– Извините, а что случилось с матерью Юли? Раз девочка жила с вами…
– Она умерла, – коротко ответил Парамонов.
– Как умерла?
– Рак. – Он говорил неохотно, отрывисто. – Я, если честно, чувствую себя виноватым. Я ведь начал встречаться с Оксаной, когда Лера еще была жива. Хотя встречаться – это громко сказано. Мы переписывались на форуме. Лера лежала в больнице, я уже знал диагноз. Она умирала. Вы меня поймите, – вдруг стал оправдываться он. – Лера тяжело болела года три. Она была старше меня. И вот в сорок лет у нее нашли рак. Три года мы мучились. Куда только не ходили! Меня так вымотали эти больницы! И шарлатаны. Мы ведь и к экстрасенсам ходили. Пока мне не сказали: рак неоперабелен. И не забрали Леру в хоспис. Я весь Инет прошарил. Все искал чудодейственное средство. И вот на одном из форумов я познакомился с Ксанкой. Слово за слово… – Он вздохнул. – Но по-настоящему мы стали встречаться только после того, как Лера умерла.
– А поженились?
– Через год, – коротко сказал Парамонов.
– Да, печальная история, – вздохнула Люба.
– Ксанка оказалась сумасшедшей матерью! – оживился вдруг Юрий. – Когда узнала, что беременна, чуть с ума не сошла от радости!
– Вам повезло.
– Да, – согласился Юрий. – Очень повезло.
– Как же вы упустили девочку?
– Понимаете, я целыми днями на работе, – виновато сказал он. – Раньше и склад, и офис были в Москве. В десяти минутах езды от дома. Мне было очень удобно. А потом начался кризис. Офис оставили в Москве, а складское помещение арендовали за городом, там дешевле. А я занимаюсь «заливкой». Ездить туда не ближний свет, но я к этой работе привык. Шеф меня никогда не обижал. Он прекрасно знает, чем мне обязан. Моим мозгам. Я кучу денег для фирмы заработал. Не знаю, как к другим, но ко мне он всегда относился нормально и деньгами не обижал. Ксанка, как только залетела, бросила работу. У нее там и раньше-то не очень ладилось.
– А что она окончила? – из вежливости поинтересовалась Люба.
– Педагогический.
– Учителям сейчас хорошо платят.
– Ей и платят декретные. Она нормально ушла, без скандала, хотя сразу предупредила, что в школу не вернется. Я же говорю, что Ксанка сумасшедшая мать. Решила сидеть с Васькой, пока он в первый класс не пойдет. Не хочет его в садик отдавать. А я добытчик. Но это нормально: мужчина работает, женщина ведет домашнее хозяйство. Ксанка – хорошая жена. Готовит – пальчики оближешь! Дома всегда была нормальная обстановка. Ужин на плите, чистые рубашки в шкафу. Приезжаю – они по своим комнатам сидят. Каждая за своим компом. Уж этого добра…
– Понятно.
Плач в прихожей постепенно затихал. Люба поднесла ко рту чашку с остывшим чаем. Сделав пару глотков, спросила:
– Значит, Юля вам ничего не рассказывала о своем парне?
– Когда?
– А Оксане?
– Это вы у нее спросите.
– А вы разве не обсуждали с ней самоубийство дочери?
– Поймите, нас и так в полицию затаскали. Что тут еще обсуждать? Из детской комнаты не раз приходили. Юля ведь была несовершеннолетней, а их сейчас за это стригут, ментов. За проблемных подростков. А тут суицид!
– А следователь не связывал самоубийство Юли с группой «Анgелы Sмеrти?» – спросила Люба.
– А что это? – искренне удивился Юрий.
– Группа есть такая в социальной сети. Приват. Далеко не всех туда пускают. Юля была ее активным членом.
– Первый раз слышу, – удивился Парамонов. – Постойте… Была же записка. Юля написала ее тому самому мальчику, из-за которого…
– Юра! – В дверях появилась Оксана с Васькой на руках. – Ты вовсе не обязан об этом говорить! Дело закрыто! Мы достаточно намучились!
