— Живи спокойно, не вернется он к маме, она и вправду для него стара… У вас дочка. Он небось в ней души не чает?
— Не чает, — вздохнула Марьяна.
— И ты такая хорошенькая, молодая еще совсем.
— Ой, Варька, как хорошо, что ты меня нашла! Спасибо тебе! Слушай, а где ты собираешься жить? В гостинице?
— Нет, мне квартиру сняли в двух шагах от студии.
— Может, у нас поживешь? А? Дом большой, машину дадим тебе…
— Нет, Марьяш, спасибо, но это неудобно…
— Почему, очень даже удобно!
— Да нет, я не то имела в виду! Просто мне от студии пять минут пешком… А павильонных съемок будет очень много. Да по двенадцать‑четырнадцать часов… куда тут ехать? А пока у меня тоже куча дел, так что спасибо!
— А с кем будешь сниматься?
— Ну, главный герой Бурмистров! А моего шефа играет Туманов.
— Здорово! Бурмистров такой красавец! И, кстати, в разводе! Правда, говорят, у него ужасный характер!
— Не знаю, какой у него характер, но он так мне помог на пробах!
— Да? Одна моя подружка с ним снималась, так, говорит, он просто монстр!
— Может, она к нему приставала?
— Ну, вроде да… Она в него тогда жутко втрескалась.
— Может, в этом дело?
— А ты не втрескалась? Он же такой… смертоубийственный!
— Нет, мне просто было с ним легко…
— Тогда, может, он в тебя втрескался?
— Перестань! Никто ни в кого не втрескался!
— Еще втрескаетесь! В Диму все втрескиваются.
— Так уж и все?
— Ну не все, но многие! А ты, Варька, интересная стала… И знаешь что…
— Что?
— Не буду я тебя с Ваней знакомить.
— Это еще почему?
— А он явно западает на женщин нашей семьи.
— Ты так шутишь?
— Еще чего! Просто я боюсь… Ты не обижайся, Варь, я серьезно… Мы с тобой будем видеться, но без него, ладно?
— Марьян, ты совсем дура?
— Дура, да!
— А как же ты мужу скажешь, что общаешься с сестрой? Он же удивится, что ты нас не знакомишь.
— А я не скажу, что ты сестра, скажу — подруга! А с моими подругами он вовсе не стремится знакомиться. Варь, ты не обижайся!
— На больных не обижаются!
Варя хотела сейчас же уехать, но, взглянув на часы, поняла, что Шилевичи уже давно спят, не будить же их среди ночи.
— Марьян, я спать хочу, день был трудный.
— Ну вот, ты все‑таки обиделась… Неужели так трудно понять?
— Да поняла я все! Кстати, я не думала, что ты так в себе не уверена…
— А как быть уверенной, если муж такой интересный и богатый, знаешь, сколько на него охотниц?
— Но я не собираюсь на него охотиться! Мне он триста лет не нужен!
— А если не нужен, чего ты обижаешься?
— Ой, господи, Марьян, нельзя же так… Ты вот боишься, что он тебя бросит, а знаешь ведь: чего больше всего боишься, то и случается. Поэтому перестань! — Варю уже мутило от этого разговора, хотя ей было жалко младшую сестру.
— Да знаю я все это, мне мой психолог то же самое говорит.
— Ты ходишь к психологу?
— А у нас тут почти все ходят. А что, это помогает…
— Я что‑то не заметила. Марьян, а ты работать не думала? Ты же вроде училась…
— Училась, да не выучилась. И Ваня хочет, чтоб я сама Алуську воспитывала. Ладно, давай сменим тему. Расскажи лучше что‑нибудь про себя, про Никиту. У тебя его карточки есть?
— Есть. Вот смотри. — Варя достала из сумочки конверт с фотографиями.
— Ух, какой парень! Красавчик просто! А почему ты его русским именем назвала, отец же у него немец.
— Мама так хотела, а Гюнтер был согласен.
