— Когда вы сказали, что у меня будет десять тысяч фунтов, — медленно начала она, — вы имели в виду... что-то вроде совместного доступа?
— Я имел в виду деньги вам «на содержание»... или, как говорится, на булавки.
— Святые небеса!..
Десять тысяч фунтов!.. Это было... Это уж точно было не на булавки.
Сердце ее забилось часто-часто, когда она представила себе, что сможет сделать с таким состоянием. Изабелле пойдут лучшие красивейшие наряды. Джорджу не придется... никогда не придется хотеть чего-то и не получить этого. Их дом можно будет привести в порядок и заново обставить. Вольфганг избавится от своих долгов. Она сможет купить себе пианино и даже путешествовать... А основную массу денег отложит на хранение, но так, чтобы можно было иногда себя побаловать.
— Аделаида?
— Вы всегда сможете забрать эти деньги, — быстро проговорила она, сама удивляясь себе, что смогла выхватить это тревожное сомнение из сумятицы чувств и мыслей, охватившей ее. — Будучи моим мужем, вы всегда сможете лишить меня...
— Мы составим официальный контракт.
— Контракты можно разорвать.
— Можно. Однако это надежнее, чем то, что предложит вам сэр Роберт.
С этим она не могла поспорить. А может, смогла бы, но голова была заполнена мыслями о десяти тысячах фунтов.
Это было гораздо больше того, на что она могла когда-нибудь надеяться, больше, чем многие люди видят за всю жизнь. И она могла винить только потрясение от этого денежного водопада за те слова, которые тут же слетели с ее языка:
— Я хочу двадцать.
Мгновенно ей захотелось проглотить язык. Она явно перешла все границы.
— Одиннадцать, — ухмыльнулся Коннор.
— Девятнадцать, — торопливо откликнулась она, одновременно желая, чтобы ее язык онемел.
— Давайте сэкономим время и остановимся на пятнадцати?
Аделаида едва могла поверить своим ушам. Как не могла поверить тому, как торговалась.
— Пятнадцать приемлемо, но первый взнос будет полностью оплачен в день свадьбы.
Она положит деньги на имя сестры или племянника. А что будет потом... даже если она больше не получит ни одного из обещанных пенни... в семье останутся надежные пятнадцать тысяч фунтов.
— Согласен. Что-нибудь еще?
Наверное, было множество требований, которые она, подумав, могла бы предъявить, и бессчетное число условий, которые ей следовало оговорить заранее. К несчастью, Аделаида понятия не имела, какие они могли бы быть. Она никогда раньше не обсуждала пункты брачного контракта... договора.
И вообще трудно сосредоточиться, когда тебе, фигурально выражаясь, застят глаза пятнадцать тысяч фунтов!
Она отошла в сторону, потом вернулась. Трудно или нет сосредоточиться, но ей придется обдумать все тщательно и глубоко. Никто не сделает этого за нее. Не может же она попросить лордов Энгели и Гидеона заняться подобной торговлей. Ее знание брачных контрактов, естественно, было весьма ограничено, но она почти не сомневалась, что обычно невеста не может требовать, чтобы в день свадьбы ей передали солидную сумму денег.
И Аделаида была уверена, что в последующее условие, пришедшее ей в голову, ей вовсе не хочется посвящать ни лорда Энгели, ни его брата.
Она взглянула на Коннора и увидела, что он смотрит на нее с веселым терпением. Она откашлялась.
— А что... касается...
Он выгнул бровь и склонился к ней, выжидая.
— Рассчитываете ли вы?..
Господи, как же это неловко... И нелепо. Если она, не моргнув глазом, смогла потребовать плату за себя, то и брачную постель должна была обсудить, не запинаясь от стыда.
Она коротко выдохнула и снова попыталась начать:
— Брак не считается законным, пока... То есть потребуете ли вы...
Аделаида тряхнула головой и повела рукой.
— Куда-то... отправиться?
— Нет... — Чувствуя себя все глупее, она еще выразительнее повела рукой. — Чтобы брак считался законным?
— А-а, — до него наконец дошло. — Да.
Все верно. Этого и следовало ожидать, не так ли?
— Я понимаю, что брак должен быть... осуществлен... и я готова сделать то, что следует делать.
— Речь великомученицы.
— Я не мученица. Просто хочу прояснить все детали нашего контракта. — По его лицу скользнуло раздражение, но она это проигнорировала. — Я согласна делить с вами постель раз в год.
— Нет.
Теперь она была раздосадована.
— «Нет» не звучит как встречное предложение, мистер Брайс.
— Коннор. И мое «нет» означает, что ваше предложение слишком оскорбительно, чтобы вызвать иной ответ.
