В другом ухе я услышал голос Грималкина, говорящий низким, напряженным, голодным шепотом.
– Смертный скот. Не касаясь твоего прошлого, не касаясь твоего будущего, вот что ты должен знать: я – Мэб, и я соблюдаю свои сделки. Попробуй еще раз подвергнуть сомнению мои обещания, обезьяна, и я полностью заморожу воду в твоих глазах.
Боль уменьшилась до просто мучительной, и я сжал зубы, чтобы удержать крик. Я снова мог двигаться. Я отшатнулся далеко от нее и отползал, пока моя спина не оперлась о стену. Тогда я закрыл глаза руками и почувствовал укол замороженных ресниц.
Я сидел так в течение минуты, изо всех сил пытаясь управлять болью, и видел цвета, постепенно меняющиеся от белого к глубокой красноте, и затем к черному. Я открыл свои глаза. Попытался сфокусировать их. Почувствовал влагу на своем лице, коснулся ее пальцем. В моих слезах была кровь.
– Я не принуждала тебя, не посылала никаких моих агентов, чтобы сделать это, – продолжала Мэб, как будто в беседе не было никакого перерыва. – Тем не менее, если ты хочешь выжить, то ты будешь служить мне. Я уверяю тебя, что агенты Лета не будут отдыхать, пока ты не умрешь.
Я уставился на нее в течение секунды, все еще полуошеломленный от боли и еще раз глубоко и мудро напуганный.
– Это – другой пункт соглашения между Вами и Титанией.
– Когда один Двор движется, другой по необходимости движется с ним, – сказала Мэб.
– Титания хочет мертвого Марконе? – прокаркал я.
– Откажись, – ответила она, – и ее эмиссары продолжат искать твою смерть. Только найдя Барона и сохранив ему жизнь, ты сохранишь свою собственную. – Она сделала паузу. – Если …
– Если?
– Если ты не согласишься поднять мантию Зимнего Рыцаря, – сказала Мэб, улыбаясь, – если ты это сделаешь, я буду вынуждена выбрать другого эмиссара, и твоя причастность к этому вопросу закончится. – Ее веки томно опустились, и ее суррогатный голос стал текучим, опрометчивым, в нем послышалась нежность. – Как мой Рыцарь, ты узнал бы власть и удовольствие, какие немногие смертные испытывали.
Зимний Рыцарь. Смертный защитник Зимнего Двора. Предыдущий парень, у которого была такая работа, насколько мне известно, все еще висел распятый на замороженном дереве среди ледяных глыб, его замучивали почти до смерти, и затем исцеляли, чтобы начать процесс снова. Он уже сошел с ума где-то в одном из этих циклов. Он не был хорошим человеком, когда я знал его, но ни одному человеку не пришлось так страдать, как ему.
– Нет, – сказал я. – Я не хочу закончить, как Ллойд Слэйт.
– Он страдает от твоего решения, – сказала она. – Он остаётся живым, пока ты не принимаешь мантию. Прими мое предложение, дитя-чародей. Отпусти его. Сохрани свою жизнь. Вкус власти не похож ни на что, знакомое тебе. – Ее глаза, казалось, все увеличивались, становясь почти люминесцентными, и ее не-голос был наркотиком, обещанием. – Есть очень многое, чему я могу тебя научить.
Приличный человек отклонил бы ее предложение.
Я – не всегда мог быть таким.
Я мог бы предъявить вам некоторые оправдания, если хотите. Я мог бы сказать вам, что уже шести лет я был сиротой. Я мог бы сказать вам, что приёмный отец, который меня воспитывал, подвергал меня большему количеству форм психологического и физического злоупотребления, чем вы могли бы сосчитать. Я мог бы сказать вам, что меня несправедливо подозревали всю взрослую жизнь в Белом Совете, принципы которого и идеалы я поддерживал изо всех сил. Или возможно я мог бы сказать, что я слишком часто видел, как хорошим людям причиняли боль, или что c моим колдовским Зрением я рассмотрел много противных вещей. Я мог бы сказать вам, что меня самого неоднократно ловили и оскорбляли существа ночи, и что я никогда по-настоящему не мог возобладать над ними. Я мог бы сказать вам, что я уже сто лет не трахался.
И все это была бы правда.
Но на самом деле штука в том, что есть часть меня, которая не настолько хороша. Есть часть меня, который вырывается, чтобы нанести удары моим врагам, которая устала от незаслуженных оскорблений. Существует этот тихий голос в моей голове, который иногда хочет выбросить к черту правила, прекратить пытаться быть ответственным, и просто взять то, что я хочу.
