Итак, он проснулся. Толкнул тебя в бок: «Дорогая, где моя челюсть?» А ты молчишь. Он, думая, что ты снова обижаешься за его отъезд, измену, не жизнь с тобой, начинает возиться под одеялом, чихать и ковыряться в носу. Он знает, что ты этого не любишь и всегда орешь (Оля, зачем так орать на людей, которые ковыряются в носу?). Но ты молчишь и тогда…
Ну? Понимаешь? А ты смотришь на все это сверху (из правого верхнего угла) и ржешь как ненормальная. А потом вы встретитесь там и все обсудите… И поржете вместе.
Он тебе: «Я чуть дуба не дал, когда понял…»
Ты ему: «Так ведь дал же…»
Он тебе: «Ну… Это ж я когда еще дал… А тогда, помнишь, как я обосрался?»
Ты ему: «Ага, обосрался, потому что носки свои найти не мог…»
…Кстати, вы все – правы. Заметь, как эти ионы действуют. Оля, суши и ты! Тебе тоже надо когда-то поумнеть. А пока: вы все правы. У меня с моим Георгием будущего нет.
И не надо!!! Зачем мне будущее?! Люди, что за идиотизм? У меня есть настоящее. И плевать я хотела.
Для любви нужна только любовь. Поэтому у меня нет долгов перед Алексом. Мне перед ним не стыдно, не горько. (Умолчу про «не холодно – не жарко».) У него для любви есть я. А у меня для любви есть Георгий.
Что несправедливо, Оля? Что? Если бы вся человеческая любовь была взаимной, мир бы никак и ничем не соединялся. Ты, как скрытый физик, должна это понять.
Но если не врать и не мечтать, то надо признать: у Георгия тоже нет со мной будущего. И вот это уже причина.
В общем, я убываю. (Я, кстати, похудела еще на пять килограммов. Надеюсь, они – не последние. Еще пять, и я пошью себе пальто, как у Натальи Станиславовны. Белое. Но без мехового воротника.) В этом месте я бы хотела написать тебе: «Прощай».
Но я же обещала не врать. (Кстати, ты заметила – ни одного английского слова. И главное, не тянет. Какой-то неизвестный науке феномен.)
Короче говоря, до свидания, Оля.
Я еще буду…
Это, кстати, и есть пароль моего ящика. Русскими словами по английской раскладке. Я еще буду. Без пробелов».
* * *Первой в поисковую бригаду вошла Кузя. Здесь и далее – Марина. Потому что я не знаю, что мне с ней делать. Потому что сейчас она – не моя. И я очень волнуюсь. А вдруг ее сердце порезано на тонкие кусочки? Или даже, как у моей бабушки, на тонкие клаптики? А вдруг они никогда не срастутся?
Я хочу тормошить ее, веселить, кормить и быстро-быстро найти ей хорошего мальчика. Жениха…
Где мне найти жениха, если у нас пропала Николь?
Ее не было на снятой квартире, она не отвечала на телефонные звонки, не заходила в редакцию, не пряталась под диваном, не сидела в шкафу. Ее не было в гей-клубах и просто клубах. Во всяком случае в тех, где она бы могла пройти фейсконтроль. Она, конечно, не отвечала на электронные письма и эсэмэски и, конечно, не обновляла свой знаменитый блог.
Вечером в субботу ее не было в моргах, травмпунктах, больницах (особенно в реанимациях) и тюрьмах. Школа, в которой учился свет ее сердца, в субботу не работала. Но не работающие органы и системы никогда не останавливали мою Николь. Она легко могла бы разбить в школе шатер и обживаться в нем до понедельника. Могла, но не сделала этого.
В воскресенье утром я искала ее в анонимных неврологических клиниках. А вечером – в анонимных публичных домах.
Меня, кстати, пригласили в оба коллектива. Причем психиатру понравились мои руки и глаза. А сутенера вдохновила «роскошь галлюцинации».
