневский, когда-то владел небольшим банком в Подмосковье, – неторопливо повествовал бывший узник «Сантэ». – Банк «Дукат»… Не слышала? Обменные пункты, мелкие спекуляции, частное кредитование… И вот однажды некое частное лицо попросило в банке «Дукат» кредит. В качестве залога были предложены пять тысяч экземпляров таких вот монет. Абсолютно одинаковых империалов, и все как один – 1915 года выпуска. Как ты понимаешь, царские империалы имеют не только ювелирную, но и нумизматическую ценность.
– Какую-какую? – непонятливо прищурилась Пиля.
– Нумизматика – это такая прикладная наука о старинных монетах. Некоторые монеты стоят в коллекционных кругах целого состояния… Ладно, не буду отвлекаться. Химический анализ показал, что монеты действительно золотые. Залог вполне устроил банкира, и кредит был незамедлительно выдан. Как ты уже догадалась, в срок его не вернули. Что оставалось Вишневскому? Правильно, поскорей сбагрить империалы, чтобы вернуть банковские активы. Французский нумизматический рынок – один из самых емких и дорогих в мире. Да и российское золото там всегда в цене… Еще со времен наших эмигрантов. Короче, Сережа Вишневский быстренько отыскал во Франции оптового покупателя на все пять тысяч экземпляров и отправился в Марсель, чтобы самому проконтролировать сделку. И тут произошло самое интересное. Едва взглянув на империалы, французский нумизмат сразу же вызвал полицию.
– Что-то я не въезжаю… – недоуменно перебила Пиляева. – А при чем здесь менты, если монеты не фуфлыжные? «Рыжье»-то в натуре честное, да? Ты ведь сам мне про экспертизу говорил!
– «Рыжье» самое что ни на есть честное. А вот империалы – нет.
– То есть…
– Оказывается, золото чеканилось Санкт-Петербургским монетным двором только до 1914 года. Так что любые золотые монеты, выпущенные позже, – фуфель.
– И какой мудила этим занимается? – презрительно хмыкнула блатнючка и, чокнувшись с Жуликом, немедленно осушила рюмку.
– Я думаю, занимается этим далеко не мудила, а человек очень умный, страшно предусмотрительный и дьявольски расчетливый. Смотри. Если у тебя есть стабильный источник получения левого золота и ты хочешь его постоянно куда-то втюхивать, тебе необходимо придавать этому золоту какой-то товарный вид. Правильно?
– Наштамповал «гаек» – и все дела! – отмахнулась Пиляева. – А втюхивать можно через скупки, ломбарды или базарных барыг. Те же цыгане…
– Э! Тут ты не права. Банальная «ювелирка» вроде колец, браслетов и нательных крестиков нуждается в пробирных клеймах… Поддельных, естественно. А это, как ты понимаешь, конкретная уголовная статья. А вот царские империалы никакого клейма не требуют. Достаточно лишь простенькой надписи «Десять рублей золотом», и любой человек этой надписи поверит. И химическая экспертиза это подтвердит. Подделкой это тоже не назовешь. В Уголовном кодексе Российской Федерации нет статьи за подделку монет Российской империи, которой де-юре давно не существует. Да и золотая составляющая абсолютно точно соответствует легенде. Только вот с датой почему-то неувязочка получилась… Но о таких мелочах известно лишь узкому кругу специалистов.
– Но ведь твоего кента-банкира… Вишневского французские мусора все-таки закрыли! – напомнила Рита.
– За мошенничество. Ведь он хотел втюхать эти империалы не как слитки золота, а как нумизматическую ценность. Помнится, перед рывком из «Сантэ» он о-очень просил меня выяснить, кто эти ценности может бодяжить. – Допив рюмку, Жулик пристально взглянул на собеседницу: – Пиля, скажи честно: ты любишь золото? Даже такое…
– Спрашиваешь!
