Я пришел в себя от шума льющейся воды. Она заливала мне лицо, проникала в уши, лезла в нос. Теплая вода, приятная… Я был голый, на чем-то сидел, а кто-то лил на меня воду и водил по телу какой-то тряпкой. Наверное, ангел за моей спиной. Да, это так, ведь только от ангела может исходить дивный свет, озаряющий комнату…
А помещение знакомое. Кафельные стены, душевые отсеки… Нет, я не на том свете. И за спиной у меня не ангел, а бригадир.
Я обернулся, и в свете горящей под потолком лампочки увидел знакомое лицо.
– Бры-ы…
Я хотел сказать слово «бригадир», но язык плохо повиновался мне. И все-таки это была хоть и жалкая, но попытка заговорить на человеческом языке.
– Сиди ровно, не дергайся! – жестко осадил меня парень.
– Брига-а-а…рига-адир…
– Я не бригадир, я Валера. Но если хочешь, называй меня бригадиром… Ладно, сам давай…
Он всучил мне мыльную тряпку, но я не понимал, что с ней делать.
– Мойся давай, замерзнешь!
Мне действительно стало холодно, но парень окатил меня горячей водой. Я сообразил, что скоро снова начну замерзать, поэтому начал тереть себя мочалкой.
– Давай быстрей, а то скоро отключишься. Промедола больше нет, а если бы и был, нельзя тебе больше…
– Проми-и… дол?
– Знаешь, что это такое?
– Не-е…
– А кто я такой, знаешь?
– Брига-а…
– Валера я… Не помнишь?
– Не-е…
– Жаль, а то я думал, что тебя торкнуло, – с досадой в голосе сказал Валера. – Ладно, еще раз попробуем… Давай, наяривай быстрей, а то воды горячей совсем чуть-чуть.
Я кивнул, продолжая намыливаться. Чувствовал я себя неплохо. И силы были, и боль не терзала меня, и бешенство не разрывало изнутри.
Промедол… Ну да, я знал, что такое промедол. Это наркотик, его раненым вкалывают, чтобы боль снять и сил придать… Фактически, я получил свою дозу, поэтому мне сейчас легко и на душе спокойно. Тупо спокойно…
Я намылился с ног до головы, Валера помог мне смыть пену и подал полотенце – влажноватое, с запахом плесени, но, похоже, чистое.
– Тут целый склад… Промедол – это строгая отчетность, а он здесь в индивидуальном пакете был. Правда, просроченный, но все равно его не должно здесь быть. А он был… Даже одежда есть. Смотри!
Он показал мне солдатскую куртку с медными, потускневшими от времени пуговицами, бриджи…
– Сапог, извини, нет. Портянок тоже. Тут я нашел какие-то башмаки, как раз твой размер. Один башмак каши просил; ничего, я подлатал…
Туфли действительно оставляли желать лучшего, но тем не менее они оказались мне впору, и в них ногам было значительно теплей, чем босиком.
– Твои башмаки совсем никакие, подошвы давно уже отвалились… Ты целый месяц под землей провел; это, брат, больше, чем вечность… Да ты этого и не заметил, потому что под наркотой был. Гипноз, пси-волны… Я-то знаю, как тебе мозг выносили.
– Мозг.
– Это штука такая в голове, им обычно думают.
– Знаю.
– Ну, может, и меня тогда вспомнишь?
– Брига… Брига-адир…
– Валера я.
– Валера.
– Ну вот, уже соображаешь… Только ничего не помнишь.
– Не помню.
Я обвел взглядом помещение, где мы находились. Свет под потолком, душевые отсеки, длинная железная скамья вдоль кафельной стены.
– Ты меня сюда привел. Только света не было…
– Смотри, разговорился… Света не было. Ты и без света хорошо видишь…
– Уже плохо.