В понедельник я взяла отгул. Везде. А из новостей я прочитала только криминальную хронику. Марина обиделась и раскричалась:
– Ты! Никогда! Ради Миши – никогда! Ради Гриши – ни в коем случае! С синяком от твоего Романа и ветрянкой от меня лично – всегда на работу! Всегда! Ни один мужик не сбил тебя с толку. Мама! Как же так?
Она так шумела. Я так радовалась. Криком из человека выходит тяжелое, плохое и страшное.
А мужики – да. Они не могут сбить нас с толку. Потому что нас не могут сбить с толку погодные условия, объективные обстоятельства и неравные партнеры.
Марина, надо признать, что на самом деле мы всю жизнь хотим нравиться девочкам.
И обиды от мальчиков – это просто шуршание страниц, а обиды от девочек – это всегда выстрел в голову. И пуля, между прочим, может сидеть в теле всю жизнь. От девочек мы становимся свинцовыми, а от мальчиков – только беременными или несчастными.
– Счастливыми! – крикнула Марина и топнула ногой.
– Конечно, – быстро согласилась я. – Просто такое хреновое лето, такое хреновое счастье….
– Пойди на работу, пожалуйста, – попросила Марина.
– Нет, – сказала я и включила в поисковую бригаду всех своих близких.
Роман, несмотря на начинающуюся левизну, сумел связаться с властями предержащими (особенно на таможнях) и выяснил, что ни законным образом, ни контрабандой Николь из страны не вывозили.
Игорь Олегович вышел на телевидение. Он сидел в третьем ряду программы «Жди меня» и трогательно держал фотографию нашей девочки. Правда, студенческую, потому что других у меня не нашлось. Знакомый оператор сделал Игорю Олеговичу три крупных плана. Это была совершенно безнадежная картинка. Даже нам с Мариной было ясно, что к такому мужчине Николь не могла бы вернуться ни при каких обстоятельствах.
Гриша был в нашей группе самым бесполезным. Но он излучал оптимизм: «Еще не все ноги в этой стране побриты. Я сам знаю два десятка отвратительно волосатых ног. Она не могла покинуть нас, не завершив миссии». А Миша сказал: «Не смей называть страну «этой». И до вторника все поссорились.
У моих хлопцев всегда был высокий патриотический градус. Они любили родину и меня, как могли.
Во вторник я взяла еще один отгул. Марина испугалась не на шутку и ушла в институт. С утра, ура, немного покричала. А из института пришел заведующий кафедрой, очень хороший человек. И у него, бывает же такое, аллергия на мобильные телефоны. Он покрывается от них сыпью и бранью. Особенно, если видит их в руках студентов на лекциях.
Он ехал в наш штаб через весь город, с двумя пересадками, презирая такси и возможность быть кем-то подброшенным. Он ехал, думая, что я заболела Сухомлинским. Утешать меня ехал. А поздравить с днем рождения все равно забыл.
Известный случай: мы очень и очень сильны, красивы и убедительны в горе. И воюем мы хорошо. Жалеем – тоже.
Профессор Кривенко влился в бригаду вопросом: «А был ли мальчик? Почему вы все уверены, что она, в смысле Николь, существует?»
По вопросу мы сразу поняли, что он – наш человек. И согласились с его планом: поиски продолжать, археологов и уфологов пока не привлекать.
В среду мой заведующий профессор Кривенко сказал, что провел серьезные синоптические изыскания.
«Вы же педагог!» – сказал Миша. Он вообще все время был противный. Но Кузя (c ним она оставалась Кузей: шепталась, жаловалась, прерывисто вздыхала и давала послушать новые песни) говорила, что противная – я. Потому что я должна была как-то более активно отреагировать на его попытку на ком-то жениться. Я должна была проявить чувство. Ревность, например. А не игнор…
В общем, Миша сказал: «Вы же педагог, а не синоптик!»