— Мама так хотела, надо же!
— А вот это Эмми!
— Эмми! — удивилась Марьяна.
— Ну, вообще‑то он Эммерих!
— Шикарный мужик! Он кто, лыжный инструктор?
— Почему? — недоуменно взглянула на сестру Варя.
— А я таких в Давосе видала. И свитер у него вроде лыжный.
Совсем она, что ли, сдурела, подумала Варя. И рассказала сестре об Эммерихе.
— А он по‑русски говорит?
— Ни звука! А что?
— Да так, просто спросила.
Разговор иссяк. У Вари слипались глаза.
— Ладно, ты уж носом клюешь, пошли, отведу тебя в твою комнату.
Комната оказалась просто роскошной, но у Вари уже не было сил восхищаться. Она прямо с порога начала раздеваться.
— Варь, тебе комната не нравится?
— Почему? Очень нравится.
— А что ж ты ничего не сказала?
— А что, обязательно громко восхищаться? Извини, не знала.
— Да ладно, спи!
— Марьян, мне утром надо в город!
— Когда?
— Ну, часам к одиннадцати.
— Ладно, отвезут тебя, не волнуйся!
Марьяна ушла, явно обиженная. Странная она какая‑то стала, думала Варя, стоя под душем. Это, скорее всего, от безделья и неуверенности… Хотя такой дом, ребенок, муж, особо не побездельничаешь, даже несмотря на наличие прислуги. Или ее сглодало чувство вины? Да нет, непохоже! Подумать только, боится познакомить меня с мужем! Что ж это за жизнь?
Варя проснулась от ощущения, что на нее кто‑то смотрит. Открыла глаза. Возле кровати стояла маленькая девочка, державшая за длинный хвост игрушечную обезьяну. Девочка была прехорошенькая, черноглазая, черноволосая, смугленькая.
— Привет, — сказала Варя. — Ты Алуся?
— Я Алуся, а ты кто?
— А я Варя!
— Что такое Варя?
— Как что? Ты Алуся, а я Варя, имя у меня такое.
— Тогда надо говорить — Варюся!
— Варюся? Можно и Варюся! Хотя мне больше нравится Варежка!
Девочка нахмурила бровки.
— Варежка — это такая перчатка!
— Да, но меня многие так называют.
Девочка широко улыбнулась.
— Я тоже буду звать тебя Варежкой, можно?
— Можно! А ты откуда взялась?
В этот момент в комнату вошла Марьяна.
— Уже познакомились? Алуська, ты зачем разбудила тетю?
Ох, а я ведь ей и вправду тетя, мелькнуло в голове у Вари.
— Она сама проснулась! Правда, Варежка?
— Что это еще за Варежка? Эту тетю зовут… Светлана! — выпалила Марьяна. — Тетю зовут Светлана, а Варежка ее прозвище, еще школьное, мы с тетей Светой в одной школе учились!
Варя сидела на кровати, открыв рот от изумления.
— Алусик, беги к Юле, скажи, мы через десять минут будем завтракать!
— А почему тетя сказала, что ее зовут Варя?
— Иди‑иди, Алусик! Потом объясню!
Девочка выбежала из комнаты, волоча за собой обезьяну.
— Ты сошла с ума? — спросила Варя.
— Нет! Просто она скажет отцу, что приезжала тетя Варя… А я не хочу!
— Ну все, тогда я тоже не хочу! Вызови мне такси! И не волнуйся, твой муж меня не увидит и не услышит! С меня хватит этого идиотизма!
— Зачем такси, я дам тебе машину…
— А вдруг водитель догадается и скажет хозяину? — Ты думаешь?
— О господи! Дай мне телефон такси, я сама вызову!
— Нет, ты сначала позавтракаешь, а потом поедешь на нашей машине!
— Да мне кусок в глотку не полезет! Марьяна, подумай, ты же сама себя загоняешь в ловушку!
— Ничего подобного, просто мне так спокойнее!
