Коробейник оказался абсолютно прав: Нгуен был намного богаче, чем хотел казаться, и богател не с одного только ресторана. Кабак был лишь ловким прикрытием для подпольного бизнеса. «Золотой дракон» действительно оказался золотым. Набор промышленного оборудования свидетельствовал о масштабности золотодобычи. Вьетнамец творчески сочетал азиатскую хитрость и русский размах. В то время, когда наверху жрали, пили и танцевали, в этом мрачном подземелье добывалось золото…
…Машинально сунув оплавленную желтую каплю в карман, Голенков продолжил исследование подпольной мастерской. Подвал был огромен – часть его располагалась под рестораном, а часть – под улицей, на которой стоял «Золотой дракон». Обыск производился с профессиональной тщательностью – не зря же когда-то он слыл самым талантливым сыскарем горотдела! Каждая минута приносила все новые открытия, и каждое было неожиданней предыдущего.
В огромном фанерном ящике, стоявшем за штамповочным станком, бывший сыскарь обнаружил целый арсенал: два «АКСУ» с подствольниками, «макаров» в заводской смазке, миниатюрный дамский «браунинг» с перламутровыми накладками, дюжину ручных гранат, тротиловые шашки с запалами и цинковую упаковку патронов. Там же лежала небольшая черная коробочка, и Голенков с удивлением узнал в ней обыкновенный бытовой дозиметр.
Осмотр стеллажей над верстаком принес не менее любопытные результаты. В картонной упаковке хранилось несколько тонких золотых пластин с выбитыми в них идеально круглыми отверстиями. Несомненно, пластины были раскатаны на прокатном стане из выплавленного тут же золота, а сами отверстия выбивались штамповочным станком. Правда, неясно, с какой именно целью.
Следы золотодобычи были заметны повсюду. Несколько оплавленных капель желтого металла Эдик обнаружил на книжных полках. Тонкая золотая пластинка лежала на верстаке, прикрытая какой-то вьетнамской книгой. Даже на цементном полу – и то искрились микроскопические желтые крупинки.
Ресторанный подвал оказался настоящей пещерой Али-Бабы.
– М-да… Тут царь Нгуен над златом чахнет! – проговорил бывший мент и растерянно потер виски ладонями; он все еще не верил в реальность увиденного.
Из-за шелестящей бамбуковой ширмы с выцветшими драконами тускло поблескивала металлическая плоскость. Отодвинув ширму, Голенков обнаружил огромный блиндированный сейф с круглым медным штурвалом. Несомненно, основные свои сокровища Нгуен хранил именно тут. Сейф этот, размером с хороший промышленный холодильник, был намертво вмурован в стенную нишу. Чудовищные размеры сейфа невольно наводили на мысль: драгоценности, в нем хранящиеся, вполне сопоставимы с золотым запасом какого-нибудь развивающегося государства. Внимательно осмотрев запоры, Эдик печально выматерился: этот схрон мог бы взять только автоген.
Повздыхав перед сейфом, Голенков наконец-то решил подняться наверх. Он был растерян, обрадован и обескуражен одновременно. Эдик напоминал самому себе трудолюбивого огородника, взявшегося копать на даче картошку и нашедшего вместо корнеплодов месторождение алмазов.
Впрочем, самое любопытное открытие было еще впереди.
Между прокатным станом и верстаком темнел старенький платяной шкаф. Выглядел он вполне заурядно, и потому Голенков поначалу не обратил на него внимания. Открыв дверку, он равнодушно скользнул взглядом по промасленным спецовкам и по старой ментовской привычке постучал по карманам…
Внутри что-то отчетливо звякнуло.
Механически сунув руку в боковой карман спецовки, Голенков нащупал пригоршню холодных металлических кругляков. Неожиданно карман разошелся по шву, и на цементный пол пролился настоящий золотой дождь. Маленькие желтые диски с мелодичным дзиньканьем раскатились по всему подвалу.
Эдик даже не успел удивиться. Внезапно со стороны лестницы послышались негромкие, но отчетливые шаги. Голенков мгновенно нырнул за шкаф и, ощутив в себе внезапный выброс адреналина, осторожно выглянул наружу.
В дверном проеме рельефно темнел мужской силуэт: тщедушная фигура, узкие плечи, маленькая головка на тонкой шее…
Это был Нгуен Ван Хюэ.
Сперва директор «Золотого дракона» не поверил своим глазам: по его подсчетам, узкоглазое семейство приземлилось в Ханое еще вчера вечером!
Но, видимо, вьетнамец заподозрил что-то неладное и потому отложил вылет. А может, он и вовсе не собирался никуда уезжать: слова о «похоронах» и «отъезде» могли быть типичной азиатской хитростью.