– Вот и я люблю. Тем более что некоторые концы этого дела уже у меня в руках. Случайное знакомство со следователем Генпрокуратуры в пригороде Марселя. Совместное распитие спиртных напитков. Ночной визит в его номер через окно с последующей конфискацией денег, некоторых следственных документов и вещдока… Этого самого империала. Небольшой поджог с целью уничтожения следов. Звонок в муниципальную службу спасения. Остальное ты знаешь, – закончил Сазонов, извлекая из бумажника фотографию. – Кстати, вот он, этот следак… В «Бельвю» из его саквояжа забрал.
Пиля внимательно взглянула на снимок. Бородавчатый следователь был изображен на фоне узнаваемых по телерепортажам въездных ворот Генеральной прокуратуры на Большой Дмитровке, рядом с черной «Волгой» официального экстерьера: тонированные стекла, длинный стебель антенны, пропуск-«вездеход» в половину лобового стекла, мигалка на крыше… Обращал на себя внимание и козырный автомобильный номер «минюстовской» серии «ААК» с цифрами 777. Несомненно, старший советник юстиции Точилин А. А. был птицей очень высокого полета.
– Видишь, номер на тачке какой козырный? – прищурился Леха.
– Вижу… Слышь, а зачем тебе его фотография понадобилась?
– Пригодится, – бросил Сазонов, загадочно глядя куда-то вдаль.
– И вообще – на кой хрен ты этого следака пощадил? – молвила блатнючка с нескрываемым осуждением. – Пусть бы сгорел к чертовой матери в своем отеле! А ты еще и «Скорую» вызвал… Нашел кому!
– Я ведь по природе не злодей и не душегуб, – спокойно парировал Жулик. – Согласен, господин Точилин – типичное чмо. Но лично мне он ничего плохого не сделал. А главное, его смерть была бы для меня невыгодной. Ведь его грозная ксива действительна лишь до тех пор, пока жив ее владелец. Понимаешь? Ксива, правда, якобы сгорела. Но это ничего не меняет. По приезде в Москву он наверняка получит дубликат. Да и как знать – может, этот Точилин мне еще когда-нибудь пригодится?.. Ладно, твое здоровье! – улыбнулся Сазонов и, наполнив рюмки до краев, чокнулся с Ритой.
– Может, ты и прав. Только я бы ни за что не позвала «лепилу» к подыхающему мусору. Даже за все лавэ мира, – категорично заявила особо опасная рецидивистка и со свойственной ей классовой ненавистью высказала все, что она думает о следователях вообще и следователях Генпрокуратуры – особенно.
– Какая, однако, ты кровожадная! Понимаешь, мы просто временно поменялись с ним местами, – втолковывал Жулик с вкрадчивым лукавством. – Ведь вместе с ксивами господина Точилина мне по наследству досталась и его следовательская биография… Бэушная, к сожалению. А вот старший советник юстиции вряд ли согласится занять мое место на шконаре. Но, главное, этот следак, нажравшись до чертиков, сообщил, что ищет он в краю далеком. В смысле – во Франции. Я бы, может, и не поверил этому алкашу, да только его пьяная болтовня удивительным образом пересеклась со словами Вишневского. Дело в том, что последние несколько лет точно такие же империалы 1915 года выпуска ввозились во Францию едва ли не центнерами. Почему именно во Францию – понятно: гроздья акации, цветы эмиграции… Наши эмигранты после революции туда несколько миллионов золотых рублей завезли. Почему бы части этого золота не всплыть в наше время? Так что формально все сходится. Французские менты установили явно российское происхождение фальшивых червонцев. А также то, что мастерская по их производству предположительно находится где-то в нашем городе. Правда, непонятно, откуда здесь может быть столько золота… Вот мне как ответственному сотруднику Генпрокуратуры и предстоит во всем этом разобраться.
– Ну, Леха, и рисковый же ты пацан! Жаль, что меня мужики не интересуют, – молвила активная лесбиянка и, влив в себя водку, даже не поморщилась. – Задирала бы перед тобой юбку в любое время!