– Оксана, а вас следователь не спрашивал об «Анgелах Sмеrти»? – внимательно посмотрела на нее Люба.
– Первый раз слышу! – Васька опять заплакал, и Оксана принялась покрывать поцелуями его пухлые щечки: – Тихо, тихо, маленький… Успокойся, малыш…
– А вы читали ее предсмертную записку?
– Господи, ну сколько можно! – истерически взвизгнула Оксана. Она моментально изменилась: куда делся тусклый вид, усталость, подавленность?
«Сумасшедшая мать», – подумала Люба. Есть такой тип женщин. Семья для них на первом месте, а в ней главнее всего дети. Муж лишь средство, чтобы их обеспечить всем, чем только возможно. Оксана не рвется на работу, не очень-то следит за собой, с подружками общается постольку-поскольку, зато кастрюли блестят, бак для грязного белья к вечеру пуст, в шкафу стопкой лежат накрахмаленные простыни, а в холодильнике полно еды. Юрию и в самом деле повезло.
«Надо уходить…» Люба отставила пустую чашку и встала.
– Что ж, выздоравливайте, Юрий Павлович. – Стас тоже поднялся. – Мы проверим ваше алиби, а потом вернемся к этому разговору.
– Думаете, я взломал банковский сайт? – усмехнулся Юрий.
– Но ведь вы это можете?
– Я этим не занимаюсь! – отрезал Парамонов. – Если бы я мог взламывать банковские сайты, зачем красть комплектующие со склада, которые еще надо кому-то продать, куда-то определить черный нал. А тут увел деньги в офшор – и живи себе припеваючи где-нибудь на Гаити.
– Почему Гаити? – невольно улыбнулась Люба.
– Ну а куда ж мне с такими деньгами? – развел руками Парамонов. – Послушайте, я программист, а не вор. Мне хорошо платят за мою работу. Я очень люблю свою жену, поэтому не имею любовницы. Обожаю сына. Мы с Оксаной не озабочены потреблятством.
– Как-как?
– А что? Мне нравится это модное словечко. – Юрий улыбнулся. – Очень точно отражает образ жизни, которым живет большинство. Я его в Инете вычитал. Потреблятство. Понравилось. Так что не впутывайте меня в это. И… мою семью тоже в покое оставьте, – тихо попросил он.
Оксана стояла рядом и согласно кивала. Васька сосредоточенно сосал палец.
– Вот моя визитка. – Люба полезла в сумочку. – Если что, звоните. Мне очень интересно знать все об «Анgелах Sмеrти». Вдруг вы что-то вспомните.
– А зачем вам это? – удивленно спросил Юрий.
– Я пишу диссертацию… – Люба слегка замялась. – О влиянии Интернета на различные возрастные группы. В основном меня интересуют подростки.
– Я не думаю, что мы вам чем-нибудь можем помочь.
Им со Стасом ничего не оставалось, как распрощаться. Любина визитка осталась лежать на столе рядом с пустой чашкой. Не исключено, что ее смахнут в мусорное ведро вместе с фантиками из-под конфет. Оксана – хорошая хозяйка. Она ревностно хранит семейный очаг и покой мужа.
Едва они отъехали от дома Парамоновых, Люба сказала:
– Это не он.
– Как так? Мы же с тобой решили…
– Не он, и все. Я чувствую.
– Что ж ты со мной делаешь! – разозлился Самохвалов. – У нас было три стопроцентных подозреваемых! Три! Которые железно вписывались в схему! А теперь никого! Ноль!
– Остались еще двое, – тихо напомнила Люба.
– Кто?! Габаев с Максом?!
– Именно.
– Ну, понятно. Как говорится, ищи крайнего. А крайние у нас кто? Гастарбайтеры! На них все и валят. У Габаева временная регистрация. Он – лицо кавказской национальности. Лучшей кандидатуры не найти, согласен. Но пойми ты… Мне не срок ему надо нарисовать, а деньги вернуть. Бабки, грины… Понимаешь?!
