— Зачем?
— Ну как? Чтобы потом оперировать ее на свои деньги. А это будет как бы месть Алексу.
Мэри захохотала. Умела Марго иной раз сказать…
* * *Разумеется, абсурд был бы неполным, если бы не появился, так сказать, герой романа. Куда без него…
Он ворвался в больничную палату и с размаху швырнул на кровать книгу. Едва успев увернуться, девушка взяла ее в руки и с удивлением обнаружила, что это ее второй роман, вышедший во Франции.
— Твоих рук дело, Мэ-ри?!
— Допустим.
— Дура! Хоть бы имя поменяла!
— Чье?
— Что — чье? — слегка остыл Алекс.
— Имя, спрашиваю, чье я должна поменять? Свое?
— Да при чем тут ты?! Зачем ты назвала героя моим именем?
— А у тебя эксклюзивное право на него? Не знала. Что тогда делают миллионы Алексов во всем мире? Платят тебе проценты за использование?
Как ни был зол Алекс, но даже он не выдержал и рассмеялся, сбавив тон:
— Мэ-ри, ты невыносима.
— А что? Разве я не права?
— Права. Но тебе следовало быть осторожнее.
— Осторожнее?
— Прекрати задавать мне вопросы! — снова вышел из себя Господин Призрак.
— А ты прекрати орать. Я не сделала ничего, что могло бы навредить тебе.
— Да ты себе навредила, глупая девка!
Мэри закрыла глаза и тяжело вздохнула. «О Господи… Ну чего еще ему от меня надо, а? Почему он не исчез, хотя обещал? Мы так спокойно жили эти три месяца, что я даже порой задумывалась — а был ли этот самый Алекс? Или это у нас с Марго просто случился общий психоз на фоне всех событий?»
И вот он снова объявляется, снова орет, претензии какие-то предъявляет… И тут вдруг ее посетила весьма неприятная мысль.
— Послушай, Алекс. А ведь я четко сказала — мне не нужны твои деньги.
— Ты о чем? — Он сел на подоконник, приоткрыл окно и закурил.
— А ты не знаешь?
— Знаю.
— Тогда зачем переспрашиваешь?
Он курил и разглядывал девушку в упор. Ей вдруг стало слегка не по себе от этого взгляда, захотелось спрятаться под одеяло с головой и дождаться его ухода в такой позе. Он все такой же, ничего не меняется — ни привычка носить только черное и белое, ни тон — тихий и повелительный, ни манера смотреть, чуть прищурив глаз. Он — все тот же. Только вот Мэри — другая… И это, она чувствовала, его бесит.
— Знаешь, Мэ-ри… Я вот смотрю на тебя и понимаю, что никого в своей жизни я не хотел убить с такой силой, как тебя. Никого.
— Ух ты… Это чем же я тебе так насолила, а?
— Ты сама прекрасно знаешь ответ. Не кокетничай. Тебе просто нравится сознавать, что ты меня обыграла. Это, поверь, не так. Ты думаешь, что сильная, что упорная, что смогла заставить меня отступить? Ошибаешься.
Он бросил окурок в пепельницу и закрыл окно, из которого тянуло в палату невыносимым зноем. Мэри молчала. Он ухитрился каким-то образом проникнуть в ее мысли, не иначе — потому что как раз этими словами она и думала о себе и о нем. Да, она была горда тем, что не уступила, не поддалась, не подчинилась. Пусть это причиняло невыносимую порой боль — но зато она осталась честна по отношению к Марго.
— Ты мазохистка, Мэ-ри. Ты причиняешь боль себе — и от этого получаешь удовольствие. А ведь все могло быть куда проще.
— Не люблю простых решений.
— Я это понял, — усмехнулся Алекс. — Хорошо, Мэ-ри, будем играть сложно.
— Да не будем мы играть — ни просто, ни сложно, и вообще никак. Ты мне не нужен.
— Ты, как всегда, врешь. Но я переживу. Ты сама поймешь со временем, как и насколько я нужен тебе.