– Потому что наркоту не дают. Там химия какая-то, человек роботом становится, работает как проклятый и ничего при этом не чувствует. Прямо сверхспособности… Эту смесь по программе сверхсолдат готовили, ну, чтобы сверхспособности у них были. Только побочный эффект сильный – эта жесть человека изнутри разъедает. И лицо гниет… Тебе на себя в зеркало лучше не смотреть.
Меня так разморило после бани, что мне было все равно, как я выгляжу. Прислонившись спиной к стене, я закрыл глаза. Это иссякали во мне резервные силы, которые выбрал из моего организма промедол.
– Я тебе сейчас кое-что другое покажу, – пообещал Валера.
Он велел мне лечь на скамью животом и скрестить на спине руки. Я повиновался и пока соображал, что происходит, парень ловко связал меня.
– Эй, ты чего! – возмущенно протянул я.
– Нормально все. Тебе же лучше будет… Смотри, тут еще шинели были, такого же древнего образца.
Валера посадил меня, набросил на плечи шинель. Как и куртка, она была сыроватой, но все-таки теплой.
– Я тебя неделю без наркоты держал. Но тебя до сих пор ломает, – сказал он. – Все равно, я тебе диск прокрутил. Думал, что память вернется. А нет, ничего не выходит. А промедол я тебе потом вколол, чтобы ломку снять. И в порядок тебя привести… Я сейчас тебе больно буду делать, ты уже потерпи.
Он достал откуда-то склянку с надписью «Йод», сунул туда палочку с ватным тампоном на конце и густо смочил ее жидкостью, которую затем перенес на мое лицо.
Валера обещал мне боль, но я ощутил лишь легкое и даже в какой-то степени приятное жжение.
– Что, не больно? Видать, ты к этому уже привык…
Он смахнул с моих плеч шинель, расстегнул куртку, развел полы, насколько это было возможным, обработал йодом грудь, живот. Затем стащил с меня штаны…
– Не знаю, поможет это или нет, но пока ничем другим я тебе помочь не могу… Дверь я открыть не смог, но это и не нужно. Там завал. Я слышал, как эти между собой говорили. Ну, которые за нами приходили. Люди Калистрата. Зомби, но не тупые, как… некоторые. Они соображают. Они нас искали. Сказали, что за дверью ход завален. Зачем, не знаю, не говорили… Нормально по лестнице из этого бомбоубежища не выйти; можно только на семнадцатый объект уйти или на четырнадцатый. Только я не знаю, где это. А наобум в лабиринт я соваться пока боюсь. Тебя сначала в чувство привести надо…
Я понял, о каком лабиринте он говорил. Речь шла о подземных штольнях, из которых мы выбивали камень или вынимали обычный земляной грунт. Там действительно лабиринты ходов… Наверное. Ведь толком я ничего не знал. Мог только догадываться. Но не хотелось напрягать голову. Да и не было там ничего такого, что можно было бы напрячь. Сплошная пустота, заполненная вопросами без ответов…
– А как тебя в чувство привести, когда ты гнилой со всех сторон? Может, уже и не жилец… Я не знаю, сколько тебе наркоты давали, но думаю, много. Калистрат сказал, что ты долго не протянешь. Обычно с этим делом больше года живут, работы много делают, а тебя он убить хотел. Я слышал, он сказал, что тебя не надо жалеть. Даже не знаю, как ты выжил… Знаешь, я думаю тебе отдохнуть надо.
Валера снова одел меня, затем помог подняться и по коридору привел в помещение, где стояла кушетка, которая так мне понравилась. Сейчас здесь горел свет и было так уютно, что меня действительно потянуло в сон. Только вряд ли я смогу заснуть. Слишком сильно хотелось есть, чтобы заснуть.
– Я тут порядок навел, дизель починил, соляры две бочки, но лучше экономить. На складе вещи кое-какие, противогазы, дозиметры, книги, плакаты. А жратвы нет… Ничего, зато спирта сухого полно, я из него огонь делаю. Как насчет ужина из жареной крысы?
