Я укладывал всех подряд, искренне желая людям добра. И начинал докапываться до истины.
Помню, пришли ко мне крепкие мужички, в количестве двух штук. Жаловались на радикулит. Друг друга они не знали, но я их сделал соседями по палате, уложил. И приучил быть крайне внимательными к своему здоровью. Мурыжил их очень долго, и они как-то нехорошо спелись, боготворя меня и всячески превознося.
Назначил им рентген позвоночника, поясничного отдела. С клизмой и так далее, чтобы все было замечательно видно. Прихожу утром:
– Как наши дела?
Они стоят чуть ли не в обнимку, с энтузиазмом кивают:
– Моем прямую кишку, доктор!
– О, – говорю, – это интеллектуальное занятие.
– Да! – восклицают они. – Очень, очень!
И тут я подумал, что они, пожалуй, нашли и обрели друг друга. Благодаря мне. А ведь были семейными людьми.
Профессор Лапотников
Повстречал в метро своего декана.
Обнялись и чуть не прослезились.
Почему-то про всякую сволочь мне всегда есть, что написать, а вот о человеке редкой доброты – не получается. Слова прячутся.
Он теперь профессор эндокринологии, седой совершенно.
Наш декан никогда и никому не сделал ни одной гадости. Ни на кого не повысил голос. Не отличился ни единой придурью. Это исключительная фигура. Виктор Александрович Лапотников его зовут.
Хромосомы
Холст, масло, рамка, кисти: лаборатория диагностики заболеваний плода при институте акушерства и гинекологии.
Тишина. Рабочий день.
Микроскопы, пробирки, предметные стекла. Общая занятость, легкая сосредоточенность. Бьется муха. В коридоре – чьи-то гулкие шаги.
Внезапный вопль:
– Дауна нашли! Дауна!
Суетливое оживление. Все бегают, заглядывают, хлопают друг друга по спине, недоверчиво улыбаются, пожимают друг другу руки.
Нотабене
Вот даже не история, а мелкое наблюдение. Многих оно заставит недоуменно пожать плечами. Но тот, кто почует жуткую бездну, пусть берет с полки пирожок.
В нашем отделении вели журнал выписки.
Это была обычная амбарная книга для удобства и ориентации в перемене слагаемых. Сумма все равно не менялась. Этот журнал даже не числился в реестре медицинской документации, никто его никогда не проверял и не вменял в обязанность заводить. Он служил – ну, не знаю: блокнотом, органайзером или чем-то еще. Чтобы доктор и сестры знали, кто когда идет на выписку. Подготовили документы, транспорт и так далее. Я, например, назначал дату выписки еще при поступлении, мне это было очень приятно делать. Я вспоминал при этом, что все когда-нибудь закончится.
Старшая сестра потом переписывает, подает сведения на пищеблок. В общем, рутина.
Так вот. Бывали экстренные выписки, довольно часто. Пришел на работу, весь сияешь, но тут тебе докладывают о ночном поведении, скажем, двадцать шестой палаты, и она вся отправляется на дембель. И садишься их выписывать.
Вообразите: страница за страницей, страница за страницей, месяц за месяцем, год за годом. Фамилия и число – всё. Больше ничего.
Никаких пояснений не нужно.
Никто их и не писал. Все прекрасно знали, кого и почему.
Но у старшей сестры иногда что-то щелкало в голове.
И вот листаешь, листаешь, и вдруг видишь запись, сделанную ее рукой. Один, среди сотен подобных, отмечен. Ни для кого, ни для чего. Никто не просил. Никто не велел.
Дано пояснение: «за пьянство».
Уставишься – и сразу оледенеешь, примерив эмоции нашей старшей сестры: неудовлетворенность до примечания и тихая сатурация – после. Бездна разверзлась. Кто не прочувствовал – моя вина, не донес, плохо написал, непонятно.
Холера
Противохолерные учения случались у нас приблизительно раз в год.
Доктора, можно сказать, блаженно небожительствовали, потому что основная ответственность падала на сестер.
Противохолерные мероприятия чрезвычайно сложны, они выливаются в замысловатое противохолерное поведение, подлежащее доведению до автоматизма.
Все это очень напоминает игру-стрелялку, тогда как докторам по чину показаны стратегии.
Здесь мало системы боксов с хитро расположенными дверями. Надо соблюдать строгую последовательность действий, которой я, конечно, не то что не помню, но и когда и не знал – как и в Doom’е. Меня убивали сразу.