Разве? Впрочем, откуда ей знать? Аделаида шмыгнула носом, поскольку больше ей нечего было ответить.
— Что ж, оно остается, пока вы не предложите свой вариант.
— Отлично. Десять раз в день.
Совершенно потрясенная, она буквально вылупилась на него.
— Наверняка нет. В сутках всего одна ночь.
— Я знаю.
Аделаида на миг впала в жуткую панику. При обсуждении этого пункта она была в крайне невыгодном положении: она абсолютно ничего не знала об интимных отношениях мужа и жены. Мать умерла давно, а знакомство с Лилли и Уиннифред было слишком коротким, чтобы выяснять у них такие деликатные вопросы. То есть ей не к кому было обратиться по этому вопросу... кроме Коннора.
— Скажите, а десять раз в день — это... — Жаркий румянец стыда и раздражения залил ей щеки. Сама того не сознавая, Аделаида слегка наклонилась вперед и понизила голос: — Это нормально?
Коннор растерянно моргнул. Несколько долгих мгновений он больше никак не проявлял своего внимания... стоял неподвижный и немой, как статуя. Его лицо не выражало ни гнева, ни юмора. Вообще ничего. Не лицо, а застывшая маска; на которой она ничего не могла прочесть.
Господи Боже, она, кажется, лишила его дара речи.
Аделаида выпрямилась, губы ее слегка искривились.
— Этот вопрос вряд ли заслуживает такого... такой...
— Мы обсудим это позднее, — внезапно заключил он, приходя в себя.
Этот пункт был первоочередным. Она непреклонно помотала головой:
— Нет. Не позднее. Сейчас.
И подумала, что произносит это, как Джордж, когда требует сухарик, но ей было все равно. Ни при каких обстоятельствах не станет она повторять эту позорную сцену.
Коннор шагнул вперед, взял ее за локоть и повел по коридору.
— Далеко не все следует решать сегодня.
Услышать это от человека, который сделал ей предложение замужества на другой день знакомства!
— Но...
— На этой неделе мне нужно уладить одно дело в Эдинбурге. Используйте это время на то, чтобы все обдумать. — Коннор остановился, повернулся и привлек ее в объятия. — И когда будете думать, примите во внимание еще и это...
Его губы скользнули по ее губам, теплые, нежные, как весеннее солнце. Его поцелуй был неторопливым, нетребовательным, в нем чувствовалось терпеливое приглашение, переданное с потрясающим умением. Аделаида приняла его бездумно, пойманная в ловушку его сладостью, и, прежде чем опомнилась, ее рот ответно задвигался под его ртом, а сама она склонилась к нему, вцепившись обеими руками в его сюртук.
Коннор слегка отпрянул.
— Хочешь еще?
Она кивнула. Помотала головой...
— Не знаю. Ты мне не нравишься.
— Знаю.
Коннор поднял руку и костяшками пальцев провел по ее щеке, подбородку. Лицо его было так близко, что она различала все оттенки в зелени его глаз.
— Я хочу тебя, — севшим голосом произнес он. — Я захотел тебя в первый же раз, когда увидел. Даже до того, как узнал, кто ты.
Прежде чем он узнал о ее знакомстве с сэром Робертом и возможных с ним взаимоотношениях? Аделаида отступила на шаг и посмотрела ему в глаза. Тепло его поцелуя таяло, оставляя холод трезвости.
— Ты и вправду ждешь, что я этому поверю?
— Нет... — Губы его насмешливо дернулись, но она не поняла, смеется он над ней или над собой. — Поэтому я не собирался говорить тебе об этом.
— И все же только что сказал. — Она покачала головой. — Знаешь, ты очень похож на своего брата.
Коннор поморщился.
— Я снова разозлил тебя, или ты мстишь мне за прошлые обиды?
— Я верю, что ты скажешь что угодно, лишь бы добыть то, чего хочешь. Вы оба такие.
«И вообще все вы такие», — мысленно повторила она, думая о своем брате.
— На тебе было голубое пальто, — тихо проговорил он. — У него оторвалась подпушка. Оно было слишком тонким для такой погоды. Я видел твои покрасневшие от холода щеки и нос, и еще это... — Он поднял руку и подхватил локон ее волос. — Я видел, как он выбился из-под шляпки. Пересекая двор, ты наклонилась и поцеловала своего племянника в лобик.
— Ты не мог знать, что он мой племянник.
— Я и не знал. Я решил, что он твой сын, и ты привела его повидаться с отцом, твоим мужем... что не заставило меня перестать любоваться тобой каждую субботу... на протяжении шести месяцев. Когда я увидел тебя в следующий раз, подшивка была починена.