– Если мы расследуем это дело, то станем очень богатыми людьми, – втолковывал Жулик, с улыбкой глядя на Риту – черную, худую, похожую на высохшую ведьмочку.
– Ты думаешь, этот фраер, который левые червонцы лепит… такой крутой?
– У него полуторамиллионная вилла в Ницце и номерной счет в «Лионском кредите». Правда, имени этого фраера ни Генпрокуратура, ни французские мусора пока не установили. Известно лишь то, что живет где-то у нас и очень серьезно шифруется… Так ты хочешь стать очень богатым человеком? Или не хочешь?
– Я убила бы того, кто придумал бедность! – объявила особо опасная рецидивистка. – Послушай, а как же брюхатая мокрощелка… Неужели ты ей не предъявишь? Да и тетя Шура после беседы с этой сиповкой места себе не находит! Хоть бы ее успокоил…
– Всему свое время, – заверил Сазонов и прищурился холодно и невозмутимо, словно шериф из вестерна.
Пиляева, знавшая Жулика много лет, безошибочно определила: Леха наверняка уже составил подробный план действий…
* * *Свернув с оживленного шоссе, грязно-белый «Опель» покатил по узкому лесному проселку. Через несколько километров грунтовки, пружинящей под колесами обнаженными корневищами сосен, машина выехала на бескрайний пустырь. Впереди ртутно блеснула гладь водоема.
Пейзаж в районе заброшенных песчаных карьеров выглядел уныло и мрачно. Полное отсутствие зелени, выжженная земля, островки гниющего мусора… У огромной, заполненной грязной водой ямы стоял заржавленный экскаватор со вздыбленным ковшом, напоминающий злобное чудовище Юрского периода.
Загнав «Опель» за экскаватор, Голенков вышел из салона и внимательно осмотрелся. Открыл заднюю дверку, натужно вывалил огромную металлическую бочку и подкатил ее к обрыву. В заводи пузырчато чешуилась зеленая ряска, а на протоке виднелось полосатое песчаное дно со спутанными космами водорослей.
Побродив вдоль берега, Эдик прикинул, где может быть самое глубокое место. Перекатил бочку метров на двадцать и резким ударом ноги спихнул ее с обрыва. Массивная металлическая емкость тяжело плюхнулась в воду. Несколько минут она покачивалась среди ила и грязи, словно буй, пока внутрь не натекла вода. И вскоре лишь огромные сферические круги на поверхности обозначали место последнего упокоения братьев Ван Хюэ.
Перекуривая, убийца случайно обратил внимание на штанину, забрызганную подсохшей кровью. Эта улика была совершенно некстати…
– Черт, и как это я раньше не заметил? – растерянно пробормотал Эдик и, тщательно затерев кровавый след мокрой глиной, уселся за руль.
Солнце палило нещадно. Салон «Опеля» постепенно превращался в духовку, и Голенков поминутно стряхивал капли с горячего лба. Несмотря на жару и пережитое потрясение, мозг работал на удивление четко.
Бывший сыскарь понимал, что у въезда в город его вполне могут тормознуть алчные гаишники. А они уж наверняка обратят внимание на подозрительное бурое пятно внизу штанины. От забрызганных кровью брюк требовалось избавиться как можно быстрей…
Но не ехать же в город в одних трусах!
В поселке Седнев, расположенном в нескольких километрах от песчаных карьеров, вот уже много лет работал небольшой магазинчик секонд-хенда, популярный у дачников, рыбаков и бомжей. Вспомнив о секонд-хенде, Голенков развернул машину и покатил в сторону поселка.
Магазинчик располагался в покосившемся сарае, над которым гордо реял рекламный плакат: «Одежда из Англии, Франции и Европы». Кучи поношенных буржуйских шмоток были свалены на подстилках у входа. Из открытых дверей несло спертым духом лежалого тряпья.
– О, папик? Привет! – услышал Эдик, выйдя из «Опеля».
