Но теперь, когда именно от меня, от моей способности принимать единственно правильные решения зависело многое, если не все, мне нужно было, образно говоря, подогнать костюм по своей мерке.
Вот о чем, кстати, я подумал прежде всего: следовало спохватиться гораздо раньше, сразу же после первого убийства. Ланж оказался слабаком, он совсем потерял голову со страху — и поплатился за это жизнью. Мне было жаль беднягу, и все же я не мог простить ему его нерешительность. Впрочем, опасная эта тенденция колебаться присутствовала и во мне. «Нужно ее обязательно уничтожить, как только вставлю штекер номер восемь…»
Хотя при переходе связи процесс самосознания каждого нового связного имел первоочередное значение, на этот раз его следовало отодвинуть на второй план. Сейчас для всех нас важнее было слиться воедино.
…Там, внутри моего черепа — вот где, похоже, был мой дом. Мой мозг, мое сознание… Там чередовались сокращение и расслабление, систола и диастола… И уже возникло знакомое лихорадочное биение пульса в висках… и снова последовала диастола, а потом мысли, эта кровь разума, потекли свободно…
Итак, мы снова были вместе: Дэвис, Джин, Серафис, Дженкинс, Кэрэб, Винкель и остальные. Я стал всеми ими, и все они стали мной. Возникла лишь секундная заминка, прежде чем мы расположились соответственно новой иерархии, которую учреждало мое сознание, сознание нового связного, и с чувством облегчения поняли, что в отношениях между нами устанавливается привычный порядок.
Теперь я видел множеством глаз, слышал множеством ушей, ощущал вес каждого члена семьи в отдельности и всех вместе взятых. Каждый находился во вверенном ему крыле Дома, и тем не менее мы были не что иное, как одно тело. Правда, тело в очень специфическом смысле.
…Сегодня двоих из нас не стало…
…В эти выпадавшие из времени мгновения каждый понимал, что происходит в сознании другого. В эти мгновения вечно длящегося постижения мира душа каждого из нас, пребывая в плазменном состоянии, отказывалась от личностного начала во имя коллективной целостности, и тогда все мы становились богаче на энное количество опыта, приобретенного каждым со времени предыдущего слияния.
…И вот со страхом и изумлением я увидел, сколь мало в нас осталось ярости — собственно, лишь та ничтожная толика, которую привнес при слиянии я. И ярость эта сталкивалась с мягким, но неколебимым сопротивлением — да, они понимали, что я еще не освоился с новым для меня положением, и пока смотрят сквозь пальцы на мои реликтовые истины, но, если я буду упорствовать и настаивать на крутых мерах, моя ярость будет загнана во мрак подсознания.
В то же время я чувствовал, что они боятся меня обидеть, причинить мне какое-нибудь неудобство, считая, что это может вредно повлиять на становление моей личности в качестве связного. Ну что же, я был им за это благодарен.
…Первым убили Хинкли. Это случилось в «Библиотеке» Восемнадцатого крыла, в квартире № 17641, и предсмертные его мучения мы пережили вместе с ним. Он и сейчас был среди нас, но, увы, не мог сообщить ничего вразумительного ни о личности убийцы, ни о мотивах, которыми тот руководствовался. Каждый в соответствии со своим темпераментом так или иначе отреагировал на смерть Хинкли, но никто не догадался о возможных причинах убийства, и уж тем более не предпринял попытки их выяснить.
Что же касается тела Ланжа (моего тела), оно все еще лежало на полу викторианской гостиной в «Коктейль-холле» Девятнадцатого крыла, если только ужасный старик не сделал с ним какую-нибудь пакость.
…Никто из нас никогда не слышал о мистере Блэке. Я намеревался собрать о нем сведения, как только попаду в Нулевое крыло.
Дэвис уже вел наблюдение за квартирой № 17641. Он установил, что там никого нет и телефон переключен на автоответчик. Было решено, что он дождется прибытия Серафиса, и тогда они вместе проникнут в квартиру. (Серафис — врач и мог оформить свидетельство о смерти, где вместо истинной ее причины стоял бы тот или иной правдоподобный диагноз.) Затем Винкель отвезет тело Дэвиса в похоронную контору, и эта проблема будет решена.
А вот с Ланжем дело обстояло сложнее. И не только потому, что свидетельство о смерти, оформленное Серафисом, врачом из другого крыла, могло возбудить подозрения властей предержащих. Действительно, странно, что один и тот же врач оформляет свидетельства о смерти двух умерших почти одновременно в разных, достаточно отдаленных друг от друга корпусах Дома. Главная трудность заключалась в том, что Ланж не далее как утром прошел медицинское обследование и был признан абсолютно здоровым.