— Это ничего не доказывает. Ты мог... — Она замолчала, потому что одна его фраза внезапно приобрела новый смысл. — Шесть месяцев? Только что прошедшей зимой?
Коннор кивнул:
— И сколько обид довелось мне перетерпеть за это от моих сокамерников.
У нее заныло внутри.
— Все знали о вашем интересе?
— В тюрьме не бывает личного... нет уединения, невозможно хранить секреты. — Коннор, нахмурясь, вглядывался в ее лицо. — Я вас этим оскорбил? Вы сердитесь, что я наблюдал за вами?
— Нет. Немножко. Я...
Аделаида сжала губы и помотала головой. Она гневалась не на это. А на всю эту ложь... тайны и ловушки... Коннора, Вольфганга, сэра Роберта. В их спектакле она была марионеткой и каждый раз, когда считала, что наконец обрела свободу, обнаруживала еще одну гадкую скрытую веревочку.
В ней копилась и бурлила злость. Она застилала ей глаза и была слишком жесткой, чтобы безболезненно ее проглотить. И Аделаида не стала даже пытаться делать ни то ни другое. Если Коннор захотел дожидаться ее ответа, пусть ждет. И Вольфганг может подождать своего освобождения.
И сэр Роберт может ждать... пока ад замерзнет!
— Я хочу вернуться домой.
Глава 13
Коннор знал, что есть моменты, когда нужно нажать и когда нужно дать эмоциям и событиям успокоиться. Он предоставил Аделаиде возможность прийти в себя и всю обратную дорогу не нарушал воцарившегося между ними молчания.
Ему это далось с трудом. Он не мог не заметить, что Аделаиду что-то встревожило, что сразу после его признания ее настроение и поведение переменились. Конечно, хотелось бы думать, что ее вдруг осенило, какая удача ей привалила, но даже ему не хватало высокомерия так считать.
Ему хотелось потребовать у нее объяснений такой перемене или спровоцировать ее на вспышку, чтобы морщинка между ее бровями исчезла. Но он не стал делать это. Коннор терпел, пока они не остановились у дверей ее дома, да и тогда всего лишь помог ей спуститься на землю и пробормотал несколько формальных слов прощания.
Она в ответ промямлила невнятное «счастливого пути» и направилась в дом.
Сдержав просившееся на язык проклятие, Коннор снова забрался в фаэтон и пустил коней рысью. Не одной Аделаиде требовалось время, чтобы успокоиться.
«Я хочу тебя. Я захотел тебя с первого раза, как увидел. Даже до того, как узнал, кто ты такая...»
Он понятия не имел, почему признался в этом, почему передал в руки Аделаиде то, что могло стать опасным оружием против него.
Он только знал, что целую минуту наслаждался их перепалкой, этой забавной торговлей, был очарован неописуемой смесью неколебимой целеустремленности и застенчивой невинности. А в следующую минуту чувствовал себя пресыщенным тираном. Чувство ему знакомое, но на этот раз какое-то иное.
Перед его глазами до сих пор стояло ее лицо, с которого вдруг сбежала краска, а потом вернулась вспышкой взволнованного румянца.
— Разве это нормально? — спросила она.
Ад и все его дьяволы!
Этим наивным вопросом она просто лишила его мужественности. Она вдруг перестала выглядеть милой, храброй и очаровательной, превратившись в испуганную, загнанную в угол и очень-очень одинокую. Как заблудившееся в лесу дитя.
Коннора больно кольнуло то, что он торговался с ней... что его это забавляло. Его вдруг раздосадовало, что в одном разговоре они обсуждали контракты и спальню.
Он не покупал ее, как домашний скот... как девицу легкого поведения.
Кроме того, Коннор не принадлежал к тем людям, которые находят удовольствие, наблюдая, как мечется женщина, пытаясь найти выход из невыносимой ситуации. Коннор никогда не пинал невинных.
И категорически не хотел быть таким человеком.
В этой сумятице тревоги, сомнений и чувства вины и крылась причина того, что он разоткровенничался. Он хотел перед ней извиниться. И что-то дать ей взамен. Дать ей что-то...
Однако все получилось нелепо. Он ведь и так давал ей что-то. Пятнадцать тысяч фунтов, если быть точным. Не было у него никаких причин ощущать, что он получает большую выгоду от их сделки. И не было никаких поводов в дальнейшем мучиться воспоминаниями.
Успокоив себя этими разумными рассуждениями, пусть и не до конца, Коннор решительно отбросил мысли об этом. Его внимания требовали более неотложные дела.