— Мне пора! Я не буду завтракать!
— Ну, как хочешь! — пожала плечами Марьяна. — В таком случае машина будет через пять минут.
Ровно через пять минут Варя спустилась. В холле ее ждала Марьяна.
— Может, все же позавтракаешь? — робко спросила она.
— Спасибо, нет. Марьяна, я очень сожалею, что причинила тебе столько неудобств, извини, не предполагала… Но впредь не волнуйся, ты обо мне не услышишь! Всего наилучшего!
— Варька, ну как ты не…
— Меня зовут Светлана, ты забыла?
— Варюша, что с тобой? — спросила Надежда Михайловна. — Какие‑то неприятности? Как прошла встреча с сестрой?
— Дурдом! — только и смогла выдавить из себя Варя.
— Ты бледненькая! Завтракала?
— Нет, не могла…
— Пошли скорее на кухню. Сеня уже умчался. А я тоже еще не ела, только кофе выпила.
— Ой, а можно я вам все расскажу, вдруг вы мне объясните…
— Слушаю тебя, детка!
Варя во всех подробностях передала Надежде Михайловне разговор с сестрой.
— Ну, что скажете?
— Во‑первых, твоя сестра просто дура! Набитая дура. Во‑вторых, она, конечно, чувствует свою вину перед вашей мамой и, как следствие, боится кары. А худшей кары, чем уход богатого и, видимо, все‑таки любимого мужа придумать не может.
— А что же мне‑то делать?
— Плюнуть и растереть! Зачем тебе эта дура и эта дурь? Совершенно без надобности! Тебе сейчас надо о другом думать и заботиться.
— Да, наверное, вы правы… Господи, Надежда Михайловна, вы просто мой ангел‑хранитель. Вот поговорила с вами, и легче стало, — улыбнулась Варя.
Надежда Михайловна чмокнула Варю в щеку.
— Я бы хотела, чтобы у меня была такая дочь! Но Бог мне детей не дал. Зато послал тебя. Ох, что‑то много пафоса, так не годится! Я этого не люблю, Варежка!
Прошло несколько дней. Варя перебралась в снятую для нее однокомнатную квартиру. Предыдущая жиличка, тоже какая‑то артистка, оставила ей в наследство жуткую грязь и беспорядок. Сутки Варя драила полы, стены и сантехнику. Вымоталась здорово, но зато квартира приобрела жилой вид. Ничего, я еще здесь уют наведу, надо занавески в кухне повесить, цветочков купить и позвать на новоселье Шилевичей. Но из всего намеченного осуществить удалось только покупку цветочков. У метро она купила несколько кустовых гвоздичек, поразившись дороговизне цветов в Москве. На большее времени уже не было, она включилась в работу. Семен Романович долгими часами «выковыривал» из нее артистку, еще она брала уроки айкидо, одним словом, готовилась к съемкам. Семен Романович частенько на нее кричал и, если был ею сильно недоволен, заканчивал свои крики одной фразой: «Артистка, блин!» И все‑таки она чувствовала, что все не зря. Он не давал ей впадать в уныние.
— Ну, чего губы надула? Обиделась нешто? Ты, голуба моя, не имеешь права обижаться, нет у тебя пока такого права! И заслуг пока ноль! Я из тебя, чертова кукла, сделаю человека, а пока ты слушай, что тебе говорят! Ишь, губки надула! И чтоб не реветь! Чем дуть губы‑то, лучше б закусила губу и решила: ах так? Ничего, я этому старому хрычу еще покажу! Он еще будет мной гордиться! А нюни распускать последнее дело, поняла? Артистка, блин!
Вскоре она привыкла и к его крикам и к сумасшедшему ритму новой жизни. Домой добиралась поздно и замертво падала в постель. Вставала в шесть, час изнуряла себя гимнастикой, что‑то перехватывала и мчалась на занятия. Как‑то, войдя в лифт, посмотрела на себя в зеркало и удивилась. Она выглядела потрясающе! Просто я живу своей жизнью, наконец‑то живу своей жизнью!