На догадки и предположения не оставалось ни секунды. До слуха Голенкова донесся угрожающий металлический щелчок, и бывший оперативник безошибочно определил: с таким звуком обычно передергивается пистолетный затвор…
* * *Загородный ресторан – это не столько пьянка, сколько место для конфиденциальных бесед. Завышенные цены за стандартный набор выпивки и закуски компенсируются гарантией, что посетители вряд ли нарвутся на нежелательных знакомых. А потому в загородных ресторанах можно спокойно беседовать о чем угодно. В том числе – и об истинных ценностях…
Для конфиденциальной беседы об истинных ценностях Пиля и Жулик отправились в загородный мотель «Ракушка» с небольшим ресторанчиком на первом этаже. Заведение это было не слишком убогим, чтобы называться гадюшником, но и не слишком популярным – во всяком случае, в правоохранительной среде.
С тех пор, как Сазонов был в «Ракушке» последний раз, тут почти ничего не изменилось. Рыболовные сети и чучела морских рыб, развешанные по стенам, создавали ощущение театральных декораций. Приятная полутьма не позволяла рассмотреть публику за столами, однако Жулик на всякий случай уселся в дальнем закутке, лицом ко входу.
– Девок выпасаешь? – уточнила Рита чуточку ревниво.
– Было бы странно, если бы я выпасал мужиков, – хмыкнул Сазонов.
– Одна мокрощелка тебя уже выпасла… По сто тридцать первой, части «два», – серьезно напомнила Пиля, шелестя страницами меню.
– Медицинский спирт и анашу здесь не подают, можешь не искать, – заверил Леха, прекрасно знавший гастрономические вкусы товарки. – А что касается этой девушки периода полового дозревания, якобы от меня беременной… О ее визите я от мамы узнал. Прямо из Марселя и позвонил, накануне отъезда. Четыре с половиной года назад меня уже пытались обвинить, что я, мол, вхожу в дочерей человеческих… не спрашивая при этом их согласия.
– Менты? – коротко напомнила Рита.
– Голенков, – подтвердил Жулик, опуская очевидные логические построения. – Дело об ограблении «Сайгона». Кстати, а где теперь этот мусорила?
– Хрен его знает… Наверное, сидит еще. А что?
– Почерк узнаваемый. Ведь беременная малолетка не по своей инициативе к моей маме пришла! Ее наверняка кто-то надоумил. Особенно впечатляет пассаж о десяти тысячах, которые она желает получить за заяву.
– Во сикухи пошли! – засокрушалась блатнючка. – С детства пацанам подставы рисуют!..
– А вот меня с детства влекло все прекрасное, – задумчиво признался Жулик. – Блеск золота, шелест купюр, совершенные женские формы…
– Знаешь, меня тоже, – подхватила уголовница-«коблиха», явно солидаризируясь с Лехой по поводу его пристрастий, и особенно самого последнего. – А еще ты с детства неравнодушен к разным красивым аферам… которые сулят истинные ценности, – добавила она и многозначительно затеребила золотую цепочку на шее.
– Вот-вот. Но разве любовь к прекрасному предосудительна? Разве такая любовь должна становиться поводом для лжеромантических спекуляций, уголовного преследования и… вымогательства денег из моей бедной мамы?
– Та сиповка трендит, будто бы от тебя залетела! И почему-то все сходится, – уныло сообщила Пиляева.
– Что именно? – быстро спросил Леха.
– Сроку у нее – шесть месяцев… как мне тетя Шура сказала. А шесть месяцев назад ты как раз был в бегах. Помнишь, когда с поволжского «общака» рванул? И шифровался ты здесь, пока мусорня не закрыла. По логике, ты вполне мог трахнуть эту сикилявку. И алиби у тебя никакого… Какое алиби у беглого арестанта?
– Ну, в те времена я только с одной красавицей забавлялся, и ты даже знаешь, с какой, – отмахнулся Жулик и, оценив осуждающий взгляд товарки, примирительно улыбнулся: – Ну ладно, с двумя… С тремя. Но малолеток среди них не было, это точно. Да и красавицы мои предохраняться научены. Так что демографического взрыва после моего бегства из мест лишения свободы тоже не следовало ожидать. Я чту Уголовный кодекс. Во всяком случае, его отдельные положения.
– Так что, эта девка – воздушно-капельным путем от тебя обрюхатилась?
– Насчет «воздушного» ничего сказать не могу. А вот насчет «капельного» – согласен. Но только не от меня, это точно. Я даже не знаю до сих пор, о какой барышне идет речь. Имя, фамилия, адрес, телефон… охват бедер, талии и груди… Ну, и так далее.
Подозвав официантку, Пиляева сделала заказ и, размяв пальцами упругую «беломорину», испытующе взглянула на собеседника.