Немного отъехав от дома Аделаиды, он придержал коней и осторожно направил их на ровную обочину, поросшую высокой травой и окаймленную вечнозелеными кустами. Там он остановил свой экипаж, спрыгнул наземь и, прислонившись к переднему колесу, стал дожидаться.
Прошло немного времени, идо его слуха донесся хруст опавших листьев под чьими-то ногами. Вскоре из-за деревьев показался молодой человек с внешностью простолюдина. Коннор знал, что Грэму Сефтону двадцать четыре года, что рост его без малого шесть футов и что в настоящее время он самая полезная ему личность. Грэм уже три месяца служил на побегушках у сэра Роберта и шесть месяцев у Коннора.
Каких только любопытных личностей не встретишь в тюрьме!
Коннор приветствовал его кивком.
— Что расскажешь своему хозяину?
Грэм остановился около него и почесал нос, явно не раз сломанный. По непонятным Коннору причинам женщины в деревне находили и этот нос, и самого Грэма неотразимым.
— Это будет зависеть... — проговорил Грэм голосом, носившим все признаки его низкого происхождения, впрочем, смягченного позднейшим образованием. — Хотите ли вы, чтобы он трепыхался, как рыбка на крючке, или извивался, как наживка?
— А есть разница?
— Есть! — ухмыльнулся Грэм, прищурив карие глаза, сверкавшие на смуглом лице. — Дайте мне монету на пинту пива, и я все объясню.
Коннор вытащил монету, но отвел руку в сторону.
— Сначала объясни, а потом посмотрим.
Грэм на миг задумался, потом пожал плечами:
— Наживка понимает, что все кончено, едва ее проколет крючок. И ее беспорядочное движение — это всего лишь предсмертные судороги. А вот рыбка не сразу и не всегда понимает, что ее поймали и это конец. Она думает, что ее прыжки на леске дадут ей свободу. В конце концов, что такое кусочек металла, проколовший губу? Так что изображать?
Представить себе, как дергается и извивается сэр Роберт, было очень заманчиво. Однако Коннор понимал, что рисковать не стоит. Сэр Роберт был непредсказуем, и возможность того, что он выместит свою досаду на Аделаиде, была вполне реальна.
— Я хочу, чтобы он был в себе уверен. Расскажи ему, что видел, как мы спорили.
— И по какому поводу вы спорили?
— Ты находился слишком далеко, чтобы услышать. Скажи, что это выглядело так, словно я попытался поухаживать за ней, а леди дала мне отпор.
— Это просто, — кивнул Грэм, протягивая руку и шевеля пальцами. — Так получу я монету?
— Ты жалкий предатель, — промолвил Коннор, швыряя ему монету.
— Угу, — согласился Грэм, — но верный.
Аделаида не сразу вошла в дом. Как только Коннор уехал, она повернулась прочь от входной двери и направилась в относительное уединение прилегающего сада. Она шагала по каменной дорожке, почти исчезнувшей под натиском грязи и сорняков.
Ее внимание привлекла пышно расцветшая яркая гортензия, и Аделаида приостановилась полюбоваться ею. Она посадила ее еще до смерти родителей, и теперь из года в год та росла и цвела, несмотря на малый уход. Отважное и счастливое растение не сдавалось в негостеприимном мире, куда его так небрежно забросили.
Ей вдруг захотелось растоптать его, хоть однажды стать причиной разрушения, а не жертвой. Однако она поспешно отвернулась и пошла прочь прежде, чем нелепое желание восторжествовало.
Если она и вправду жаждала разрушения, ей лучше нанести визит сэру Роберту.
Какой же дурочкой она была!
Аделаида прекрасно помнила тот день, когда встретила барона. Было утро, и она направлялась в город за хлебом, когда по дороге поравнялась с ним. Его лошадь захромала, — это он сказал ей после того, как представился и предложил сопровождать в город.
Она знала, кто он. Их маленький уголок Шотландии не был переполнен баронами настолько, чтобы она не знала того, кто жил в нескольких милях от ее дома. Но они вращались в разных кругах, разных мирах и никогда не разговаривали до того дня.
Позднее он назвал тот день замечательным подарком судьбы, прекрасной случайностью. Аделаиде эти слова показались очень милыми. Она даже почувствовала себя виноватой, что не смогла откликнуться на них с тем же энтузиазмом.
«Какой счастливый случай, какая удача», — говорил он. Замечательный дар судьбы. Чудо провидения.
Какая куча лжи! Сэр Роберт ее подкараулил.
Аделаида не совсем поверила истории Коннора о том, что он ее хотел. Она вообще не склонна была верить никаким его россказням. Однако он явно не врал насчет того, что заинтересовался ею, будучи в заключении, и что его этим дразнили. Это было слишком легко проверить... или опровергнуть.