Люба пожала плечами:
– Понимаю.
– Да ничего ты не понимаешь!
– У Парамонова алиби, – напомнила она.
– А я тебе сто раз говорил, что вор, а теперь еще и убийца, не дурак. Откуда я знаю, кто покупал лекарство по кредитке Парамонова? Может, сообщник?
– А может, они все повязаны? Все работники склада? Один ворует, другая базу рисует, третий сбывает краденое.
– А что? Об этом я не подумал… Еще один подельник? – всерьез задумался Стас. – Всем гамбузом тащат?
Они какое-то время молчали.
– Что ты скажешь о его жене? – спросила Люба.
– Кого? Парамонова? Баба как баба.
– По-моему, она нервничала.
– А ты бы не нервничала?
– Если мой муж невиновен – то нет. Он сказал что-то очень важное… погоди… Там была какая-то фраза… Которая меня насторожила…
– Ты же сказала, что он невиновен, – усмехнулся Стас.
– Такое странное чувство, что он мне все рассказал. И я поняла, о чем это он, но… Что-то меня отвлекло…
– Перестань играть в детектива, – поморщился Стас. – Тебе не идет.
– Я не играю, – обиделась она. – Это психологический фокус, ключевую фразу из важного разговора человек вспоминает где-то через сутки. Если разговор состоялся вечером, то наутро. Недаром же говорят: утро вечера мудренее. Вперед бегут эмоции: он мне сказал, а она сказала… Имеют значение тон, обидные слова, реакция свидетелей разговора, если они были. И только когда спадает накал страстей и душа успокаивается, включаются мозги. Тут-то и всплывает ключевая фраза, сказанная, быть может, в запале. Важнейшая информация. Парамонов мне сказал все, что я хотела услышать, уверена.
– Есть шанс, что завтра ты назовешь мне имя убийцы? – усмехнулся Стас.
– Возможно… – она еле слышно вздохнула. Пока никаких идей. Но и утро еще не наступило. – Что мы будем делать дальше?
– Возможно… – она еле слышно вздохнула. Пока никаких идей. Но и утро еще не наступило. – Что мы будем делать дальше?
– Мы? Ты же отказалась мне помогать.
– Я тебе должна. Ты избавил меня от приставаний Василия Федоровича. На работе меня, похоже, восстановят. Все утряслось.
– Значит, проблема рассосалась?
– В процессе.
– Выходит, ты больше не несчастная женщина?
– Стас, я несчастная одинокая женщина, но ты можешь расслабиться. Я готова перейти от безостановочных рыданий к разумному осмыслению ситуации. То есть я могу остаться дома одна.
– Это хорошо, – он кивнул. – Раз ты пока не готова назвать мне имя вора, а главное, предъявить стопроцентные доказательства, давай отрабатывать Макса.
– Почему не Габаева?
– Потому что это очевидно! – отрезал Стас. – Настолько очевидно, что не хочется верить. Они с кладовщицей были друзьями, он хранил ее вещи, она подчищала ради него базу. А потом отказалась это делать, и Габаев в запале ее убил. Он человек южный, горячий. Потом Габаев аккуратно свернул сетевой шнур и положил обратно в коробку?
– Да, смешно.
– Вот Парамонов мог бы так поступить, – внимательно посмотрел на нее Стас.
– Это не Парамонов.
– Потому что у него алиби? – насмешливо спросил Самохвалов.
– Не мог, и все. А почему Парамонов сказал о Максе «засланный казачок»?
– Родственник босса, – пожал плечами Стас.
– Ольга Ивановна тоже была родственница.
– Так Макс же на повышение идет. Заслужил, значит.
– Но как могли воровать у Макса на глазах, если он засланный?
– Потому что он придурок. Я не так выразился. Тусовщик. У него все мысли ниже пояса. Слишком много баб вокруг вьется. Будет он торчать до ночи на складе, караулить имущество дяди?
– В рифму сказал, – улыбнулась Люба.