Мы решили, что Ланжем тоже займется Винкель. Должность полицейского позволяла ему увезти тело на законных основаниях. Он сделает все возможное, чтобы скрыть следы насильственной смерти, а если у властей возникнут сомнения на этот счет, запудрит им мозги. Он доставит тело в Нулевое крыло. Пусть Ланж считается без вести пропавшим. Мы спрячем тело в холодильник и завтра же решим, что с ним делать дальше.
Нужно оформить Ланжу отпуск и пользоваться его транспортной и продуктовой карточками, чтобы выглядело все так, как будто он жив.
Относительно мистера Блэка следует начать частное расследование. Все мы были не на шутку перепуганы. Два убийства подряд — не простое совпадение. А вдруг старик не ограничится Хинкли и Ланжем? Впрочем, гадать, как дальше будут развиваться события, некогда. Мы решили прекратить слияние и не мешкая приступить к выполнению разработанных действий. Что касается меня, я должен был поспешить в Нулевое крыло и там подвергнуть себя предписанной процедуре, дабы этим старым испытанным способом закрепить связь между собой и Ланжем.
Я встал с кресла. Прибавил свет, сделал несколько пробных шагов, убедился, что я — снова прежний я, Марк Энгель. Ну, или почти прежний.
Итак, совершенно очевидно, что некто вознамерился нас уничтожить. По какой причине — это даже не особенно важно. От одного факта, что убиты уже два члена семьи, причем за столь короткое время, мороз бежал по коже. Ведь нас и было-то не так много. Не знаю, как остальные, а я не сомневался, что кому-то удалось хотя бы отчасти раскрыть нашу тайну, тайну, о которой ни один житель Дома даже не догадывался. Не исключено, что проклятый старик уже примеривается, чтобы нанести следующий удар. Ничего, ничего, в Нулевом крыле я займусь установлением его личности сразу, как только закончу процедуру…
Ну а когда я на него все-таки выйду… что тогда?
Я заставил себя тут же забыть ответ, который подсказывала мне моя ярость. Потом, потом… позднее…
И снова этот страх… страх не только при мысли, что смерть, возможно, поджидает меня за каждым углом, но и трепет Ланжа (а значит, и мой собственный) перед предстоящей процедурой частичного самоубийства…
На самом деле в ней, в этой процедуре, не было ничего страшного — все равно, что выдернуть больной зуб… и все-таки это нужно сделать, черт побери!
Помнится, покидая секцию, я усмехнулся: «Чтобы выдернуть больной зуб, мы обращаемся к врачу».
Я не стал возвращаться тем же путем, каким пришел сюда. Выбрал кольцевую линию, движущуюся в противоположном направлении, которая в конце концов пересеклась узкой медленной лентой. Я перешагнул на нее, и теперь слева от меня тянулась длинная, покрытая абстрактной живописью стена, а справа проплывали просторные полуосвещенные секции «Гостиной», заполненные людьми. Когда пересаживался на другую ленту, перпендикулярную к той, с которой сошел только что, мне пришло в голову оглянуться. Проклятье, так и есть! В сотне ярдов от меня, на параллельной линии, плыла человеческая фигура. Я выждал пару минут, снова обернулся. Неизвестный перешел на мою ленту. Мало того, он меня догонял!
Я быстро пошел вперед. Может, ничего дурного у него на уме и не было, но я решил, что в моем положении осторожность не помешает.
Уже не оглядываясь, сделал еще одну пересадку. Поравнявшись с секцией, в которой было особенно много народу, соскочил с ленты и лишь тогда оглянулся.
Мой преследователь стоял на той же ленте, которая доставила меня сюда, и смотрел на меня. Я повернулся к нему, скрестив руки на груди. Люди вокруг шумно разговаривали, играли в карты, иные сидели, погруженные в чтение. Среди них я мог чувствовать себя в безопасности.
Мой враг, очевидно, тоже так считал, он отвернулся и продолжил путь. Наблюдая, как он исчезает в полумраке, я испытывал гордость за свою находчивость. Впрочем, тут же убедился, что гордиться собой у меня нет оснований. Опуская руки, осознал, что секунду назад мои пальцы, проникнув в потайной карман под мышкой, уже стискивали рукоять транквилизаторного пистолета, который мы всегда имели при себе. Значит, страх все еще жил во мне.
Призывая на помощь свою давешнюю ярость, я снова встал на ленту. Вдали еще различалась фигура зловещего незнакомца. Белые бриджи, модный пиджак… Длинные, до плеч, каштановые волосы… Он вдруг обернулся, и я заметил короткую темную бороду и зеркальные, с голубым отливом, очки.