Я кивнул. Так хотелось есть, что даже сырая, с кровью крыса не казалась отвратительной; а тут жареная…
– Только ее сначала поймать надо. Я тут силки придумал, несколько штук уже поймал. Сейчас посмотрю, что там в них. А ты здесь побудь. Тебе поспать надо…
Валера подошел к стеклянному шкафу, достал оттуда какую-то ампулу, из стальной прямоугольной кастрюльки достал шприц, деловито заправил его. Смочил ватку спиртом.
– У нас тут полная стерильность, все как положено. Новокаин, правда, просроченный, и его совсем немного, но, как говорится, лучше что-то, чем ничего… Или не будем колоть? Все-таки просроченный… Но и промедол просроченный, а помог. И новокаин, может, боль снимет. И усыпит. Наверное. Ну так что, делать?
Я согласно кивнул. Мне очень хотелось избавиться от боли, и ради этого я был готов на все. А если просроченное лекарство загонит меня под гробовую доску, что ж, это не так уж и страшно.
Валера уложил меня на кушетку животом вниз, стащил штаны, сделал укол, одел, укрыл. Из комнаты он вышел, погасив за собой свет. А скоро погасло и мое сознание…
3Мясо жареной крысы напоминало мне… мясо жареной крысы. Я знал, что в мире существует великое множество всевозможных блюд, но не помнил их вкус. Поэтому не знал, с чем сравнить мясо крысы. Да и зачем это нужно – что-то с чем-то сравнивать.
Я сидел на кушетке со связанными руками, а Валера скармливал мне кусочки жареного мяса, от аромата которого приятно кружилась голова.
– У французов лягушки деликатес, у китайцев – змея, у корейцев – собака…
Я кивнул, соглашаясь с ним.
– Ты это знаешь?
– Знаю.
– Откуда?
– Не помню.
– А меня помнишь?
– Нет.
– А Нину?
– Нет.
– И не помнишь, как мы пытались ее спасти?
– Нет.
– И сестру мою не знаешь?
– Нет.
– Нет, нет, нет… Что ты заладил, как автомат?
– И не помнишь, как мы пытались ее спасти?
– Нет.
– И сестру мою не знаешь?
– Нет.
– Нет, нет, нет… Что ты заладил, как автомат?
– Я ничего не помню…
– Плохо, Платон… Кстати, как тебя по-отчеству?
– Не знаю.
– Но ты же Платон?
– Ну, может быть…
Мне было все равно, кто я такой. Мне бы сейчас таблетку или хотя бы укол промедола, и больше ничего не нужно… Хреново без таблетки. Тоска без нее смертная. Лечь бы сейчас и умереть. Все равно жизнь никчемная. Валера говорит, что я сгнил – как снаружи, так и изнутри. Значит, мне совсем немного осталось.
– Промедол хочешь? – спросил парень, внимательно глядя мне в глаза.
– Хочу.
– А если нет ничего?
– Плохо.
– Что, плохо, и все?.. Или головой будешь об стенку биться?
– Не знаю… Зачем?
Действительно, зачем беситься, если этим ничего не изменишь. Лучше просто лечь и умереть… Это же хорошо, мне совсем недолго осталось.
– Что, и не ломает изнутри?
– Болит изнутри. Очень болит… Новокаин есть?
– Да, есть ампула…
– Сделаешь?
– Да, наверное… Только это ненадолго. Тебе в больницу надо.
– Мы в больнице.
– Нет, в настоящую больницу… Ты знаешь, что такое больница?
– Людей там лечат, – пожал я плечами.
– А сам ты там когда-нибудь был?
– Не знаю. Все равно…
– Все равно ему… Я головой своей рискую, чтобы тебя спасти, а ему все равно…
– Я же не просил.
– Тормоз ты, поэтому и не просил… Когда же ты растормозишься? – нервно спросил Валера.
– Зачем?
– М-да… Ладно, будем тебе память восстанавливать…
Из своей сумки он достал плеер, надел мне на голову наушники и нажал на «Пуск». Пронзительный пульсирующий визг врезался в мое сознание, и я инстинктивно попытался снять наушники, но Валера крепко держал мою голову, не позволяя склонить ее к плечу.