Вошел, снял одно, надел другое, сверху – третье; шагнул, третье снял, бросил в таз с ядовитым раствором; проконтактировал с фекалиями, снял первое и второе, напялил третье, два шага вправо, четыре влево; переменил ядовитую жидкость единожды или дважды, вернулся, проконтактировал с фекалиями, снял третье, натянул четвертое; пятясь задом, вышел из игры.
Никто не проходил эту игру с первого раза.
Проигравшим доставался бонус.
Корабельные новости
Психиатр, сидевший на телефоне, захотел в магазин. Попросил моего приятеля: «Посиди тут, я скоро приду». Нет вопросов, всегда пожалуйста.
Звонок.
– Але! Але! Это с сухогруза звонят!
– Слушаю внимательно.
– Мы тут на ремонт встали. У нас капитан сошел с ума. Взял пожарный топор и рубит палубу. Говорит, что в трюме дети тонут.
Дело житейское. Деловито:
– Давно на ремонте стоите?
– Да уже два месяца!
– А капитан сколько времени пьет?
– Два месяца и пьет, что за дурацкие вопросы.
Ну, все понятно.
– Давай адрес, где вы стоите.
– Да в Лиссабоне, еб твою мать!.. Я звоню узнать, что делать!
Звонок был по сотовому.
– А фельдшер у вас есть?
– Да он ушел куда-то неделю назад.
– Ну, я не знаю. Сдайте капитана в португальский дурдом.
– Ты что, охуел? Как же мы без капитана вернемся?
Ну, решили проблему кое-как.
– Есть у вас умелец, в вену колоть?
Нашелся.
– Возьмите в аптеке релашку и колите его три дня. Как проснется, сразу снова вырубайте.
Шестое чувство
У практических докторов иногда развивается волшебное чутье, просто звериная интуиция.
Вот коротенький эпизод.
Прихожу я на консультацию в кардиологический диспансер. А там обед.
Брожу по палатам, ищу клиентов.
Спрашиваю у докторши:
– Где Свекольникова?
Та:
– Сейчас-сейчас.
Побежала. Вернулась с таинственным видом:
– Доедает компот.
И я разу догадался, что сейчас мною попользуются досыта, потому что оплачено государством.
И не ошибся почему-то.
Корневой каталог
Человек вообще замечательное существо, если убрать шелуху. Прекрасное.
Вот случился у одного субъекта инсульт. Довольно серьезный – рука не работает, нога, язык. Голова работает только чуть-чуть.
И он отказался есть.
Привозят обед, ужин – не кушает, капризничает или еще чего там себе думает.
Никто и не знает, как быть. Все такое питательное, прямо из бака.
Тут сосед по палате показал ему порнографический журнал. Там и так, и этак, и сяк, все варианты и опции.
Клиент смотрел, смотрел и вдруг закушал. Две тарелки умял, супа.
Методичка
Проснулся от телефонного звонка, звонит приятель со «скорой».
– Скажи, – спрашивает, – «охуеть» – это глагол или наречие?
– А тебе зачем?
– Да я методичку пишу.
Так я и догадался, что со мной такое.
Сестры и Хмурое утро
Девять часов утра, рабочий день начинается. Наш маленький гастрономический подвальчик, до того пустынный, заполнила телом огромная медсестра в колпаке и ватнике для профессиональных командировок. Отряжена детской поликлиникой, что по соседству, за продовольственными товарами. Перетоптывает слоновьими ножищами, как медведь накануне большой нужды. Цепкие глазки шарят по полкам.
– «Белочку»… и еще «Белочку»… и вафельный тортик… нет, два… что бы еще взять?
Раздумья затягиваются минут на пятнадцать. Похаживает, заслоняет от меня продавщицу.
Сознание, наконец-то засучившее рукава, строит планы.
– Колбаски вон тот кусочек… а нарезочки нет? жалко… И салатик… он с огурчиком?
С огурчиком.
Уже у кассы, облегченно и радостно:
– Ну и хватит жрать! Правда?
Правда.
Стою, вспоминаю, как нечто похожее, под колпаком, вручило доктору нашатырный спирт вместо новокаина. А доктор делал аборт под местной анестезией.
В чем сходство между докторами и солидными ресторанными завсегдатаями?
Известно в чем.
И те, и другие смотрят на этикетку.
А этот доктор не посмотрел, и люди с понятием сообразят, чем кончилось дело. Плохо пришлось всем, но только не сестре, потому что она не отвечает ни за что.