– Случайность. Я не поэт, я практик… Проверяй Макса, – вздохнул Стас. – Направо, и приехали! Высади меня здесь.
– А ты разве ко мне не зайдешь? Я же подвергаю свою жизнь опасности!
– Ты, кажись, больничный взяла на неделю. Вот и сиди дома. Люба, мне работать надо. – Он открыл дверцу. – Я тебе позвоню.
Она вздрогнула: Стас, как всегда, не рассчитал силы. Хлопнул дверью слишком громко. Через залепленное снегом стекло Люба смотрела, как он торопится к метро. А ведь опасность и в самом деле реальная. Она сегодня почувствовала ее всей своей кожей. Брр-р… Холодом повеяло…
Такое ощущение, что своими действиями она взвела у кого-то на оружии курок. И вот-вот раздастся выстрел.
Монтекки и Капулетти
Разбудил ее телефонный звонок.
– Але? Ты что, спишь?! – раздался Люськин отчаянный крик, едва Люба поднесла к уху трубку.
– Я на больничном.
– Ты мне срочно нужна!
– А что случилось?
– Нам сегодня надо выйти в эфир! Сенсация! Да, и эти две телки мне тоже нужны!
– Какие телки?
– Ты что, забыла?! Которые рвались рассказать об издевательствах учителей! Ты же записала номера их телефонов! Записала?!
– Да. Но почему такая срочность?
– Мамаша девчонки, которая отравилась, чуть не зарезала папашу ее парня! Он в реанимации! В тяжелом состоянии!
– Погоди-погоди… – Спросонья Люба плохо соображала, да и Люська палила очередями, как из пулемета. – Какая мамаша, какой папаша? Кого зарезали?
– Караваева! Напала с ножом! На! Краснова! Отца! Стасика! С которым! Дружила! Света! Которая! Отравилась!
Сердце у Любы упало:
– Когда это случилось?
– Вчера вечером. – Пулемет марки «Людмила Иванова» опять застрочил очередями: – Он домой возвращался, припозднился на работе, а она его в подъезде подкараулила с кухонным ножом. Сегодня это во всех газетах! На первых полосах! А ты дрыхнешь! Нам надо опередить «Первый» и «Россию», тем более ты уже побывала в той школе, где училась Света, и у тебя есть свидетели, которые рвутся в эфир! А у остальных каналов пока никого. Им петь с чистого листа. Мужик, ясен пень, ничего сказать не может, только кровавые пузыри пускает, да и в реанимацию не прорвешься. Мне удалось сделать лишь несколько кадров.
– Тебе?
– Моим помощникам! Не цепляйся к словам! Зато я договорилась с врачом психушки, в которую пока упекли Караваеву. Ее ведь в камеру нельзя, к нормальным людям. – Люську несло. – Ты бы знала, чего мне это стоило! Такие деньжищи пришлось отвалить!
– Тебе?
– Люба, что ты язвишь? Это же бомба! Современные Монтекки и Капулетти! Срочно звони девчонкам!
– Но они вовсе не об этом хотели рассказать…
– Они с ней учились! Со Светой! Свету-то я заполучить на эфир уже не могу! В аду деньгами не берут, только душами, а моя уже давно пошла с молотка! Ха-ха! – рассмеялась довольная шуткой Люська. – Я попробую вытащить в студию парня, но его мобильник пока не отвечает. А это надо сделать сегодня. Хорошо, что ты на больничном.
– Сегодня съемки?! – ужаснулась Люба.
– А ты хочешь, чтобы они нас опередили?! Это моя тема! Я – лучшая ведущая ток-шоу в стране!
– По-моему, у тебя мания величия.
– Короче: собирайся, я за тобой заеду. Берем штурмом психушку. За день нам надо продумать сценарий. Вечером – запись. – И Люська дала отбой.