— Твоя самоуверенность зашкаливает за все мыслимые пределы, Алекс. Не бывает неотразимых мужчин.
— Как не бывает и недоступных женщин, Мэ-ри, — отпарировал он.
Один-один… Мэри умела признавать поражение.
— Но запомни — твои деньги я тебе верну, чего бы мне это ни стоило.
Он насмешливо оглядел девушку и изрек:
— Да? Для этого тебе придется… даже не знаю… ты сейчас мало на что годишься.
— Не волнуйся. Что-нибудь придумаю.
— О, не сомневаюсь. Ты большая… как это… придумщица, вот, — он по-прежнему с трудом подбирает русские слова, особенно — экспрессивные словечки. Идеально образованный англичанин с армянскими корнями…
— Выдумщица, — машинально поправила Мэри, уже думая о том, каким образом будет выполнять свое обещание.
Мэри больше не смотрела в его сторону, отвернулась к стене и закрыла глаза. Прислушавшись к себе, поняла — больно. Его присутствие что-то всколыхнуло в ней, как и слова. Зачем он здесь, для чего?
Алекс все не уходил, сидел на подоконнике и постукивал пальцами по переплету рамы. Этот стук раздражал Мэри, сбивал, но она молчала. Ей не хотелось, чтобы он уходил — и не хотелось, чтобы оставался. Противоречие разрывало, и девушка не выдержала, села, откинув одеяло, и попросила:
— Ты не мог бы уйти? Я хочу отдохнуть.
— Отдыхай, я не требую, чтобы ты со мной общалась, — сообщил он, перебираясь с подоконника в кресло и закидывая ногу на ногу. Щиколоткой на колено — как всегда.
Мэри разозлилась — выходило, что Алекс собирался задержаться надолго. Ей же это было совершенно ни к чему. Она не хотела, не могла его видеть.
— Тебе случайно никуда не пора?
— Нет, — подтвердил он, улыбаясь. — Я свободен столько, сколько захочу.
— А я обязана разделить с тобой твое свободное время?
— Мэ-ри, не зли меня.
— Даже в мыслях не было.
И тут в палату вошла Марго. Вошла и застыла на пороге, едва не выронив из рук букет мелких кустовых розочек. Так и прилипла к стене — рослая, с рассыпанными по плечам густыми каштановыми волосами, с растерянным выражением распахнутых зеленых глаз.
— Привет, Марго, — совершенно спокойно произнес Алекс, словно они расстались только вчера — и друзьями.
— Ты… как ты тут оказался? — еле выговорила она, крепче прижимаясь к стене.
— Обыкновенно. Приехал.
Марго вдруг заплакала, съехав на пол и закрыв руками лицо. У Мэри возникло желание взять костыль и запустить им в Алекса — слез Марго она не выносила совершенно.
Алекс же молчал, продолжая сидеть и наблюдать за происходящим. Казалось, он получает удовольствие от чужих страданий, коллекционирует их, накалывает, как бабочек на булавку…
Мэри с трудом поднялась, взяла костыль и доковыляла до рыдающей на полу Марго.
— Вставай, хватит.
Она не ответила, только помотала головой, и Мэри разозлилась:
— Марго! Хватит, я сказала! Я понимаю — ты очень любишь быть несчастной, но не делай кое-кого счастливым! Нельзя позволять кому-то упиваться твоим несчастьем.
— Погодите, мадам психолог, я запишу ваши слова, а то забуду, — насмешливо прокомментировал Алекс, и Мэри, с трудом развернувшись к нему, тихо сказала:
— Вон! Вон отсюда! — точно так же, как много лет назад выставила из своей жизни Максима Нестерова, человека, которого любила и с которым жила несколько лет.
Однако если Нестеров почти безропотно ушел, то Господин Призрак сдаваться не собирался. Он просто не мог позволить себе уступить, и кому — женщине! Его, как он считал, женщине…
— Ты забываешься, Мэ-ри, — процедил он, и она сразу увидела плотно сжатые челюсти и опасно сверкнувшие глаза. Однако ее понесло, и остановиться она уже не могла, должна была высказать ему все, что накопилось за эти годы.