Призывая на помощь свою давешнюю ярость, я снова встал на ленту. Вдали еще различалась фигура зловещего незнакомца. Белые бриджи, модный пиджак… Длинные, до плеч, каштановые волосы… Он вдруг обернулся, и я заметил короткую темную бороду и зеркальные, с голубым отливом, очки.
С колотящимся сердцем я бросился за ним вдогонку. Мне было страшно, но я должен был проверить, как он отреагирует на мое приближение.
Расстояние между нами уже не превышало ста ярдов. Он отвернулся, с полминуты стоял ко мне спиной, потом снова посмотрел на меня через плечо. Я демонстративно поднял правую руку и сунул ее во внутренний карман пиджака, как будто собирался вытащить револьвер.
И вот тогда спрыгнул он! И, прихрамывая на левую ногу, вбежал в одну из темных секций, вдоль длинного ряда которых мы в данный момент двигались. А ведь когда он догонял меня, его хромота вовсе не была заметна. Значит, он умел ее скрывать.
Я тоже соскочил с ленты и побежал назад. Если мой враг вооружен, подстрелить меня из темноты ему было бы нетрудно. Метнулся вправо, к перегородке между секциями. Последние сомнения рассеялись — не будь у незнакомца дурных намерений, не стал бы он от меня убегать.
Стараясь держаться в тени перегородки, я прокрался ко входу в ближайшую секцию, пробежал через нее наискосок и оказался под прикрытием другой перегородки — за углом начинался коридор, который вел в гостиную, заставленную разностильной мебелью и освещенную электрическим камином. С пистолетом в руке и на цыпочках прошел до конца коридора, ворвался в гостиную — никого! Промчался по коридору в обратном направлении — везде, во всех секциях, куда я ни заглядывал, было пусто.
В конце концов я очутился в том месте, где таинственный бородач спрыгнул с ленты. Но он как будто сквозь землю провалился. В самом деле, у него было время скрыться в любом из возможных направлений. Я чувствовал себя крайне неуютно. Он ведь мог и не убежать, а наоборот, затаиться в засаде где-нибудь неподалеку. И с чего это я решил, что он действует в одиночку? Быть может, в то время, когда я преследую одного, другой уже целится мне в затылок.
Самое разумное, решил я, убраться отсюда, пока не поздно. Только нужно сбить его (или их) со следа, прежде чем я направлюсь в Нулевое крыло.
Я вернулся к ленте. На ней как раз появилась довольно большая группа пассажиров. Они — кто недоумевая, а кто и с опаской — расступались, когда я, работая локтями, между ними протискивался. На их косые взгляды мне было наплевать, — главное, что лента уносила меня из опасной зоны.
— Не толкайтесь, пожалуйста! — сделала мне замечание крупная рыжеволосая женщина с голубыми подведенными глазами.
Я виновато улыбнулся, пробормотал извинения, украдкой, однако, присматриваясь к окружающим. Бородача среди них не было.
Примерно через полмили сошел на перекрестке, напутствуемый советами пассажиров научиться вести себя в общественных местах. Прислушиваясь к их разговорам, я понял, что это была одна компания, они возвращались с вечеринки. Им, разумеется, и в голову не приходило, что я использовал их в качестве прикрытия.
Лента, на которую я перешел, двигалась быстро, и вскоре я оказался возле многолинейной двусторонней развязки. Толпы людей, спертый воздух, шум. Снова выбрал скоростную линию, проехал еще несколько миль, потом сошел с ленты и, ориентируясь по указателям на стенах секций, добрался до эскалатора. Эти гигантские цилиндрические сооружения, перевитые лестницами, прозрачные и гулкие, в разных местах пронизывали Дом снизу вверх. Какой-то мальчишка бегом поднимался по лестнице, хохоча и время от времени оборачиваясь. Когда он поравнялся со мной, я схватил его за шиворот. Он попытался вырваться, понял, что это бесполезно, и изумленно на меня уставился. Нас догнала, тяжело отдуваясь, женщина средних лет, вероятно, его мать.
Пот градом катился по ее раскрасневшемуся лицу. Она отвесила мальчишке оплеуху и взяла его за руку:
— Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты этого не делал! — Потом она повернулась ко мне. — Спасибо, что задержали его. Не понимаю, почему дети так любят бегать по эскалаторам? И, что самое удивительное, им всегда хочется подняться, когда он движется вниз! Или наоборот — спуститься, когда он движется вверх!
— Мне тоже это непонятно, — усмехнулся я и отпустил мальчишку, отметив про себя, что делаю это неохотно. Все же он являлся нарушителем общественного порядка, хотя и малолетним.
Они сошли с эскалатора на этаже «Кухни». Женщина волокла мальчишку за руку, приговаривая:
— Вот погоди, дома я тебе задам!..
Сорванец обернулся и показал мне язык. На миг я задумался, пытаясь представить такое: быть ребенком, иметь родителей… Ничего у меня не получилось. Этого опыта в нашей памяти не было.
Я сошел на этаже «Комнаты отдыха» и занял скоростную ленту, наискосок пересекавшую площадку для игр. Лента пошла вверх, и мне стало видно далеко по обе ее стороны. Здесь люди занимались всеми, какие только были ими изобретены, видами спорта.
Вот, например, чего только не вытворяли они с мячом! Одни пинком посылали его в ворота, другие, подбросив в воздух, ударом руки переправляли мяч через сетку, третьи бегали по полю как угорелые, прижав его к груди, четвертые лупили по нему ракетками…
Болельщики подбадривали игроков возгласами, топотом ног. На световых табло менялись цифры, указывающие счет того или иного матча. Из репродукторов звучали охрипшие голоса судей, объявлявшие имена победителей.
Здесь было светло. Потолок приятного голубого цвета. Никаких подъемных кранов. В плавательных бассейнах блестела вода, блики плясали на стендах и ступенях пьедесталов почета.
Воздух был пропитан запахами пота и какой-то мази, применявшейся, вероятно, при массажах. Отовсюду слышался гул работающих на полную мощность вентиляторов.
Лента вскоре заполнилась людьми. Нечего и пытаться распознать среди них моего врага.
Я сделал еще две пересадки, выбирая ленты узкие и малолюдные, которые вели в зону, отведенную для менее шумных развлечений. Здесь многие из моих спутников сошли.
Я скользил вдоль длинного ряда столов и столиков, за которыми играли в шахматы, шашки, карты, лото, домино и черт знает во что еще: один на один, двое на двое, втроем, вчетвером. Иногда я видел одинокого игрока, упорно пытавшегося победить робота, которого сам же, вероятно, подрегулировал в соответствии с уровнем своих умственных способностей.
Стучали о стол подбрасываемые кости, крутилась рулетка, тасовались карты, передвигались фишки и фигуры. Игроки выкрикивали цифры и номера, делали ставки, объявляли масть, брали взятки, блефовали, атаковали, срывали банк. Деньги (под столами) переходили из рук в руки.
Лично я никогда не понимал прелести подобного времяпрепровождения.
Потолок из голубого становился темно-синим (таким образом имитировались сумерки). Голоса игроков постепенно замирали. Внезапно я услышал резкий телефонный звонок; он шел из будки в дальнем углу секции, мимо которой я как раз проносился.
Странно он прозвучал в этом пустынном месте, где абсолютно некому было снять трубку…
Вдали высился эскалатор — светящийся пунктир электрических лампочек отмечал извивы его прозрачной спирали. Я перешел на пустую, с односторонним движением, линию. Через каждые сто ярдов она освещалась неяркими лампами. Теперь слева и справа от меня слышалось в полутьме лишь гудение роботов-уборщиков. Время от времени я оборачивался. Нет, никого за мной на ленте не было.
Минут через пять добрался до перекрестка и решил сделать еще одну пересадку. Здесь тоже не было ни души. Пыль, поднятая роботами, клубилась в желтом свете фонаря, установленного над телефонной будкой. И вдруг оттуда тоже зазвонил телефон!
Удаляясь от перекрестка, я долго еще слышал пронзительные и, как мне казалось, отчаянные трели… Стало грустно: ведь кто-то же зовет кого-то… кого здесь нет… или, быть может, этот кто-то набирает ошибочный номер… или его неправильно соединяют…
Лента быстро несла меня вдоль шеренги мрачных механических лошадей, потом мимо опустевших бассейнов для игры в водное поло. Вода в бассейнах была темна и неподвижна — как моя память. Роботы-уборщики лавировали между игорными столами, их серые мешки уже раздувались от мусора. Под потолком, в густеющих сумерках, пролетел вертолет «скорой помощи» с красным крестом на кабине.
Лента прошла совсем близко от искусственной рощи, и мое появление вспугнуло примостившихся на скамейке влюбленных. Они вскочили на ноги, отвернулись, желая скрыть свои лица, и поэтому не увидели, что я сделал то же самое.
Потом мимо проплыла стена с полустертой надписью:
«ЗВЕЗДЫ…»
Оглянувшись, я с удовлетворением отметил, что лента позади все еще остается пустой.