А Рома сказал: «Ша! Мы здесь все не те, за кого себя выдаем!»
А Гриша испугался и спросил: «А кто мы?»
А Марина была еще в институте. А без нее мы не могли ответить на этот вопрос.
Я не знаю, можно ли это натянуть на голову. Но я уже слышу в себе ростки буйного помешательства, причем очевидного, заразного и внешне очень привлекательного. Я уже понимаю, что втянута в road-movie.[18] И понимаю, что мне это даже нравится. Хотя собаки по-прежнему нравятся больше.
Мы долго-долго молчали и думали, кто же мы есть на самом деле. Было грустно…
А потом профессор Кривенко вежливо крякнул (не как уточка, просто крякнул) и сказал что в пятницу переменился ветер. Весь месяц он был восточный, а в ночь на субботу стал западный. И что он может перемениться еще раз. И надо просто найти послание и проверить, что´ в нем: «Оревуар» или «Прощайте навсегда».
Гриша сказал, что предпочел бы «навсегда». Миша взбодрился, а Рома заявил, что его политический опыт подсказывает: «навсегда» бывает только смерть.
Я немного расстроилась. Хотя всегда знала, что политика – это ужасно.
А в четверг я снова не пошла на работу (и ничего, земля не перевернулась, деньги не кончились, даже обидно). Я не пошла на работу. Не написала ни строчки – никому. Мне просто нужно было подумать о том, кто же я есть на самом-то деле.
В голове крутилось: «лишний человек», «луч света в темном царстве», «пионер-герой», «космонавт» и «олигарх-лайт». Откуда вылез олигарх, было решительно непонятно. И я остановилась на «пионере-герое» – существе бесполом, мужественном, категоричном и ориентированном на высокую цель.
Однако, если честно, высокой цели не было. И маленькой не было тоже. А отсутствие цели – это все-таки симптом лишнего человека. А какой я лишний, если на мне все держится? И Рома нервничает уже третий день, потому что ему нужен обзор рынка экспертного сообщества. И Миша – тоже. Миша тоже хочет, чтобы я отнесла его маме духи.
И Игорь Олегович. Он приехал ближе к обеду (чтобы был повод покушать) и попросил меня прекратить забастовку и вернуться на любых условиях. Он был согласен на все, даже на увеличение размера и частотности (фу, какое омерзительное слово) книжных обзоров. Он сказал: «Пусть мы вымрем как динозавры, но сделаем это вместе. С тобой…» Интересно, можно ли рассматривать это как признание моих литературных талантов?
А я напомнила ему, что мы ищем Николь и что подло было бы сейчас, в самый тяжелый момент, выйти из нашей группы и дезертировать в работу. А Игорь Олегович сказал, что он уже читал такую сказку. И что называется она…
– «Мэри Поппинс»? – закричала я.
– Нет, почему же? – удивился он. – Она называется «Синяя птица».
Я хотела подло спросить: «Синяя – это по цвету теней у нее на веках?» Но заткнулась. Заткнулась и позвонила в морг. В один, в другой, во все… Потом – в больницы и на таможни (Рома оставил мне секретные телефоны).
Николь не обнаруживалась. Вечером у меня собрался весь штаб. Мужчины грустно поужинали и скорбно разошлись.
Марина закрыла за ними дверь (я не смогла, потому что ненавижу трусов и предателей) и сказала:
– Есть три варианта ее поиска.
– Посольство, милиция и экстрасенс?
– Гоша, Алеша и Господь Бог.
– В последний раз, когда я пыталась связаться с Богом, он сказал мне, что очень устал и хочет спать.
– А как ты с ним связываешься? – строго спросила Марина.
Ну всё… Мне пришел конец. Марина убьет свою мать и войдет в историю в образе Электры-2. Сейчас это очень модно – римейки, пересказы и прочий постмодерн.