Положительная динамика
А этот доктор не посмотрел, и люди с понятием сообразят, чем кончилось дело. Плохо пришлось всем, но только не сестре, потому что она не отвечает ни за что.
Положительная динамика
Болеет тут один человек, парализовало его.
Подержали немножко и выписывают. Главное ведь – положительная динамика, а она есть. Я и не зубоскальничаю, она действительно есть.
Родственник его звонит мне и говорит: улыбается, со всеми в палате попрощался, подал руку.
– Ну! – отвечаю с энтузиазмом. – А ты недоволен! Вот же она, динамика!
Тот выдержал недобрую паузу, продолжил:
– Попрощался с невесткой, которая за ним пришла…
Академический интерес
Академический интерес проявляют, естественно, академики и те, кто чуть ниже, то есть профессора.
Имеется в виду, что выясняется нечто, не имеющее ровно никакого значения для пациента и его лечения, потому что тот либо и так помрет, либо не помрет, но и лечить в нем нечего.
Иные профессора злоупотребляют академическим интересом и не имеют никакого другого. Помню, был – и есть – очень хороший профессор по фамилии Казаков, я у него учился. Так вот он вечно где-то витал. Наслушается на каком-нибудь симпозиуме ерунды и потом мечтает, как скоро будет лечить наследственные болезни чистыми генами, в уколах. Тогда как нормальному доктору, когда он слышит о лечении чистыми генами, умозрение рисует лишь двух санитаров-тезок, которые зачем-то вымыли руки.
Иногда лучше вообще ничего не знать.
Вот идет однажды один профессор с обходом, студенты плетутся следом. Зашли в одну палату, постояли там. Вышли, зашли во вторую, в третью.
В четвертой, отдельной, профессор увидел ботинки, торчавшие из-под одеяла. И проявил бессмысленный академический интерес.
– А это кто?
– А это? – переспросил лечащий доктор. – А это начмед.
– А, – сказал профессор, – ну, пошли дальше.
Точка сборки
Россия – родина не только слонов, но и дона Хуана.
На прием к гинекологу явилась бабка не бабка, но лет шестьдесят. И заголила живот, испещренный шрамами.
– А что же это у вас такое?
– Это пупок свернувши. Лечила.
Выяснилось, что «пупок свернувши» – русский народный диагноз. В деревнях его лечат банками, а точнее – чугунком: ставят его на пупок, как банку. И пупок выздоравливает, куда деваться.
Чем плох пупок, который свернувши, бабка-не-бабка объясняла долго, но непонятно.
Ясно было только, что такие болезни лучше лечить поближе к земле-матушке. А в городе чугунка, естественно, не нашлось, и пришлось поставить большую стеклянную банку литра на три, которая и разлетелась на куски.
Муму: Явление барыни
Травматология. Ординаторская.
Распахивается дверь, входит каменный гость: клиент, с особенной такой повязкой, когда согнутую руку удерживают перед собой поднятой на уровне плеча. Перелом ключицы и еще чего-то, если не путаю.
Вся повязка изрезана ножом.
В свободной руке – ножик.
С порога:
– Вы, доктор, не думайте, что я какой-нибудь такой. Я серьезный человек, с образованием. Но эти котята! Облепили мне всю руку, и я их чикаю, чикаю!
Сняли трубочку, позвонили кое-куда.
Приковылял психиатр: трясущаяся древняя бабушка, многомудрая.
– Ну что, милый – котятки?
– Котятки!
– Ну, поехали топить.
Эффективный менеджмент
В медицине давно назрела необходимость реформ, потому что копейка рубль бережет, и вообще.
Возьмем, к примеру, институт травматологии и ортопедии.
У тамошних докторов и сестер сложилась давняя традиция: доедать за больными. Да это везде такая традиция, отличительная черта отечественного здравоохранения.
Везут на тележке теплые баки с коричневыми буквами: «Пищеблок». И в этих баках постоянно оказывается чуть больше, чем надо, да пациенты привередливые еще, бывает, и отказываются от горохового супа с рыбой на второе. Ну и доктора кушают.
Это вообще святое занятие в медицине, обед.
Запеканка, омлет, компот слабительный.
Но вот в институт пришел начальник по финансам. Не знаю, кстати сказать, что за должность такая новая, какую он ставку занимает, менеджер этот.
Походил, поглядел на баки и ведра с супом и обязал всех буфетчиц доносить на желающих присосаться.