Обернувшись, он с трудом подавил вздох неудовольствия: перед ним стояла Лида Ермошина.
– Здравствуй, – сумрачно поздоровался Голенков, становясь к девушке вполоборота – так, чтобы она не смогла рассмотреть перемазанную кровью штанину. – Что ты здесь делаешь?
– Да вот, шопингом решила заняться, – степенно ответила маленькая проститутка. – Оно хоть все и ношеное, а иногда классные шмотки попадаются… И почти нулевые. А эта точка – самая козырная. Элитный секонд-хенд типа бутика. Слышь, а ты как здесь оказался?
– Машину надо отремонтировать, вот и решил себе брюки присмотреть, какие поплоше, – ответил убийца; в этот момент он почти ненавидел эту вездесущую шалаву.
– Поня-ятно. Слышь, а что это у тебя на жопе?
Осмотревшись, Голенков обнаружил на брюках еще одно пятно подсохшей крови и с трудом удержался от витиеватого матерного перебора.
– Ты че, папик, – никак грохнул кого? – поинтересовалась Лида, безмятежно глядя в глаза собеседника.
Бывший оперативник понял: версия «ремонта машины» даже для недалекой Ермошиной прозвучит теперь примитивным враньем.
Следовало срочно придумать какое-то правдоподобное объяснение следам крови. «Порез пальца» или «ссадина на ноге» отпадали сразу. Прокрутив в голове все возможные варианты, Голенков быстро дошел до очевидного: этой тупой неразвитой малолетке следует скормить какую-нибудь эффектную мелодраматическую историю – с одинокой девушкой на загородной трассе, нападением на нее пьяных хулиганов, благородным спасителем Эдиком и роковым ударом в хулиганскую челюсть…
И хотя пересказ сочиненной истории прозвучал не слишком-то убедительно, Мандавошка, кажется, поверила.
– Короче, двоих кулаком уложил, оба в кровище… – резюмировал сочинитель.
– Ну, ты круто-ой, в натуре! А что же телка? Красивая хоть? Даже лучше меня? – наивно поинтересовалась малолетка.
– Удрала, дура… Я даже познакомиться с ней не успел. Но брюки все равно надо сменить. Ты же знаешь, какие у нас мусора: даже разбираться не станут, сразу на полную катушку раскрутят! – заверил рассказчик, начисто открещиваясь от своего милицейского прошлого.
– Ладно, выбирай себе портки, а я в магазине какую-нибудь шмотку для беременных присмотрю, – бросила Лида и двинулась в смрадный сарай.
Схватив первые попавшиеся джинсы, Голенков наскоро расплатился и направился к «Опелю», чтобы переодеться. Но не успел он стянуть с себя заляпанные кровью штаны, как у машины вновь нарисовалась Ермошина. В руках ее белело бесформенное мятое платье.
– Тук-тук-тук… Открывай, папик, это я, – объявила она и, не спрашивая разрешения, развязно плюхнулась рядом.
И тут произошло непоправимое…
Едва Эдуард Иванович снял с себя брюки, как из кармана со звоном посыпались золотые монеты. Рубашка на спине Голенкова мгновенно взмокла, ладони вспотели. Ему нестерпимо захотелось придушить навязчивую барышню прямо в машине и завести труп в район старых песчаных карьеров…
– Ой, а что это у тебя? А можно посмотреть? – Подняв с коврика монетку, Лида процитировала надпись на реверсе: – Им-пе-ри-ал, де-сять руб-лей зо-ло-том, 1915 год… Че – в натуре золото?
Бывший опер с трудом сдерживал в себе зверя. Мандавошка, эта живая предъява подонку Сазонову, которую он собственноручно слепил из грязи и тлена, могла стать опасной для своего создателя.
– Слушай, Лида… Давай где-нибудь посидим, – предложил Голенков, лихорадочно прикидывая: хватит ли у этой шалавы ума связать воедино империалы и окровавленные брюки?