И в течение минуты, я задавался вопросом, на что это могло бы походить, если принять предложение Мэб. Жизнь среди Сидхе была бы … интенсивной. В любом смысле, который смертный может вообразить. На что это походило бы, если жить в доме? Черт, вероятно, в большом доме, даже в чертовом замке. Деньги. Горячий душ каждый день. Каждый прием пищи – банкет. Я мог бы позволить себе любую одежду, любую машину. Я мог бы отправиться в путешествие, увидеть места, которые я всегда хотел увидеть. Гавайи. Италия. Австралия. Я мог бы научиться ходить под парусом.
Женщины, о, да. Горячие и хладнокровные девочки. Жестоко красивые, чувственные существа, все как одна передо мной. У Зимнего Рыцаря были статус и власть, а они – даже не касаясь афродизиака фэйри – чертовски привлекательны для женщин.
У меня могло бы быть … почти что угодно.
Платой за все это была бы моя душа.
И нет, я не говорю ни о чем волшебном или метафизическом. Я говорю о ядре моей личности, о том, что делает Гарри Дрездена самим собой. Если я потеряю эту сущность, ту сущность, которая определяет меня, то, что останется?
Только куча физических процессов – и сожаление.
Я знал это. Но все равно, я все еще чувствовал прохладные губы Мэб на моем ухе, они посылали медленную, приятную рябь ощущений через все мое тело, когда я дышал. И этого было достаточно, чтобы заставить меня колебаться.
– Нет, Мэб, – сказал я наконец. – Я не хочу эту работу.
Она изучила мое лицо спокойными, тяжелыми глазами.
– Лгун, – сказала она спокойно. – Ты хочешь. Я могу видеть это в тебе.
Я сжал зубы.
– Та часть меня, которая хочет этого, не имеет права голоса, – сказал я. – Я не собираюсь устраиваться на работу. Точка.
Она наклонила голову и уставилась на меня.
– Однажды, чародей, ты будешь стоять на коленях у моих ног и просить, чтобы я даровала тебе мантию.
– Но не сегодня.
– Нет, – сказала Мэб. – Сегодня ты возмещаешь мне пользу. То есть, как я и сказала, что ты будешь.
Я не хотел думать об этом, и я не хотел открыто соглашаться с нею. Так что вместо этого я кивнул на участок тротуара, где только что была скульптура.
– Кто захватил Марконе?
– Я не знаю. Это – одна из причин, почему я выбрала тебя, эмиссар. У тебя есть дар находить то, что потеряно.
– Если Вы хотите, чтобы я сделал это для Вас, я должен задать Вам несколько вопросов, – сказал я.
Мэб поглядела, как будто консультируясь со звездами через все еще падающий снег.
– Время, время, время. Никогда этому не будет конца? – Она покачала головой. – Дитя-чародей, час почти прошел. У меня есть обязанности, которые надо выполнять – так же, как и у тебя. А сейчас ты должен подняться и уйти из этого места немедленно.
– Почему? – спросил я осторожно. Я поднялся на ноги.
– Когда твой маленький слуга предупреждал тебя об опасности, дитя-чародей, он имел в виду вовсе не меня.
На улице за пределами переулка уже не было ни ветра, ни метели. На другой стороне улицы, как раз напротив переулка стояли двое мужчин в длинных пальто и больших шляпах. Я внезапно почувствовал вес их внимания, и мне показалось, что они были удивлены, увидев меня.
Я повернулся, чтобы сказать Мэб… но ее уже не было. Грималкина тоже, они оба исчезли без следа. Остаточной магии или отпечатков, как сказала Мерфи, не было тоже.
Я повернулся к улице как раз вовремя, чтобы увидеть, что две фигуры сходят с тротуара и движутся ко мне длинными шагами. Они были высоки, почти с меня ростом, и плотного сложения. Снегопад утих, и улица была гладким полем нетронутого снега.
Они оставляли на нем раздвоенные следы.
– Дерьмо, – сплюнул я, и побежал, отступая в узкий, невыразительный переулок.
Глава 7
При этом признаке отступления мужчины откинули назад головы и издали пронзительные, блеющие крики. Их шляпы свалились, когда они это сделали, открывая закрученные рожки граффов и прочие козлиные признаки. Однако они были больше, чем первая команда нападавших, больше, сильнее, и быстрее.
И поскольку они были довольно близко ко мне, я заметил кое-что еще.
Они оба достали автоматы из-под пальто.
– О, господи, – пожаловался я уже на бегу. – Это же просто несправедливо.
Они начали стрелять в меня, и это было плохой новостью. Чародей ты или нет, пуля в голову разбрызгает твои мозги в точности так же, как у любого другого. Действительно же плохие новости были в том, что они вовсе не распыляли пули повсюду. Даже с автоматическим оружием, не так легко поразить движущуюся цель, и старый метод вести огонь “брызгай и молись” полагался на слепую удачу, замаскированную под закон средних чисел: Выпустите достаточное количество пуль, и в конечном счете вы должны во что-нибудь попасть. Используя этот метод стрельбы, и иногда можно достичь намеченной цели, а иногда нет.