Он сказал, что доктора и сестры совершают преступление, обворовывают больницу. Они, по его словам, сжирают то, что можно продать для свиней.
О сверхчувственном восприятии
Сидели в ординаторской, перекусывали, беседовали об экстрасенсах.
Высказались все.
Последним был уролог К.
– Экстрасенс не может вылечить гонорею, – сказал он скромно, доедая из баночки и облизывая ложку. – А я могу.
Семейная медицина
Приехала теща с клещом.
Клещ впился, когда она в деревне что-то творила на огороде.
– Этот клещ не энцефалитный! – решительно заявила теща.
– Это он вам сказал? – прищурился я.
– А то меня клещи не кусали.
И наотрез отказалась от осмотра. Дело-то плевое: маслом растительным капнуть – и вынуть.
Что такое? – думаю.
Все вскорости разъяснилось. Оказалось, что над клещом уже поработал тесть, не хуже профессора Пирогова. Дал ему просраться пинцетом и йодом. Обезглавил и голову, естественно, оставил внутри.
Сегодня теща сдалась и показала мне послеоперационную рану. Я ошеломленно признал, что да, мне тут уже делать нечего. Впечатление такое, будто Пирогов выполнил резекцию легкого.
Инфаркт
«Скорая помощь» приехала по случаю инфаркта.
Первый вопрос:
– Ну, где инфаркт?
Да вот же он.
Пациент, глубоко взволнованный, описал симптоматику. Кашель, боль в горле, сопли из носа.
– Но почему же инфаркт?
Снисходительно:
– Сердце ведь слева?
Ну, допустим.
– Так вот из левой ноздри сопля длиннее раза в два. Все тянется и тянется – это инфаркт!
Неясыть
Враги ли человеку его близкие? Не знаю, не знаю. Когда как.
Иногда, имея дело с женами и мужьями моих пациентов и пациенток, я склонялся к утвердительному ответу.
Был у меня давным-давно один больной, пожилой человек. Я тогда работал в поликлинике, а он лежал дома, и меня обязывали к нему ездить.
Сей человек перенес стволовой инсульт и остался жить, но почти не глотал. Бывают такие вещи после инсульта. Ну, прошло время, а он так и не глотает. Тут уже ничего нельзя сделать. Если человеку отрежет трамваем руку или ногу – их же не пришьешь? Разве что в лечебнице Айболита или в институте микрохирургии.
Но жена клиента, внешне и внутренне отчаянно похожая на сову-неясыть, систематически названивала в поликлинику и желала видеть меня. Зачем? А вот зачем. Ей хотелось разыгрывать стереотипную, полюбившуюся ей сцену.
Вот я приеду, бывало, похожу вокруг, помашу молоточком, пошевелю бровями, разведу руками – ну а что я могу сделать? Ничего.
– Да, такие вот дела, – развожу я, значит, руками. – Ничего не могу поделать…
Для неясыти наступала звездная минута. Она взмахивала крыльями и отрабатывала условный рефлекс на мои слова. Поворачивалась к клиенту и утешающим голосом ворковала ему:
– Помирай, Мишенька, помирай, мой хороший. Вот как у нас теперь. Помирай, мой родной.
По лицу Мишеньки катились слезы – не то от волнения, не то просто такая непроизвольная была реакция, и он мычал.
Пожав плечами, я уезжал.
Через пару недель меня вызывали заново.
Я совал ему ложечку в горло, привычно обнаруживал отсутствие глоточного рефлекса и разводил руками:
– Ничем не могу помочь.
Неясыть с готовностью вскидывалась:
– Помирай, Мишенька, раз такие дела, помирай, мой хороший.
Я осторожно прощался и уходил. Мишенька плакал.
Через полгода я не смог это выносить и волевым нажимом уложил Мишеньку в больницу. Хлопая крыльями, неясыть поскакала за ним, приговаривая свое.
– Помирай, Мишенька, помирай.
Он и помер в итоге, по-моему, что было для него не худшим исходом.
Случайные встречи
Случайные встречи бывших больных с докторами способны пронять до печенок. Камень зарыдает.
– Доктор, как же вы постарели! Да вы должны меня помнить, я у вас еще в старом корпусе лежала…
«Ну да, ну да, – раздражается и мямлит доктор. – Так почему ты-то жива до сих пор?»
Штуковина
Аптека.
Возле окошечка топчется дед.
– Растет и чешется, растет и чешется… Мне бы чего…
Действительно: рожа заклеена пластырем поверх ватки.
Аптекарша услужлива: