Змея расправила капюшон – и оранжевая горячая стрела шумно вонзилась в безусого полицейского; тот даже не успел сообразить, что произошло. Нож упал на кучку пепла.
Очумевший от ужаса его брат отпрянул в сторону и упал. Рядом с ним свалился потерявший опору Ворон. Виринея стояла, широко раскрыв глаза – она впервые увидела змею со стороны. Не ожидавший такого поворота Аскалон сначала растерялся – второй раз он видел змею, но впечатление было не слабее.
В себя его привел дикий визг: визжал усатый полицейский. Он рылся в оставшейся от его брата кучке пепла – глаза его были совершенно безумные. Его оттащили в сторону.
Виринея стояла, по-прежнему закутавшись в шаль.
- Кажется, я нашла третий вариант, - сказала она с улыбкой.
Аскалон отвел ее в стоявшую неподалеку крытую карету. Она не сопротивлялась; лишь перед тем, как шагнуть внутрь, обернулась на Ворона – и дверца за ней закрылась.
Ворон катался по земле, пытаясь встать, но связанные руки и больная нога делали для него эту задачу невыполнимой.
- Виринея! – крикнул он, поймав ее прощальный взгляд, и забился еще сильнее.
Все обходили его стороной, стараясь держаться подальше. Вскоре карета уехала, ускакали на своих конях сопровождавшие ее полицейские, ушли организованным строем солдаты. И Ворон, оставив бесплодные попытки подняться, затих, прижавшись щекой к мягкой траве.
Виринею поместили в тюрьму, находящуюся на территории Дворца. Отдав необходимые распоряжения, Аскалон отправился к отцу. Ему хотелось самому все ему рассказать.
Правитель у себя в кабинете разбирал какие-то бумаги, разложенные на столе. Увидев сына, он нетерпеливо поднялся:
- Слышал, что у тебя все получилось. Ты молодец! Теперь жду подробностей.
- Это ты молодец. Ведь это была твоя идея, а я, честно говоря, до конца сомневался.
- Ну, оба мы молодцы, - махнул рукой Ангелар. – Это не главное.
- Да, - согласился Наследник. – Главное, что Городу теперь ничего не угрожает. Мы успели. Еще целых четыре дня осталось в запасе.
- Да, - Правитель возбужденно потер руки. – Это надо отметить.
И он, открыв небольшой резной шкафчик, извлек из него бутылку.
- Ну, что ж, рассказывай, - сказал Ангелар, когда они осушили свои бокалы. – Где, кстати, Виринея, здесь? Интересно будет посмотреть на нее после стольких лет. Надеюсь, оберег у тебя?
Аскалон замялся.
- Аскалон! Ты ведь забрал его у нее?
- Отец, прости. Она отдала его Ворону. Я не успел.
Бокал Правителя со звоном упал к его ногам, разлетевшись на множество хрустальных брызг; по полу разлилось красное пятно.
- Как?! Он не у тебя?
Аскалон взглянул на него и отшатнулся:
- Но, отец, ведь главное – Виринея. Она обезврежена. Город спасен. Я думал…
- Что ты думал? Я же ясно сказал тебе обязательно забрать оберег! Зачем мне Виринея, если оберег я не получил!
- Но, отец…
- Аскалон! Обладающий огромной силой магический предмет, который должен по праву принадлежать Правителю, едва освободившись из одних нечестных рук, тут же попал в другие, такие же. Чем Ворон лучше? Он такой же бандит! Получив силу, он, конечно, захочет ей воспользоваться – и все опять начнется сначала! – Ангелар обессилено упал в кресло и дрожащей рукой стал наливать себе вино. – Надо было мне самому ехать туда!
- Но, отец, - только и повторил оглушенный неожиданным напором Аскалон. – Я, конечно, виноват. Она перехитрила меня. Я сейчас все объясню.
Ангелар молчал, уставившись в одну точку.
Радостное возбуждение, владевшее Аскалоном с момента его возвращения, вмиг улетучилось. Он опустил голову и тихо вышел.
Тюрьма, находившаяся на территории Дворца, ничем не напоминала место заключения. Это было небольшое двухэтажное здание, окруженное со всех сторон густыми деревьями. Оно было похоже, скорее, на дачный домик, чем на тюрьму: ни охраны, ни высоких заборов, ни решеток на окнах. Даже замков на дверях не было. Большую часть времени оно пустовало: здесь содержались только самые важные преступники – для прочих существовала городская тюрьма.
Внутри небольшого здания тоже все было необычно: занавески на окнах, ковры, удобная мебель, мягкие диваны, стены оклеены веселенькими обоями. На втором этаже ванная комната; в спальне большая кровать, покрытая дорогим расписным покрывалом; в столовой дорогая посуда: фаянс, хрусталь – не все добропорядочные граждане жили в таких условиях.
Оставшись одна, Виринея сначала бродила по комнатам, недоуменно рассматривая обстановку и выглядывая в окна, пытаясь углядеть там охранников. Меньше всего она ожидала оказаться в таком месте. Она чувствовала, что в чем-то здесь подвох, но в чем, понять не могла. Со стороны казалось, что дом совершенно не охранялся. Оставив бесплодные попытки догадаться, в чем дело, она решила проверить на практике.
Входная дверь была не заперта и легко подалась. Виринея вышла на крыльцо – никого. Спустилась по ступенькам – никто не собирался ее останавливать. Она пошла по заросшей ветвистыми деревьями аллее парка, окружавшего дом, - ни единой души вокруг.
Ее бегство совсем напоминало бы приятную прогулку, если бы не одно «но». В тот самый момент, когда она коснулась ногой земли, у нее вдруг начала болеть голова, сначала еле заметно, но с каждым шагом все сильнее и сильнее. Скоро уже было невозможно терпеть: начало ломить шею, заболела спина, каждый шаг давался с трудом. Виринея остановилась. Потом повернула назад и быстро пошла обратно к дому. И лишь стоило ей закрыть за собой дверь, боль сразу утихла, а потом и вовсе исчезла, будто ничего и не было – осталась лишь легкая слабость.
- Так вот в чем дело, - прошептала Виринея, утирая со лба холодный пот. – И никаких замков не надо. Сама не уйдешь.
Хор цикад становился все громче и слаженнее – поляна в парке словно приходила в себя после нашествия людей. Сделав усилие, Ворон сел. Он потерял счет времени и не знал, сколько пролежал на траве. Положение его было незавидное (впрочем, он уже начал привыкать к этому): было ясно, что со связанными руками ему ни за что не подняться. Но как было освободить руки? Ворон пошевелил запястьями: узлы на веревке были тугие и прочные – полицейские знали свое дело. Как глупо! Не ползти же так до города. Ворон уныло оглядел траву вокруг и брезгливо отодвинулся от кучи пепла, которую еще не успел разметать ветер. И тут же увидел возле нее нож, который в последнюю секунду своей жизни выронил его белобрысый охранник. Ворон быстро перекатился туда. На то, чтобы разрезать веревку, ушла уйма времени. Ворон измучился, изрезал в кровь все руки, но в конце концов освободился. В лесу он нашел прочную палку и наконец смог передвигаться.
Пошел он прямо к Дворцу. На что он надеялся, он и сам не знал. Невидимая стена прочно защищала Дворец. Ворон ощупал твердый воздух, даже несколько раз ударил в него кулаком – естественно, никакого толку. Он пошел вдоль стены, скользя ладонью по воздуху, и шел до тех пор, пока силы не оставили его. А стене и конца не было! Он сел, прислонившись к невидимой опоре. Яркая птичка, пролетавшая над ним, с разлету ударилась о воздух и свалилась к его ногам.
- Эх, ты, - грустно усмехнулся Ворон и протянул к ней руку, но птичка яростно заработала крыльями, взлетела и вскоре скрылась из виду.
Ворон проводил ее взглядом, посидел еще немного, отдыхая, потом встал и направился в Город.
К Иве он пришел, когда уже начало темнеть; устало поднялся на крыльцо и постучал.
- Боже мой! Боже мой! – повторяла Ива, не веря своим глазам. – Он отпустил тебя? Или ты опять сбежал? Да проходи же! – от волнения она сама не заметила, как перешла на «ты».
В знакомой гостиной было по-прежнему уютно. Ива глядела на него, не отрываясь, распахнув свои бесконечно-голубые глаза. Ворон проглотил образовавшийся во рту комок:
- Ива, она пожертвовала собой ради меня!
Глаза Ивы сделались еще шире.
- Ива, они схватили ее. А я дурак. Какой же я дурак!
- Садись, - засуетилась Ива, понимая, что человеку в таком состоянии нужно только одно – чтоб его выслушали. – Постой, да у тебя рубашка в крови! Ты ранен?
- Ерунда, - поморщившись, отмахнулся Ворон. – Руки порезал.
- А ну-ка, дай.
Ива взяла его руки в свои и покачала головой:
- Надо промыть и перевязать. И рубашку сними. Я дам тебе папину.
Ворон снял рубашку. Ива налила в таз воды, подошла к нему и вскрикнула – она увидела оберег.
- Ворон, это… это он?
Ворон только кивнул.
Дипломатичная Ива не стала настаивать на объяснениях. Она обработала ему порезы, дала чистую рубашку, накормила – и, конечно, он сам ей все рассказал. Ива слушала, не перебивая, лишь при упоминании Аскалона она как-то судорожно вздыхала и прикладывала руки к груди.
Дипломатичная Ива не стала настаивать на объяснениях. Она обработала ему порезы, дала чистую рубашку, накормила – и, конечно, он сам ей все рассказал. Ива слушала, не перебивая, лишь при упоминании Аскалона она как-то судорожно вздыхала и прикладывала руки к груди.
- Я-то думал, что я для нее никто. Был уверен, что она пришла, только чтоб посмотреть, как меня убьют. Мне же и в голову… Ива, мне и в голову не приходило, что она меня…
- Ворон, она тебя любит.
Он испуганно глянул на нее, словно она сказала что-то ужасное.
- Она тебя любит, и это все объясняет. Ты ее слабость, Ворон, поэтому она тебя и мучила: хотела избавиться от тебя, чтоб снова стать сильной. Да, видно, не смогла. Оказалось, что ей легче потерять жизнь, чем тебя.
Ворон схватился за волосы и застонал.
- Но она же.. Ива, что она со мной делала! Разве это похоже на любовь! Это…
- И ты ни разу не говорил ей, что любишь ее?
- Но я же… - он покачал головой. – Боже, какой же я дурак! Как ты думаешь, - он понизил голос, - они ее еще… не убили?
- Нет, - вздрогнула Ива. – Нет! Должен быть суд.
- Ты слишком хорошо о них думаешь, - сказал Ворон. – Меня никто не судил.
Ива вздохнула и опустила глаза.
Каждую минуту со дня гибели Олеха Аскалон представлял себе тот момент, когда он встретится с Виринеей. Он каждую ночь высказывал ей в лицо все, что накопилось у него на душе, а она лишь жалко оправдывалась и молила о пощаде. Но на деле все оказалось (как это чаще всего и бывает) совсем не так, как в мечтах. Во-первых, после бурного разговора с отцом у него пропало ощущение полной победы, которое и так не было сильным из-за способа, которым эта победа была достигнута и ссоры с Ивой. А во-вторых, лишь увидев Виринею, он сразу понял, что ни оправдываться, ни раскаиваться она не собирается.
Вероятно, она увидела его в окно, потому что, когда он вошел, она сидела на диване напротив двери и с вызовом смотрела на него. Начала разговор тоже она.
- А, племянничек! – воскликнула Виринея театрально, и Аскалон догадался, что начинается очередной спектакль. Даже в тюрьме она не изменила себе!
- Виринея, - грубо прервал он ее, стараясь не дать ей захватить инициативу - в этом спектакле первая партия должна была принадлежать ему. – Виринея, ты не в том положении, чтобы показывать свой характер.
- Ах, ах, - захлопала глазами Виринея. – И в каком же я положении? Ах да, я же пленница. Я в страшной тюрьме, из которой нет выхода.
- Хватит ломать комедию. Здесь твои таланты никто не оценит, - Аскалон уже жалел, что пришел, однако, уходить, не высказав все, не собирался. – Все кончено. Ты проиграла.
- Я проиграла? – Виринея живо вскочила, в одночасье сбросив маску убитой горем узницы. – Я не ослышалась, ты всерьез считаешь себя победителем? Мне казалось, ты умнее.
- Да? И кто же из нас сейчас находится в тюрьме?
Она приблизилась к нему вплотную и заглянула в глаза:
- Все зависит от того, что считать победой. Ты судишь по внешним признакам, а этого делать нельзя. Ты смотри глубже, прикинь, что ты приобрел и что потерял – и увидим, каков ты победитель. Какой ты был до встречи со мной? Честный, благородный, мечтал, наверное, стать самым справедливым Правителем из всех? А кем стал? Мелким шантажистом, готовым ради мести перешагнуть через все свои принципы.
- Это неправда! – вспыхнул Аскалон.
- Неправда? А как называется то, что ты сделал?
- Да, я воспользовался грязным методом, но не ради мести, хотя смерть Олеха я тебе никогда не прощу. Я выполнял приказ Мертвых. Они приказали мне обезвредить тебя.
- Меня? – тут Виринея удивилась по-настоящему.
- Они велели уничтожить Зло, укоренившееся в Городе.
- И ты решил, что это Зло – я?
- Виринея, хватит! – Аскалон начал выходить из себя. – На роль невинной овечки ты не тянешь. Из-за тебя погибло много людей. Ты чуть не стала причиной Апокалипсиса для всего нашего острова.
Она вдруг сделалась серьезной:
- Апокалипсиса? Нам грозит катастрофа?
- Уже нет, к счастью, так как ты не сможешь больше творить зло.
- А что… - ее голос дрогнул, - а что было бы, если бы…
- Остров ушел бы под воду.
- Когда?
- На День Мертвых.
- Боже, осталось три дня! Аскалон, - она впервые назвала его по имени, - а если ты ошибся, и зло не я? Можно это как-нибудь проверить?
- Конечно. Море недавно начало наступать на Город. Теперь оно отступит, и станет ясно, что угроза миновала.
- А если… не отступит?
- Виринея, перестань! Хватит глупых вопросов.
- То есть, если море не отступит, значит, ты ошибся со своими выводами – и зло не я?
- Я не ошибся.
- Ты считаешь, что в нашем Городе нет никого, кто был бы хуже меня?
- Уточним: злее, подлее, нечестнее. Да, я так считаю.
- А если я смогу тебя разубедить?
Аскалон поднялся:
- По-моему, достаточно поговорили. Прощай.
- Дай мне две минуты!
- Ого! Ты меня просишь. Тюрьма явно действует на тебя благотворно. Еще немного, ты и слово «пожалуйста» выучишь.
- Пожалуйста, Аскалон.
Он удивленно посмотрел на нее. Она не шутила. В глазах ее был страх и что-то еще, чего не мог определить Наследник.
Воспользовавшись паузой, Виринея быстро сказала:
- Тебе ведь отец рассказывал о нас?
- Да, я все про тебя знаю. И про то, как ты получила свою половинку монеты, и как сбежала. И во что превратилась.
- А про то, как умер мой брат Добран?
- И это знаю. По официальной версии он умер от сердечного приступа, а на самом деле – покончил с собой.
- На самом деле его убили.
- Убили? Что ты мелешь? Кто?
Виринея сверкнула глазами:
- Ангелар.
- Что? Отец? И ты думаешь, я позволю тебе лить грязь на моего отца? – Такой бессовестной лжи Аскалон не ожидал даже от нее. – Я ухожу.
- Я прошу лишь выслушать.
- Нет.
- Аскалон, ведь ты все равно не успокоишься, пока не узнаешь, что я хотела сказать. Любопытство возьмет верх, и ты придешь. Выслушай сейчас, тем более, что с этой минуты моя жизнь будет висеть на волоске, так как только я владею этой тайной. И другого раза может не быть. Просто выслушай, а выводы будешь делать сам.
Аскалон сделал круг по комнате и сел на стул:
- Учти, я не верю ни единому твоему слову.
Он заглянул ей в лицо, пытаясь найти там насмешку, но Виринея была абсолютно серьезна. Она села напротив.
- Начало этой истории ты знаешь. Два брата, Добран и Ангелар, стали Правителями Города, получили каждый по оберегу – половине монеты, и до определенного момента все шло прекрасно. А я тогда была совсем маленькой, меня не интересовали ни политика, ни власть. Моей любимой игрой были прятки. Дворец был огромен, в нем было невероятное количество всяких укромных местечек, куда могла спрятаться маленькая девочка, и каждый день я находила все новые. Мне доставляло огромное удовольствие наблюдать оттуда за суматохой, которая поднималась всякий раз, когда меня не могли найти. В тот день я спряталась в одной из ванных комнат. Там был чудесный такой шкафчик, в котором хранились разные необходимые для мытья предметы. Я была достаточно мала, чтобы уместиться в нем, устроившись довольно удобно; но вскоре мне пришлось горько пожалеть об этой проказе. В ванную пришел брат Добран. Когда я сообразила, насколько неприлично мое поведение, было уже слишком поздно: вылезти – значило поставить в неловкое положение и его и себя. Я затихла, боясь шевельнуться, а ничего не подозревающий Добран разделся и погрузился в ванну. Время тянулось очень долго. Я не смела и представить, что будет, если меня обнаружат, и мечтала лишь о том, чтобы поскорее выпутаться из этой ужасной истории. Но вдруг скрипнула дверь, и сквозь щель я увидела, как вошел второй мой брат – Ангелар. Он приблизился к ванне, что-то говоря Добрану. Что он говорил, я не помню, мне это было не интересно. Но я прекрасно все видела: на счастье (или на беду?), щель, в которую я смотрела, позволяла мне наблюдать за всем, что происходило в ванной. Могла ли я предположить, что окажусь единственным свидетелем ужасного злодеяния. Непринужденно что-то говоря, Ангелар приблизился к брату и вдруг выхватил из кармана платок и прижал ему к лицу. Я думаю, платок был пропитан чем-то. Добран дернулся, но быстро затих. Ангелар взял нож, перерезал вены на запястьях брата и, опустив его руки в воду, долго ждал. Я сначала не поняла, что происходит, думала, что Ангелар шутит, но потом увидела, как краснеет вода в ванне, и мне стало страшно. До сих пор не могу понять, как я не закричала, не выскочила. Может, страх сковал меня, а может, инстинкт самосохранения оказался сильнее страха. Я плохо помню, что было дальше. Помню, как наконец ушел Ангелар, как вылезла я из своего убежища, как боясь взглянуть на лежащее в кровавой ванне тело брата, прошла к двери, как бежала по саду, не помня себя. Нашли меня поздно вечером на сеновале, привели во Дворец. Там было как-то необычно: царила странная тихая суета, все говорили шепотом, кто-то плакал. А утром мне сказали, что брат Добран умер. И тогда я поняла, какую страшную тайну узнала накануне. Но я никому не сказала, что видела – ужас сковал меня, и тогда я, наверное, даже если бы очень захотела, не смогла бы рассказать, что знала. Прошло несколько дней. Брата похоронили. И вот как-то меня вызвали в Совет Старейших. Там был и Ангелар, один вид которого приводил меня в ужас. Мне торжественно объявили, что с этого дня я так же, как и мой брат, буду обладателем половины монеты. Говорили еще что-то, но я почти не слушала – я каждой своей клеточкой ощущала близкое присутствие Ангелара и не могла поднять глаз на него, мне казалось, что стоит мне на него взглянуть, как он поймет, что я знаю его тайну, и убьет меня. Помню только, что перед тем, как надеть мне на шею цепочку с половиной монеты, старейшины устроили испытание ее подлинности: один из старцев повесил оберег на себя, после чего на него выпустили бешеную собаку. Не успела собака вцепиться ему в горло, как из-за его спины выросла огромная змея – и обратила ее в пепел. Ну, да ты видел, как действует оберег – повторяться я не буду. В общем, старейшины убедились, что оберег в порядке, и вручили его мне. Я плохо понимала, что это за вещь и зачем она мне, но Совету Старейших подчинялись все, это я знала. Еще помню тяжелый, недобрый взгляд Ангелара, которым он проводил меня – я все же не удержалась, и взглянула в его сторону. Потом меня увели, и один из Старейших, высокий старик с добрыми глазами (его уже нет в живых), долго и терпеливо объяснял мне, что никогда, ни при каких условиях, ни под угрозой, ни за награду, я не должна снимать с шеи оберег. И этот совет очень скоро пригодился, ибо Ангелар, который раньше не замечал меня, вдруг почувствовал ко мне непреодолимую братскую любовь: он не оставлял меня ни на минуту, ходил за мной по пятам, и что только не сулил за то, чтобы я дала ему «на минуточку» мою половинку монеты.