— Что ты строишь из себя?! Кто ты такой?! Ты чертов наркоман, который, к своему счастью, пока еще может себя контролировать — вот и все! Ты аферист и проходимец, Алекс — и больше никто! Хватит, пудрить мозги себе и Марго, я больше не позволю!
Он по-прежнему насмешливо смотрел на худую высокую девушку, опиравшуюся на костыли, но от этого не перестававшую будоражить его, дождался конца гневной речи, спокойно встал, налил в стакан воды и, подойдя ближе, выплеснул ее в лицо Мэри:
— Остынь, сгоришь.
Та задохнулась от злости и унижения, вспыхнула и замолчала. Алекс так же спокойно взял полотенце с кровати, вытер ей лицо и, задрав голову за подбородок, проговорил так, чтобы не слышала переставшая плакать Марго:
— В следующий раз я тебя убью.
Это была его последняя фраза в этом акте пьесы — он развернулся и быстро вышел из палаты, оставив только едва ощутимый аромат туалетной воды.
Мэри опустилась на кровать и потрогала руками щеки — они горели, как от пощечин. Марго переместилась к ней, вытерла заплаканное лицо полотенцем и зашептала, обхватив подругу руками:
— Господи, Мэри, ну зачем, зачем ты его дразнишь? Он ведь на самом деле может сделать что угодно…
— Так, Марго, все, хватит! — решительно сказала Мэри, разворачиваясь в ее руках и глядя в глаза. — Больше я не желаю слышать ни о каких призраках, Алексах и прочей ерунде. Все — слышишь?
— Да, Мэри… как скажешь…
* * *Переезд она старалась не вспоминать — недельный кошмар с документами, деньгами и прочей ерундой. Марго проявила чудеса выдержки и стойкости, а Мэри превратилась в буйнопомешаную горлопанку, оравшую по поводу и без. Как терпела эти выходки Марго — загадка. Но, в конце концов, они оказались в квартире в Москве, и хозяйственная Марго тут же кинулась наводить порядок и стирать следы пребывания квартирантов. Мэри же без сил пролежала двое суток на диване, вяло наблюдая за происходившим. Нога, к счастью, практически не болела, но ходить без опоры девушка пока не могла. Нужно было думать, как зарабатывать, чем, и, главное, где взять сразу ту сумму, что Мэри намеревалась вернуть Алексу.
— Да, Мэри… как скажешь…
* * *Переезд она старалась не вспоминать — недельный кошмар с документами, деньгами и прочей ерундой. Марго проявила чудеса выдержки и стойкости, а Мэри превратилась в буйнопомешаную горлопанку, оравшую по поводу и без. Как терпела эти выходки Марго — загадка. Но, в конце концов, они оказались в квартире в Москве, и хозяйственная Марго тут же кинулась наводить порядок и стирать следы пребывания квартирантов. Мэри же без сил пролежала двое суток на диване, вяло наблюдая за происходившим. Нога, к счастью, практически не болела, но ходить без опоры девушка пока не могла. Нужно было думать, как зарабатывать, чем, и, главное, где взять сразу ту сумму, что Мэри намеревалась вернуть Алексу.
Новый роман был закончен, но смысла нести его в издательство Мэри не видела. Кто она здесь? Автор одного случайного романа, который уже вряд ли кто-то помнит? Французская писательница? Начинать все заново? Не факт, что получится… Лейла Манукян — вот кто она теперь, и это имя ровным счетом ничего ни для кого не значит.
Осознание повергало Мэри в еще более глубокую депрессию. Хорошо еще, что нога совершенно перестала болеть, словно по волшебству. Девушка совершенно забыла, что такое вскидываться ночью в постели от хватающей, казалось, за сердце боли. Она снова начала ходить, пусть и с опорой. Однако мысль о необходимости зарабатывать по-прежнему не давала ей покоя.