Я ревел, как простреленный насквозь медведь, брыкался, но парень снял наушники лишь после того, как ужасный звук перестал насиловать мой слух.
– Ну, вот и все, – сказал он, возвращая плеер обратно в сумку.
Его глаза с надеждой смотрели на меня. Похоже, он всерьез верил, что ко мне вернется память. Но я совершенно не чувствовал прозрения.
– Как тебя зовут?
– Платон.
– Уфф!.. Наконец-то!.. Как зовут меня?
– Валера.
– Отлично! – радостно просиял он. – Ты знаешь мою сестру?
– Нет.
– А Нину?
– Нет.
– Твою мать!
– На надо трогать мою мать! – грозно нахмурил я брови.
– Извини… А ты знаешь, как зовут твою мать? – встрепенулся парень.
– Нет.
– Что, вообще ничего не помнишь?
– Тебя помню. Как мы сюда шли…
– Да, попал ты, брат… Чтобы там ни говорили, память стереть невозможно. В компьютере можно, а в голове нет. Пока не научились. Память можно заблокировать. Но можно заблокировать так, что ничем ее обратно не вытащишь. А этот диск, – он хлопнул себя по сумке, – это что-то вроде утилиты для восстановления памяти. Для каждого мозга своя персональная утилита. Чем блокируется, тем и разблокируется. Но, видимо, я что-то не так понял… Жаль, если ты на всю жизнь останешься без мозгов.
– Без памяти, – поправил я.
– Смотри, соображаешь. Значит, ты еще не совсем безнадежен. Может, новая память нарастет… Сколько тебе лет?
– Не знаю.
– Полная амнезия. Тяжелый случай… Как ты себя чувствуешь? Идти можешь?
– Куда?
– Выбираться отсюда нужно. И чем быстрей, тем лучше. Сюда они не скоро сунутся, хотя кто его знает…
– Кто сунется?
– Кто такой Калистратов, знаешь?
– Нет.
– Он лично за тобой охотится. Они тут все обыскали, я слышал, как они разговаривали. Сказали, что мы в «семнадцатый» пошли или в «четырнадцатый». Это объекты такие, под номером семнадцать и четырнадцать… Наш бункер под Баррикадной под номером девять проходил.
– И что?
– Да так, ничего… У них там куча всяких заброшенных объектов. Бомбоубежища, бункеры, линии метро, которые уже никому не нужны, станции… Они все это в единую систему хотят объединить. Бзик у них такой… У кого-то бзик, а люди пропадают. И мрут как мухи. Я в большом бункере жил; там где-то рядом даже станция метро есть, тоннель, который куда-то за город уходит… Ну, я слышал, что уходит. Но это не слухи, это, скорее всего, правда. Они знают, где находятся и куда тянутся подземные ходы – тоннели, каменоломни, водостоки, все такое прочее. Неважно, что все это находится на разных уровнях, что-то находится глубоко, что-то не очень. Глубина залегания разная, а система ходов единая. Должна быть единой. Работа очень тяжелая и трудоемкая. Кто-то даже говорит, безнадежная… Меня в конуре держали, на цепи. Там техники много всякой, ее восстанавливать нужно, а я технарь. По сути технарь, а не по специальности. Технарем по сути нужно быть, только тогда что-то получаться будет… Когда я генератор починил, они мне женщину привели. Заслужил, говорят, пользуйся. А это Нина была. Обдолбанная, как неживая… Я ее трогать не стал, уложил, одеялом накрыл. Красивая она… Не знаешь, что с ее мужем стало?
– Что?
– Вот я и спрашиваю, что?.. Мы его «гавайцем» называли.
– Он что, на Гавайях жил?
– Нет, собирался. Вместе с Ниной… Эти суки тварь из нее сделали. Только она не тварь, – отрешенно и печально улыбался Валера. – Она ни в чем не виновата. Как же так, она же тогда сбежала от этих уродов! Я же видел, что за дверью скрылась… Почему она открыла дверь?