Еще через неделю она вернулась домой в половине двенадцатого ночи и, выйдя из лифта, увидела, что у ее двери стоит какой‑то мужчина и звонит, неотрывно держа палец на кнопке звонка. Второй рукой он упирался в притолоку. Варя испугалась.
— Простите, вы ко мне? — наконец решилась она.
Он резко обернулся. Варя поняла, что он здорово пьян. Лицо у него было простое, даже простецкое, но незлое, нестрашное. Одет он был дорого и элегантно.
— Ты кто такая?
— А кто вам нужен?
— Верка!
— Какая Верка?
— Верка‑сука!
— Вы ошиблись, здесь нет никакой Веры!
— А куда ж она подевалась?
— Ах, вам, вероятно, нужна девушка, которая тут жила до меня? Так она уехала!
— Куда?
— Ну, я не знаю. Только тут ее нет!
— Она что, спятила?
— Я и этого не знаю, возможно, и спятила. А вы не будете так любезны отойти от двери? Я устала и хочу спать.
— Со мной?
— Да боже сохрани!
— Почему это? Со мной знаешь, сколько баб спать хотят? А меня тошнит…
— Послушайте, это ваши личные проблемы, мне до них нет дела, я просто хочу попасть домой!
— Мои личные проблемы? Знаешь, сколько у меня этих личных проблем? Чертова уйма, это я еще при дамах так выражаюсь, а вообще‑то… А, я понял, ты меня презираешь?
— С какой стати мне вас презирать? Я вас первый раз в жизни вижу!
— Так уж и первый!
— Конечно, первый.
— То есть ты хочешь сказать, что не знаешь, кто я?
— Да понятия не имею! Пожалуйста, очень вас прошу, пропустите меня.
— Я Стас Симбирцев!
— А почему я должна вас знать?
— Потому что я охренительно популярный артист! И охренительно популярный персонаж желтой прессы. Стас Симбирцев набил морду такому‑то! Стас Симбирцев устроил дебош в вагоне! Ну и все в таком роде, неужели не читала?
— Простите, но я приехала из другой страны…
— Правда, что ль?
— Истинная правда!
— А в тебе что‑то есть… — Он икнул. — Ох, прости, я выпил лишнего…
— Хотите, я вызову вам такси?
— Хочу! Нет, не стоит, потом скажут, что я заблевал такси…
— Вы собираетесь тут блевать?
— А я вообще не блюю, я умею пить. Слушай, а чего мы тут стоим? Пригласи меня в гости, дай супчику, я протрезвею и уйду, или лучше посплю, хоть на коврике!
В этот момент открылась дверь соседней квартиры и появился пожилой мужчина в халате.
— Стас, имей совесть!
— Ой, дядя Женя!
— Пропусти девушку и идем ко мне, я позвоню твоим, и отец за тобой приедет.
— Дядя Женя, вы человек! А рюмочку нальете, совсем маленькую, с наперсточек? — Он забыл о Варе и шагнул в соседнюю квартиру. Она с облегчением вздохнула и вставила ключ в замочную скважину.
— Девушка, как вас зовут? — донеслось до нее.
— Иди уже, иди, звезда, у меня не позвездишь.
И дверь за ними захлопнулась.
— Фу, — сказала Варя, войдя к себе. Надо ж так надраться! Странно, что‑то я о таком артисте не слыхала… Он, наверное, в сериалах снимается…
Семен Романович объявил, что сегодня у них с Надеждой Михайловной серебряная свадьба. Варя огорчилась.
— Семен Романович, что ж вы раньше не сказали?
— Веришь, забыл! Начисто! Такая стыдоба! Мне Надюха сегодня утром напомнила… Что делать, а?
— Вы собираетесь как‑то это отметить?
— Только символически, в самом узком кругу. Надька позвала самых наиближайших, и тебя велела позвать! Наверное, надо какой‑то подарок купить, а?