– И что ты собираешься делать? – спросила она. – Тебя же чисто конкретно офоршмачили, прикинь! Вон, у мусорни твоя «вывеска» нарисована, и черным по белому: «сто тридцать первая часть «два». Братва не поймет.
Неожиданно Жулик выпрямился. Взгляд его сделался строгим, начальственным и надменным. В этот момент даже Пиляева явственно ощутила, как от ее старого друга повеяло холодком отчуждения.
– Я всегда осуждал преступления на сексуальной почве, – протокольным голосом объявил аферист.
– Что-то я не въезжаю. Ты это о ком? О себе, что ли?
– О некоем гражданине Сазонове А. К., подозреваемом в преступлении, предусмотренном статьей сто тридцать один часть «два» Уголовного кодекса, – спокойно и твердо сказал гражданин Сазонов А. К., и по его прищуренным глазам и наморщенному лбу было отчетливо видно, что он заплетает очередную блестящую интригу. – Если подозреваемый Сазонов действительно виноват, то пусть его постигнет самая суровая кара. Это я тебе как старший следователь Генпрокуратуры говорю. Или ты не веришь в торжество правосудия?
Леха скупым точным жестом извлек из кармана алое сафьяновое удостоверение с надписью «ГЕНЕРАЛЬНАЯ ПРОКУРАТУРА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ» и эффектно раскрыл его.
– Читай.
– То-чи-лин А-лек-сандр Ан-дре-е-вич… в зва-ни-и стар-ший со-вет-ник ю-сти-ци-и… – близоруко щурясь, прочитала Пиляева.
В левом нижнем углу удостоверения темнела фотография владельца. Это был вполне заурядный блондин с уродливой бородавкой на подбородке, одетый в минюстовский китель с трехзвездочными погонами. Как и положено, фотоснимок был скреплен гербовой печатью Центрального федерального округа Генпрокуратуры. Подлинность грозной ксивы не вызывала сомнений. Однако Рита до сих пор не понимала, к чему клонит ее товарищ.
– Ну и что с того? – спросила она.
– Конечно, на двойника я не тяну, это факт. К сожалению… Но при желании можно обнаружить достаточное внешнее сходство между человеком, изображенным на фотоснимке, и мною теперешним… Недоверчивые могут связаться со Следственной частью Генпрокуратуры и уточнить, служит ли там человек с такой фамилией. Тем их любопытство будет удовлетворено. Забудь о Сазонове. Забудь о Жулике, – гвоздил Жулик, словно вбивая патроны в обойму. – Теперь меня зовут Александр Точилин… Впрочем, ты можешь называть меня просто Лешей. Здесь я нахожусь в долговременной служебной командировке. Соответствующие бумаги имеются. Мне поручено негласно расследовать дело о незаконном обороте драгоценных металлов. Прокуратура – надзорный орган, и потому я имею все основания ознакомиться с уголовным делом по обвинению гражданина Сазонова в изнасиловании… А заодно – и встретиться с потерпевшей. Кстати, статью о фальсификации свидетельских показаний еще никто не отменял.
– Кстати, товарищ следователь… Потерпевшая мокрощелка оставила тете Шуре номер своего телефончика, – профессиональная воровка наконец-то прониклась раздвоенностью криминального сознания Лехи.
– Мне, как лицу официальному, известно и о телефоне, и о мокрощелке. От гражданки Сазоновой Александры Федоровны, матери подозреваемого. Предлагаешь допросить мокрощелку прямо сегодня? – вежливо уточнил профессиональный аферист, сбивая пылинки с воображаемых погон. – А мне так хотелось поговорить с тобой об истинных ценностях!
– О каких?
– О таких, например… – Леха протянул собеседнице небольшой диск желтого металла.
– Что это? – не поняла Рита.
– Там все написано.
Кругляк, не больше российского двухрублевика, оказался золотой монетой. На лицевой стороне блестел выпуклый профиль Николая II и мелкая надпись по кругу. На оборотной вырисовывалось четкое изображение двуглавого орла и легенда старославянской вязью: «ИМПЕРIАЛЪ. 10 РУБЛЕЙ ЗОЛОТОМЪ. 1915 ГОДЪ». Надпись на гурте также гарантировала золотую составляющую империала.
– Ого! Тяжелый! – хмыкнула Пиляева, взвешивая монету в ладони. – Откуда это у тебя?
– Откуда? Это довольно долгая и запутанная история. Впрочем, путь к прекрасному… в том числе и к истинным ценностям, всегда тернист и извилист, – заметил Сазонов немного высокопарно. – А теперь слушай меня очень внимательно. В парижской тюрьме «Сантэ» довелось мне познакомиться с неким Сергеем Вишневским, бывшим банкиром из Подмосковья…
* * *Съежившись в закутке между шкафом и верстаком, Голенков неотрывно смотрел на Нгуена, стоявшего в дверном проеме. Эдик узнавал и не узнавал его. Люминесцентный свет липким пятном ложился на знакомое скуластое лицо. Но на этом лице больше не было обычной приклеенной полуулыбки. Черты заострились, узкие и без того глазки превратились в микроскопические щелочки, тонкие губы были плотно подогнаны, как кирпичи в стене. Это было лицо хладнокровного, жестокого и очень уверенного в себе человека.