Но граффы стреляли, как профессионалы. Они выпускали короткие очереди прицельного огня, и при этом еще сами передвигались.
Я чувствовал, что нечто ударило мне в спину, чуть левее от позвоночника, воздействие, которое как бы простучало по спине и отложилось в суставе. Это было острое, неприятное ощущение, но оно меня больше удивило и напугало, чем нанесло вред. Я продолжал бежать, наклоняя голову вниз, и насколько мог, сгорбив плечи. Защитное волшебство, которое было вложено в мое плащ, могло, очевидно, остановить любые пули, которые использовали граффы, но, допустим, рикошет в любое место вокруг плаща – в ноги, например, – убил бы меня точно так же, как попадание в голову. Только потребовалось бы немного больше усилий со стороны граффов, вот и все.
Трудно думать, когда кто-то пытается убить тебя. Мы, люди, не приспособлены к тому, чтобы быть рациональными и творческими, когда дело касается нашей жизни, когда мы подвергаемся риску быстрого и жестокого конца. У самого тела есть определенные идеи, но в основном из стратегий выживания оно предпочитает обниматься, а остальные сводятся к “разорвать угрозу на части”, или “бежать изо всех сил.” Никаких размышлений в это время, работают инстинкты.
Наши инстинкты помогали нам долгое время, тем не менее, теперь существуют угрозы, которые такими методами не нейтрализуешь. Вы не можете опередить пулю, и нет смысла идти на бандита врукопашную. Скорость и бессмысленная агрессия не собирались поддерживать меня. Я должен был найти выход.
Я почувствовал, что другая пуля поразила более низкую часть моего плаща. Она ударилась об усиленную колдовством кожу и толкнула ее вперед, приблизительно так, как это сделал бы кинутый камень. Хотя, по общему мнению, камень при ударе не производит неприятного шума и не напоминает сердитого шершня. Я сваливал мусор позади себя, надеясь, что это собьет с толку граффов хоть на какие-то секунды и предоставит мне немного времени.
Эй, ты пытаешься придумать убедительный, рациональный курс действий, перебегая засыпанный снегом переулок с настоящими персонажами из сказки за спиной, причем они еще и стреляют в тебя. Это не так просто, как может показаться.
Я не смел повернуться к ним лицом. Я, возможно, мог поднять щит, чтобы остановить этот огонь, но как только я прекращу двигаться, я буду иметь дело сразу с двумя фантастическими противниками, один из них просто перепрыгнет через меня, как какое-нибудь экстра-кунг-фу, и они нападут на меня с двух сторон сразу.
Фактически, если бы я был ими, и поймал меня в том переулке …
В этот момент огонь по мне прекратился, и я понял, что случилось.
Я выхватил свой жезл и, подбегая к концу переулка, направил его передо мной, и крикнул, “Forzare!”
Выбранный мною момент времени не был идеален. Невидимая сила, которую я выпустил из конца жезла, вылетела передо мной невидимым тараном. Она ударила третьего граффа, который как фэйри-головорез притаился за углом, как ударила бы массивная дубовая дубинка, что была у него в руках. Взрыв не поразил его прямо. Так бы его просто отбросило бы в сторону. Вместо этого удар пришелся по правой стороне его тела, отбросив дубинку далеко от него и посылая граффа в пьяное, колеблющееся вращение.
Я не очень много знаю о козах, но кое-что узнал о лошадях, заботясь о верховых лошадях моего второго наставника Эбенезера Маккоя на его небольшой ферме в Миссури. Их ноги ужасно уязвимы, особенно учитывая, сколько веса они принимают на такую относительно маленькую область. Любая из ста небольших вещей может пойти не так, как надо. Одна из них – возможность, что некоторые из удивительно хрупких небольших костей выше копыта могут быть сломаны или раздроблены. Травма бабки или сустава могут сделать лошадь хромой на несколько недель и даже месяцев.
Так что, когда я поравнялся с крутящимся граффом, я раскачал свой посох, как бейсбольную биту, нацеливаясь позади одного из его копыт. Я почувствовал отдачу от удара в руке и услышал резкий треск. Графф издал высокий и совершенно козлиный крик удивления и боли, и упал на снег. Я почти полетел огромными шагами, пересекая улицу, чтобы добраться до самого близкого угла, прежде, чем его приятели опомнятся и смогут выстрелить в меня.
Когда вы ведете игру, вы, черт возьми, можете хорошенько убедиться, что тот, кого вы считаете добычей, готов ко всему и способен на многое.