— Хорошо бы…
— Но что это может быть, ты не в курсе?
— Я думаю, что‑то серебряное…
— Серебряное? А что, колечко? Это как‑то жидко: на такую дату серебряное колечко…
— Нет, я думаю, какую‑то серебряную штучку для дома, может, ложки или вазочку…
— Ложки — это пошло! А вазочку… Да, но где это покупают? В ювелирном?
— Скорее уж в антикварном.
— Да? Варежка, поехали со мной, поможешь, я в таких делах ни хрена не смыслю.
— Но я совершенно уже не знаю московских магазинов, тем более антикварных…
— О, я, кажется, придумал, сейчас позвоню. Хотя нет, нельзя, а то эта баба захочет припереться в гости, а Надюха не велела… Черт побери, кто это придумал, какие‑то бездельники! Какая, хрен, разница, почему нельзя подарить просто золотое колечко или часики, почему непременно серебро?
— А вы посмотрите в Интернете.
— Что посмотреть?
— Московские магазины, торгующие старинным серебром.
— Черт, почему мне это в голову не пришло?
Во втором по счету антикварном магазине была куплена прелестная сахарница в виде шкатулочки на ножках‑шариках и с малюсенькой замочной скважиной. Семен Романович сиял.
— Варюха, ты человек! И вкус у тебя отличный! Знаешь что, давай зарулим в какую‑нибудь кафешку, мне необходимо выпить кофейку! Согласна?
— С удовольствием! У меня сегодня отменилось айкидо.
— А как успехи, кстати?
— Говорят, я способная.
— Отлично!
В кафе Варя спросила:
— Семен Романыч, скажите, вы знаете такого артиста Симбирцева?
— Стаса? Кто ж его не знает! А что?
— Да ничего, просто вчера кто‑то о нем упомянул, а я не знала… — Ей не хотелось рассказывать о не слишком красивой сцене.
— Правда, не знаешь? Потрясающе талантливый парень! Сумасшедше талантливый и сумасшедше обаятельный. Одна беда — пьет как сволочь! И допьется… Вечно во что‑то влипает, весь уже поломанный… Боюсь, долго не проживет, типично русский артист…
— Западные артисты тоже пьют как лошади или на наркотиках сидят…
— Кстати, я пригласил его в наш фильм, роль второго плана, но это именно то, что надо! Так что имеешь шанс лично познакомиться…
— А кого он будет играть? — удивилась Варя.
— Никитина.
— Да? — удивилась она еще больше.
— Представь себе! Он все может играть. Ну, или почти все. Кстати, смотри, не влюбись в него!
— Господи, зачем мне русский пьяница? — засмеялась Варя.
— Да, только ведь любовь такая штука… Впрочем, если охота придет втюриться, лучше в Димку. Он, конечно, тоже пьет, но все же не так безбожно… Кстати, у наших прохиндеев…
— Каких прохиндеев? — не поняла Варя.
— У продюсеров. У них есть мысль запустить поближе к концу съемок уточку, якобы у вас с Димкой роман…
— Для рекламы?
— Конечно! И тебе это на пользу пойдет, так что…
— Да пусть, мне не жалко! — рассмеялась Варя.
— Ну вот, попила кофейку, посидела как человек — и сразу расцвела, аки розан!
— Семен Романович, миленький, я тут на днях посмотрела на себя в зеркало.
— И что ж ты там такое увидела?
— Я увидела женщину, которая под тридцать лет вдруг начала жить своей жизнью! Понимаете, своей!
— А до сих пор не своей, что ли, жила?
— Да, именно! И это все — мое! И хоть тяжело иногда до ужаса, и сил нет, и уверенности в завтрашнем дне никакой, а все равно…
— Я в тебе не ошибся, Варежка! И все у тебя получится, конечно, если мужик какой‑нибудь не встрянет… Варь, мне Надюха говорила, у тебя там в Альпах твоих есть кто‑то?