– Почему?
– Не знаю. И она не знает. Потому что ничего не помнит. Хорошо, мне мозги промывать не стали, чтобы знания не стереть… У Калистрата там целая лаборатория, он с человеком сначала разговаривает, узнает, чем он дышит, какими нитками нутро сшито, все такое. Если человек дерьмо, он его слегка промывает – ну, гипноз там, мантры там всякие о служении великому делу подземного строительства. Эти люди охраняют его, рабов гоняют… Нина их обслуживает… Ненавижу их всех! – гневно и с чувством полной беспомощности сжал кулаки Валера.
– Я сам служил подземному богу, – вспомнил я.
– Уже не служишь?.. Или что-то осталось? – внимательно посмотрел на меня парень.
– Я тебе верю. Мне действительно промыли мозги… Но я ничего не помню.
– Ты служил в милиции. Майором был.
– Интересно.
– Ты купил билет, попал в бомбоубежище, и началась война.
– Война?
– Мы вам внушили, что эта война настоящая. Атомная война.
– Это страшно.
– Страшно… Я тоже там был, как турист. На самом деле я там работал. Подрабатывал. График удобный – пятница, суббота, воскресенье. Пятницу, субботу пропускал, но ничего, голова у меня варит, я потом все наверстывал, ну, в институте… В общем, мы создавали антураж, внушали вам, что война настоящая, а потом говорили, что это была мистификация. Клиенты довольны, рассказывают своим друзьям, как здорово было. Только мы их просили, чтобы они про нашу бутафорию не рассказывали, чтобы их друзьям потом интересней было. Как это ни странно, люди нас понимали… Тебе тоже, наверное, рассказали, что интересно было, но про мистификацию ничего не сказали…
– Не знаю, не помню.
– А я помню. Как ты порядки, помню, восстанавливал. Ты же майор милиции, а народ мародерствовать вдруг начал… Ты их всех заворожил, они тебя как голубчики слушались.
– И что?
– Да так, ничего, – пожал плечами Валера. И вдруг озаренно посмотрел на меня. – Ты, наверное, не знаешь, что Москва сейчас на самом деле в руинах лежит…
– В каких руинах? – равнодушно спросил я.
– Ну, в каких еще руинах… Обычные руины. Дома разрушены, на улицах трупы людей, сгоревшие машины… Такая вот ситуация.
– Почему?
– Что почему?
– Ситуация такая.
– Ну, ракета с подводной лодки вылетела, сама по себе… Помнишь, такой вариант?..
– Нет.
– Ну, нам в новостях объявили, что наша ракета на Штаты полетела, а те в ответ открыли огонь…
– Не помню.
– А они на самом деле открыли огонь. В Москве воздушную тревогу объявили…
Валера вдруг взвыл тревожной сиреной, и так пронзительно это у него вышло, что у меня в душе вдруг лопнула какая-то струна.
– Хватит! Не надо! – зло и вместе с тем умоляюще посмотрел я на него.
– Чего?
– Ничего, – пожал я плечами.
Ну, щелкнуло у меня что-то в душе, и что? Тихо там сейчас и пусто.
– Помнишь, когда мы в бункер спускались, тревожная сирена выла?
– Помню.
Действительно, это был какой-то кошмар. Как будто и вправду война начиналась… Но тогда мы знали, что все это понарошку. А потом начался грандиозный спектакль с участием Валеры в одной из главных ролей…
– Что ты помнишь? – встрепенулся парень.
– Помню…
А ведь я действительно вспомнил его. И зомбированных землекопов тоже вспомнил. И как по каменоломням бродил… И как в больнице потом оказался… Мурзин… Оксана… Костя…
Нет, не Костя он, а Костян. Главарь подземной мафии. Из-за него все беды. И не только мои…
– И Калистрата помню… Я тебя, парень, искал, на него вышел… Но сначала твоя сестра на меня вышла. Упустил я Калистрата, а он меня – нет…