Я нырнул за следующий угол всего за половину секунды до того, как оружие позади меня закашляло, изрыгая пули, отбивая кирпичную крошку от стены. На той стороне здания была стальная дверь, дверь только для выхода без ручки на внешней стороне. Но я не мог долгое время стоять здесь, ожидая граффов. Я рискнул, остановился, и нажал рукой на дверь, надеясь, как безумный, что у нее там толчковый отпирающий механизм, а не мертвый болт.
Мне повезло. Я почувствовал задвижку с другой стороны, протянулся моей волей и прошептав "Forzare", направил силу по ту сторону двери. Она затрещала, открываясь. Я нырнул внутрь и закрыл дверь за собой.
Здание было темным, тихим, и почти неприятно теплым в отличие от ночи снаружи. Я повалился на металлическую дверь, переводя дыхание.
– Хорошая дверь, – прохрипел я. – Отличная дверь. Отличная, запертая, враждебная к фэйри дверь.
Мое ухо прижималось к двери, и по этой причине, я немедленно услышал движение на другой стороне. Тихо хрустнул снег.
Я замер.
Я услышал скоблящий звук, и фырканье, похожее на лошадиное. Потом ничего.
Меня потребовалось, возможно, секунды три, чтобы понять, что графф с другой стороны двери делает то же самое, что и я: слушает, чтобы понять, есть ли кто-нибудь с другой стороны.
Между нами было каких-то шесть дюймов.
И я стоял там в полной темноте. Если бы что-то пошло не так, как надо, и графф вошел следом за мной, то я не мог бы убежать. Я не видел ни пола, ни стен, ни любых других препятствий, которые могли бы помешать. Например, лестницу. Или насыпь ржавых лезвий.
Я замер, не смея двинуться. Металлическая дверь или нет, если у граффа был настоящий автомат и настоящие боеприпасы, он мог бы пронзить меня насквозь прямо через сталь. И мало ли что у него могло быть с собой еще. Я когда-то видел очень отрезвляющую демонстрацию того, как кого-то пронзили мечом с другой стороны металлической двери, и это не было симпатично.
Таким образом, я стоял на месте и пытался думать спокойно.
Именно тогда я вспомнил один из тех кинофильмов с маньяком в призрачной маске, где один из детей прислоняется к стенке душевой кабины, прислушиваясь точно таким же способом, как я сейчас. Убийца в соседней кабинке всаживает нож в ухо жертвы.
Это была мысль, стимулировавшая панику, и внезапно мне пришлось бороться с желанием бежать. Мое ухо начало испытывать неистовый зуд. Если бы я не знал, что граффы пытались прогнать меня, как кролика от его участка колючего кустарника, то мне, возможно, не удалось сохранить мое самообладание. Это было сложно, но я сделал это.
Полторы недели прошли прежде, чем я услышал еще один выдох от большей, чем у человека, груди, и пару быстрых, легких хрустов раздвоенных копыт на снегу.
Я отодвинулся от двери так тихо, как только мог, дрожа от выброса адреналина, усталости, и холода. Мне нужно думать быстрее этих жоп, если я хочу выйти отсюда целым. Инки, Бинки и Пинки знали, что я вошел здесь, и они не собирались бросать преследование. Прямо сейчас один из них наблюдал за дверью, в которую я вошел, чтобы я не мог выскочить. Двое других пошли вокруг здания, ища путь внутрь.
Я был совершенно уверен, что я не хочу оказаться рядом, когда они найдут его.
Я снял амулет, который я ношу на шее, пробормотал заклинание, и послал крошечное усилие желания. Амулет запылал нежным синим светом.
Я стоял в каком-то служебном коридоре. Голый бетонированный пол соседствовал с некрашеными стенами. Было несколько дверей на правой стороне зала, и еще одна в дальнем конце. Я проверил их. Первая дверь открылась в комнату, содержащую несколько видов нагревателей и кондиционеров, соединенные осьминогом системы труб. Мне это ничем не поможет.
Следующая комната была заперта на висячий замок. Я почувствовал себя немного плохо при мысли о взломе, но вынул свой жезл, закрыл глаза и сконцентрировался, а затем послал импульс энергии, сосредоточенный в лезвие чистой силы. Оно прошло через засов и вонзилось в тяжелую дверь за ним. Замок упал на пол, его чисто разрезанная сталь, светилась тускло-оранжевым цветом на краях.
Комната по другую сторону была, вероятно, инструментальной мастера здания. Она была небольшой, но очень аккуратно организованной. Там были инструменты для работы по дереву, а также различные лампочки, воздушные фильтры для кондиционеров по соседству, сменные части для дверей, сливов, и туалетов. Я позаимствовал несколько вещей и положил две двадцатки на рабочее место в качестве извинения. Потом я отступил обратно в прихожую и продолжил обследовать здание.