Начмед-академик всякий раз, услышав, что у онколога снова инсульт, хлопал глазами и всплескивал руками:
– Это который же у него инсульт?
Память никудышная, понятно. Весь в трудах, разве упомнишь. Да и сам не то, чтобы очень здоровый.
Начмед постарше – у нас их много, не перепутать бы – показывала ему кулак:
– Не язви!
Она думала, что он цинично издевается, с медицинским черным юмором. Подозревала в человеке лучшее. А он и не язвил вовсе.
Нерастворимые осадки
Пока я ломаю копья, пока составляю сборники, персонажи больничной хроники – не потому ли? – исправно переселяются на тот свет или куда еще.
Уж нет моей заведующей отделением, бабули.
Она умерла в сумасшедшем доме.
Уже выгнали заведующего лечебной физкультурой за активную физкультуру с малолетками-пациентками – это напрасно, он ведь не помнил ничего и никогда. «Да?» – всегда удивлялся.
Умерла логопед, в него влюбленная по нелепому вывиху чувств, но не от них.
Уролог, чуя недоброе, сбежал еще при мне.
Теперь приглашают хоронить медсестру, что слона на скаку останавливала. Туда, где покоятся Зощенко и Ахматова. Ближе к Зощенко, я думаю, но без всякого злословия.
Так и не знаю, хорошо ли то, что я обеспечил им какую-никакую, а память. Даже имен не назвал – оно и к лучшему, наверно.
Царствие Небесное.
Они выпадают, словно хлопья нерастворимого осадка, уподобляясь бесшумному февральскому снегу.
Скоро там сделается совершенно тихо и пресно, а мои записи отнесутся к эпохе правления Анны Иоанновны, Бирона, карл и страшил, с фейерверками, карнавалами и ледяными дворцами.
Неуверенное послесловие
Перечитывая написанное, я поймал себя на невольном хмыканье: точно! Было такое! Надо же! Совсем из головы вылетело!
Письмо не помогло. Я напрасно старался. Старая черепаха памяти втягивает лапы и погружается в непроницаемый сон.
© 2003–2012