Но если нечего сказать, то надо говорить правду. Чаще всего мне нечего сказать мужчинам. Зато у меня есть много тем для разговора с самой собой. Поэтому я – лгунья, но окружающие считают меня безмерно честной.
– Я пишу ему эсэмэски. Но не знаю, куда послать, и сохраняю в черновиках. Еще я пишу ему в дневник. Иногда – в ЖЖ… Иногда просто разговариваю, когда он не слишком занят.
– Мам, тебе надо попробовать молиться, – великодушно сказала Марина. – Это лучше, поверь. Это – правильнее…
Конечно, правильнее… Конечно. Молитва – это код, четко структурированная информация. Ее легче воспринимать и обрабатывать. Молитва как автобан – дорога с высокой скоростью, качественным покрытием и низким уровнем травматизма. Но может быть, Ему тоже хочется чего-то настоящего, глупого, неизношенного?
Он же должен кому-то сказать, что устал и Ему больно, грустно и обидно, что все это – вот так.
И про грех гордыни я знаю тоже. И про правила. Но у меня нет слов для молитвы «Господи, пошли мне Николь». И я не уверена, что хочу ее получить. Не молитву, а именно Николь. Я просто хочу, чтобы с ней все было в порядке.
– Я напишу Алексу, а ты попробуй найти этого Гошу. Только не нервируй его, если он ничего не знает…
Окончательный вариант письма сложился к утру. Только на рассвете мне удалось изгнать из текста призраков и более или менее внятно задать вопрос. Сначала я написала Алексу, что должна бы радоваться от того, что Николь пропала и ее нет больше с нами. Что мне легче, когда она не врывается в мою жизнь, превращая ее в клаптики мусора. Я написала, что скучаю и часто думаю о том, что была не права. Но «была» – ключевое слово, потому что все случилось именно так, как надо. Так мне и надо. Да. И у меня есть Кузя. А у него – Николь, а значит, мы состоялись под самую завязку и похожи на мешки с зерном. На экспорт.
Ко второму варианту я немного очнулась от подростковых комплексов и вписала Кристину в факторы его состоятельности. А в факторы своей – умение водить автомобиль «хонда» с коробкой-автоматом. Еще я прихвастнула планами на покупку домика в Европе и говорящего попугая. Хотя до написания этого текста никаких мыслей о попугае у меня не было.
К двум часам (И. Ефремов «Час быка», время рождения планеты Земля, а?) стало очень муторно, я сообщила Алексу, что Кузю бросил Роман. И что если она в меня, то это – бросок на всю жизнь. А дальше будут только доказательства его, Роминой, мужской неправоты. И доказательств этих может быть очень много. И она тоже будет водить автомобиль. И даже прыгнет с парашютом. И может быть, станет первой женщиной-президентом в нашей очень патриархальной стране. Хотя с именем Марина это трудно. Потому что Марина у нас в истории – Мнишек. И от этого попахивает самозванством.
Это если она в меня… А если в него, то у нее еще будет, обязательно будет любовь всей ее жизни. Но я не знаю, как лучше, а как хуже. И пусть Рома вернется, если можно, то поскорее.
А текст, который я отправила, был очень короткий: «Привет, прости, что давно не писала. Какие новости? Как ваши дела?»
А днем, в пятницу, я подумала, что мне не интересны дела Алекса. То есть абсолютно. Он мне надоел, а Марина принесла письмо от Николь. Сказала, что нашла его в нашем почтовом ящике. Для писем и газет.
А у меня в этом ящике в прошлом году поселилась мышь. Мышь-скалолазка. Пожила месяцев восемь, а потом ушла. С тех пор я всегда держу в почтовом ящике корочку хлеба кусочек свитера и старую пуховую варежку. И больше ничего в этот ящик не влезает. Даже тонюсенький рекламный буклет…
Так что письмо, которое принесла Марина, было настоящим, а место его последнего приюта – поддельным.