Люба не успела и слова вставить. Другому человеку она бы сразу сказала: нет. И это не обсуждается. Но речь шла о лучшей подруге. Апельсинчику Люба была обязана своей известностью, большими гонорарами, праздниками, которые проводила в ее семье. Пусть в чужой, но одиноким людям выбирать не приходится. Огни новогодней елки, смех детей, праздничный торт со свечками… Как без всего этого? Пусть зовут ее тетей Любой, крестной, хоть кем. Ивановы были ее семьей, и Люба просто не могла отказать Людмиле. Язык не поворачивался.
Поэтому она встала и торопливо начала собираться. Звонок в дверь раздался через полчаса. «Каким образом Люська умудрилась за такое короткое время промчаться сюда по пробкам?» – удивилась Люба. Но факт оставался фактом: на пороге, блестя выкрашенными во что-то невообразимое волосами, стояла Людмила.
– Ты готова? Вперед!
Зевающую Любу потащили к лифту, потом запихнули в «Хаммер». Люська была на взводе, от нее просто искры летели. На солнце, которое проглянуло наконец из-за туч, ярко вспыхивали ее волосы, в ушах горели серьги с сапфирами, пылали щеки и яростно сверкали глаза. Когда они тронулись, Люба невольно вжалась в сиденье. Раздалось противное кряканье, и ее на мгновение ослепила вспышка. Потом еще одна и еще. Наконец Люба сообразила, что на «Хаммере» появилась мигалка. Люська где-то раздобыла спецпропуск.
– Надо быстро, – пояснила подруга, поймав ее удивленный взгляд. – Дел тьма, и все нужно успеть. Хочешь жить – умей тырить.
– Ты украла мигалку? – ахнула Люба.
– У нас частный телеканал. Угадай, где сидит хозяин?
– В тюрьме?
– Еще не заслужил. В Думе. Не дергайся, я ее не крала. Он мне сам дал. Потому что сечет момент. Нам надо раскрутиться. То есть мы и так раскручены, но нам нужны суперрейтинги. Чтобы утереть нос федеральным каналам и получить суперконтракт на рекламу.
– Контракт на крови, – грустно вздохнула Люба.
– А кто недавно нарколога избил? Сиди уж, правильная!
– Кто тебе сказал про Караваеву?
– У нас врачи в приемных покоях на зарплате. Как только интересный случай – первый звонок куда? Ан нет, не в полицию! Первый звонок за деньги. Потому что своя рубашка ближе к телу. Я уже справки навела. Как услышала фамилию… Память-то у меня профессиональная. Караваева? Какая Караваева? У которой дочка недавно отравилась? Люба, у меня уже наработан материал! А тут такая удача!
– Удача, что мама девочки, покончившей с собой, зарезала человека? – грустно спросила Люба.
– Она отомстила! И так бы на ее месте поступила любая мать! Я бы тоже его убила!
– Да с чего ты взяла, что Краснов виноват? Она же сумасшедшая! Да мало ли, что ей в голову взбрело! Если хочешь знать, это я спровоцировала нападение на Краснова. Потому что подруги Светы пишут в Инете, что у нее был роман с женатым мужчиной и она якобы делала от него аборт. Я пошла к Караваевой и…
– И ты молчишь?! – потрясенно спросила Людмила.
– Света была девственницей. Никакого аборта она не делала. И вообще это личное.
– Какое на х… личное! Это сенсация!
– Не матерись, – попросила Люба.
– А как с тобой еще?! Подруга, называется! Так ты эту Караваеву, выходит, знаешь!
– Она на знакомство не напрашивалась и, если честно, не очень-то была мне рада. Я пыталась ее разговорить, но не смогла. Узнала только, что никакого аборта Светлана не делала. Я поняла, что Караваева после смерти дочери не в себе, и вызвала врача. Я была уверена, что доктор Фетодова ее проконтролирует. Караваева при мне приняла успокоительное. Ума не приложу, что случилось. Как Татьяне Ивановне удалось нас провести?
– Ах, у тебя есть еще один ценный свидетель! – взвыла Люська. – Доктор Федотова!
– Ты можешь думать о чем-нибудь, кроме рейтингов? – разозлилась Люба.