Марго тоже пребывала в депрессии. Ее никуда не брали. Специалисты по пиару, да еще с таким сроком без работы, никому нужны не были. В квартире поселилось уныние…
* * *Алекс сидел в небольшом кафе на окраине Цюриха и рассеянно рассматривал посетителей. День, их не так много — забежавшие перекусить студентки, пара неопределенного вида юнцов с давно немытыми волосами, пожилой мужчина с утренней газетой. Ничего интересного. Хозяйка сама принесла ему кофе, и Алекс приветливо улыбнулся:
— Спасибо, Марта.
— Наслаждайтесь, — пропела румяная толстуха и поплыла к себе за стойку, чуть покачивая круглыми бедрами.
Он только усмехнулся — все женщины одинаковы. Пара слов, интимная улыбка, побольше загадки во взгляде — и все, бери их готовыми. Так было всегда, сколько он себя помнил. И только однажды не сработало. Вернее, сработало — но принесло совершенно непредсказуемый результат.
Мэри. Мэ-ри, рыжая сучка, подруга Марго. Его Марго, которую Алекс знал еще ребенком. Марго оказалась единственной женщиной, которую он так и не смог оставить, бросить. Он периодически возвращался в ее жизнь, играя роль этакого ангела-хранителя. Защищал, утешал, жалел, помогал. И не переставал лелеять надежду, что она одумается и вернется. Тогда — зачем Мэри, к чему? Захотелось. Да, захотелось переиграть эту настырную девку, сумевшую преодолеть его власть и отказать ему. Ему! Это было как пощечина, как плевок — кому скажи, так засмеют. Алекс не справился с девчонкой, которая последние полтора года даже ходить сама не может. Курам на смех — так, кажется, говорят русские?
Он чуть улыбнулся, вспомнив, как они с Марго, тогда еще совсем девчонкой, учили друг друга языку. Он откровенно забавлялся — как с игрушкой, но уже в то время понимал, что не может отпустить ее, не может дать уйти. Ну и что, что совсем молодая.
Потом он исчез. Вынужден был исчезнуть — иначе ему пришлось бы… да, страшно подумать, но пришлось бы убить Марго — самому, своими руками, чтобы это не сделал кто-то другой. Вот к чему приводит женское любопытство — один раз залезла туда, куда не следовало, и вся жизнь пошла наперекосяк, причем у обоих. Алекс нашел, как ему казалось, самый простой и безопасный выход — исчез. А когда вернулся, Марго уже была чужая. Мало того — замужем. Когда Алекс впервые увидел ее мужа, его разобрал смех — бедная девочка, это ж какой надо быть одинокой, чтобы выскочить… за это. Как его звали, Алекс и до сих пор припоминал с трудом — настолько незначительным казался ему избранник Марго.
— Уходи от него, — буднично велел он однажды. — Уходи — все будет как прежде, даже лучше. Ты мне нужна, — и поразился ее реакции:
— А ты мне уже нет.
Это было как ледяная струя воды на морозе — Марго сказала «нет».
«Ах, так?!» — В голове что-то взорвалось, видимо, кровь все-таки вскипела, никакое английское хваленое воспитание не в состоянии удержать человека с южными корнями. Алекс сумел собраться, уехал, женился на соседке, давно и почти безнадежно влюбленной в него. Старался как можно реже бывать дома — брал «заказы» даже по мелочи, ликвидировал каких-то русских парней в синих татуировках, отлавливая их по всему свету, каких-то мелких политиков там, в России, но ни разу не позвонил Марго — пусть живет, как хочет, строптивая девчонка. Мадлен — жена — ждала ребенка, но и это не заставляло Алекса бывать дома чаще. И вдруг…
Голос Марго в телефонной трубке был таким родным и таким нежным, что воспоминания заставили зажмуриться. Какой же голос, какие нотки, как тепло на душе…
— Алекс… прости меня, я все обдумала. Если ты хочешь, мы можем попробовать снова… Я больше не хочу жить с Ромой, я не люблю его. Я всегда любила только тебя и всегда была только твоей.