«Я еще буду…» – написала мне Николь. И я все думала-думала: это «оревуар» или «прощай навсегда»?
Думала-думала… И могла бы побыть некоторое время растерянной, немного злой, зато счастливой. Но Алекс ответил мне. Не в бровь, а прямо в глаз.
«Лёля! Десять дней назад я положил ее в больницу, в West Seattle Psychiatric Hospital.[19] Из-за выбора клиники мы немного поссорились. Николь настаивала на Mental Health Center Good Samaritan Hospital.[20] Ей больше нравится название. Она верит в добрых самаритян. Но новый комплекс больницы самаритян будет готов только в 2010 году. А помощь нам нужна сейчас. Первые десять дней она провела на карантине, без посещений. К субботе-воскресенью, а скорее всего к понедельнику, нам поставят диагноз и назначат лечение. Я думаю, что она обязательно поправится. Завтра – наш первый день свиданий. Я передам ей от тебя привет».
Часть 4
From: [email protected]
To: [email protected]
Subject: Блины
Ты не знаешь, как готовят блины?
From: [email protected]
To: [email protected]
Subject: Re: Блины
Знаю. Яйцо, можно два, стакан сахара, стакан (может, больше) муки, молоко, чтобы было жидко. Помешать, чтобы тесто было однородным, без комочков. Без единого. Хорошо разогреть сковородку. Ее можно поставить на огонь с самого начала возни с тестом. Дальше по-разному. Моя бабушка, например, брала картошку, мыла, но не чистила, зато резала пополам. Одну часть накалывала на вилку. И этим орудием (вилка плюс картошка) сначала тыкала в масло, налитое в специальное блюдечко, а потом – в горячую-прегорячую сковородку. А уже после этого выливала на поверхность полполовника теста и крутила сковородку в разные стороны. Но не переворачивала лицом вниз. Если ты не знаешь, где у сковородки лицо, то я могу прислать тебе фотографию.
Первый блин должен выйти комом. Правда, это будет не совсем ком, а так – каша-малаша. Она некрасивая, но очень вкусная. Ее можно съесть, чтобы никто не видел, как плохо у тебя получилось. Я обычно съедаю так все неудачные блины. А удачных у меня еще не было. С другой стороны, когда все комом – это не конец жизни. Но очень вредно для желудка и чувства собственного достоинства. Поэтому перед приготовлением блинов можно съесть фестал или мезим. Что нужно съесть для восстановления чувства собственного достоинства, я не знаю. Некоторым мужчинам помогает виагра. Но зачем тогда блины?
Может, лучше оладьи? Это те же блины, только муки побольше, размер поменьше и легко переворачивать.
Ты написал контрольную по математике?
From: [email protected]
To: [email protected]
Subject: Re: Re: Блины
Давно. Я вообще-то отличник. Гордость школы. Висел на доске почета. Но мой папа сказал, что это неприлично. Потому что учиться – святая обязанность, а за выполнение обязанности нельзя быть повешенным. Хотя опыт Саддама Хусейна противоречит заявлению моего папы.
А фотографию, знаешь, украли. Вырвали с мясом. Получилось некрасивое пустое место. А потом я решил: пусть это будет мой памятник.
Я думаю, что я должен вернуться домой. Но я не уверен, что хочу. Мне нужно освоить суп гороховый. Оказывается, я его люблю.
From: [email protected]
To: [email protected]
Subject: Re: Re: Re: Блины
Улыбка – это двоеточие и закрывающая скобка. Не знаю, есть ли в этом философия. Но пафос и головную боль снимает как рукой ☺. Попробуй поставить ее после памятника. И все будет выглядеть совершенно по-другому. Суп гороховый, как и другие супы, состоит из воды (бульона), картошки и зажарки. Зажарка – это лук плюс морковка иногда, жаренные на постном масле. Хочешь, жарь на сливочном. Горох кладут прямо в воду (в бульон). Он варится долго-предолго. Не забудь посолить.