В руке Нгуена Ван Хюэ чернел пистолет, и это явно не свидетельствовало о его миролюбии.
– Кто тут есть? – на удивление ровно спросил он, и по его интонации Голенков безошибочно понял: вьетнамец непременно убьет всякого, проникшего в тайну ресторанного подземелья.
Бежать из подвала было некуда. Защищаться – нечем: ведь фанерный ящик с оружием отстоял от верстака метрах в восьми. В карманах было пусто: отправляясь на разведку, Эдик не догадался захватить даже перочинного ножика.
Отойдя от входной двери, Нгуен шагнул к сейфу, скрытому за бамбуковой занавеской с драконами. В этот самый момент взгляд Голенкова случайно упал на верстак…
Из-под вороха тряпок торчала длинная рукоять молотка.
Эдик понял: это – его спасение. Конечно, молоток не шел ни в какое сравнение с взведенным пистолетом, однако внезапность нападения вполне могла уравнять шансы.
Черная голова вьетнамца маячила в каких-то двух метрах от Эдика. Достаточно было малейшего шороха, чтобы он обернулся в его сторону…
И Голенков решился.
Тонкая деревянная рукоять удобно легла в ладонь. Мгновение – и бывший мент, выпрыгнув из укрытия, обрушил молоток на голову Нгуена. Резкий и выверенный удар пришелся в висок, и вьетнамец, даже не ойкнув, медленно завалился на бок. Рука с пистолетом судорожно дернулась, но спустя мгновение молоток с хрустом впечатался в лоб жертвы. Кровь и куски мозга брызнули на цемент пола. По телу вьетнамца пробежала предсмертная конвульсия, и он сразу затих.
Присев на корточки, Эдуард Иванович поднял пистолет и только теперь ощутил, что его трясет дрожь уходящего напряжения и страха.
Однако радость спасения была преждевременной. Внезапно Голенков почувствовал на себе колкий пронзительный взгляд… Подняв глаза, он заметил, как в дверном проеме мелькнула чья-то тень.
Медлить было нельзя – случайный свидетель убийства был совершенно некстати. Отбросив окровавленный молоток, Эдик с пистолетом наперевес ринулся на выход. Убегавший был уже в конце лестницы. Вскинув оружие, Голенков утвердил его в вытянутых руках и, совместив мушку в прорези с затылком беглеца, плавно потянул спуск. Ствол полыхнул огневой вспышкой, и выстрел гулким эхом раскатился под низкими бетонными сводами.
Еще продолжая движение, убегавший резко нагнулся вперед, словно голова его перевесила тело или он увидел на ступеньках что-то бесконечно интересное и хотел на бегу присмотреться… Да так и врезался лицом в лестницу.
Подбежав к жертве, убийца резким движением перевернул тело на спину. Это был Донг – младший брат Нгуена. В «Золотом драконе» он появлялся нечасто; директор ресторана видел нгуеновского брата лишь несколько раз.
– Твою мать… – пробормотал Эдуард Иванович, утирая со лба испарину.
Растерянность длилась недолго. Психика Голенкова отличалась тренированной стабильностью, и потому он довольно быстро взял себя в руки. Мысли обрели необходимую стройность, а движения – уверенность. Оперативная логика подсказывала: главное сейчас – аккуратность и быстрота. Бывший сыскарь прекрасно знал все розыскные методики и потому сразу понял, что следует предпринять.
Перво-наперво он закрыл дверь служебного входа, выходящую во двор. Перетащил тело Донга в подвальную мастерскую и бросил его рядом с Нгуеном.
Лицо вьетнамского бизнесмена, густо перемазанное кровью, было обезображено донельзя. В виске темнело небольшое квадратное отверстие – след от молотка. В жестких черных волосах желтели студенистые капельки мозга. Из полуоткрытого рта влажно блестели мелкие зубы. Глаза остеклянились, словно пуговицы.
Донг выглядел и того хуже. Развороченный выстрелом затылок казался одной огромной раной, и темная кровь вытекала из рассеченных артерий на цемент пола.
Обыскав карманы Нгуена, убийца обнаружил его паспорт, ключи, мобильник, массивное портмоне и квитанцию за сданный авиабилет «Москва – Ханой». Обыск карманов Донга принес примерно такие же результаты. У него тоже оказалась квитанция за сданный билет…