Слова звучали музыкой. Он готов был немедленно лететь туда, в Москву, хватать Марго в охапку и везти к себе. Стоп. Куда — к себе? А Мадлен? А ребенок? Черт…
С этой минуты, с этого телефонного звонка в его жизни все снова поменялось. Зачем ему белокурая, совершенно неинтересная Мадлен — когда есть Марго? Но ребенок…
Возвращаться домой с каждым разом становилось вся тяжелее. Глаза Мадлен, ее взгляд, забота начали тяготить. Однажды он решился на разговор, предложил развестись. Истерика и едва не случившийся за ней выкидыш убедили его больше не касаться этой темы. Впервые Алекс почувствовал себя загнанным в угол, беспомощным и совершенно не видящим просвета. Поездки и отлучки стали чаще. В основном — в Москву, к Марго.
Они проводили вместе все время, словно боялись расстаться хоть на секунду. Она действительно ушла от никчемного Ромы и жила у подруги — идти к матери даже в такой ситуации Марго не хотела. Алекс чувствовал себя намного лучше, оказываясь рядом с бывшей женой. Она уже была выше этого идиотского статуса, она превратилась в нечто иное, и терять ее Алекс не хотел и безумно боялся.
— Мы снова поженимся, Марго, — не раз говорил он, обнимая ее, и девушка счастливо кивала, соглашаясь.
И только одно постоянно глодало Алекса изнутри — мысль о Мадлен. Даже не столько о Мадлен, сколько о будущем ребенке.
Потом он много раз думал о том, что, наверное, можно было поговорить с Марго, и она поняла бы, но в тот момент он видел ее счастливое лицо и распахнутые глаза и просто не мог заставить себя причинить ей боль. Наверное, впервые смалодушничал, испугался…
Марго провожала его в аэропорт, они стояли в каком-то закутке и беззастенчиво целовались.
— Я приеду, — твердил Алекс, отрываясь от ее губ. — Ты только меня дождись, Марго, и я обязательно приеду. Совсем скоро. Я заберу тебя к себе — ну ее к черту, вашу страну. Ты ведь поедешь, Марго?
— Конечно. Как ты можешь спрашивать, ты ведь знаешь — мне все равно, где — лишь бы с тобой.
Словом, расставание было то еще.
В самолете Алекс никак не мог ни уснуть, ни сосредоточиться на чтении газеты, то и дело ловил себя на том, что мучительно ищет выход, способ разойтись с Мадлен миром. Он был согласен на любые ее условия. Но, увы, Мадлен не было нужно ничего, кроме него самого.
Домой он попал только через трое суток, проведя их в кокаиновом угаре в притоне своего приятеля Густава. После очередной «дорожки» становилось легче, стены, давящие на него и постепенно сходящиеся все ближе, не оставляя воздуха, начинали медленно раздвигаться, комната заполнялась светом и солнцем. Алекс открывал глаза, с трудом поднимая тяжелые веки, и видел перед собой только Марго — молодую, красивую, с длинными каштановыми волосами.
— Марго… — бормотал он, протягивая руки, но она вдруг исчезала, и вместо нее появлялось размалеванное вульгарное лицо очередной девки, присланной Густавом.
Только через три дня Алекс заставил себя встать под ледяной душ, выпил три чашки крепкого кофе, расплатился и поехал к себе.
Мадлен поливала цветы, стоя на невысокой скамеечке. Алекс вошел как раз в тот момент, когда она, привстав на цыпочки, пыталась дотянуться носиком лейки до ящика с фиалками над окном. Потом он долгое время не мог объяснить себе того, что сделал, не понимал, как так вышло. Нога сама потянулась к короткой толстой ножке скамейки и, поддев, дернула к себе. Мадлен упала на живот, выронив лейку, и зашлась криком, а он стоял и смотрел, как она корчится на полу у его ног.
Бригада медиков долго пыталась спасти недоношенного восьмимесячного ребенка, но тщетно. Состояние самой Мадлен тоже было далеко от стабильного, но Алекс уже не интересовался этим. Он вышел из больницы, дошел до первой же скамьи в сквере и позвонил в Москву.