60
Иван Медведев лежит на кушетке и не курит. В это время звонит телефон, и некий голос является в трубке, прекращая собой феномен тишины.
— Стариканчик! Я жду тебя! Идет все к черту! Будем гулять!
Иван Медведев, улыбнувшись, одевается. Ибо не век молодому человеку кукушкой куковать, запершись в комнате среди пленок рок-музыки, которая повествует нам о легкой жизни и психических проблемах; но иногда выпадает и ему шанс тряхнуть половым органом желудком, восприняв в организм пульсирующий, точно предынфарктное сердце, holiday. Иван Медведев любил праздники, и он очень надеялся на то, что любовь в виде соблазнительной души какой-нибудь особы раскроет для него врата новой жизни.
Он одел характерную одежду и с радостью вышел из дома. После путешествия в транспорте он прибыл туда, где Ярослав Иванов сжал его в своих объятиях, приглашая к журнальному столику, стоявшему в углу рядом с торшером, чтобы выпить кагора. Но кагора не о казалось, и они стали пить имбирную водку. Они пили ее бесконечно, единственная дама в этой компании молча смотрела на них сквозь очки. Приближалась восхитительная ночь. И в эту минуту они опьянели.
— Давай ее трахнем, — сказал Ярослав Ивану.
Тот задумался.
— А как же тот, кто спит?
— Это ее возлюбленный. Но он спит. Впрочем, ему все равно.
— Ну давай, — сказал Иван, — а как?
— Сиди пока. Я начну, а потом ты. Только не гони картину.
Дама в это время отсутствовала. Потом она пришла, и они допили имбирную водку. Они втроем сидели молча, не зная, как начать. Наконец Ярослав Иванов сказал:
— Ну что, будем ложиться спать?!
— Да! — сказала дама и встала.
— А куда же ты?!
— Я пойду спать к Леше, — сказала она, указав на возлюбленного.
— Ну что ты, — сказал Ярослав, выключая свет, — мы предоставляем тебе кровать…
— Нет, что вы… Я туда пойду.
Дама забеспокоилась, но улыбалась.
Иван Медведев сидел в кресле, изображая то, что дремлет, но согласен со всем происходящим.
— Я тебя туда не пущу… Ложись здесь! — сказал наконец Иванов и толкнул даму на кровать, захохотав.
— Что вы хотите? — спросила дама, смутившись.
— Раздевайся; будешь спать. Не волнуйся.
— Нет, я туда пойду.
Медведев встал, включил нежную музыку. Ярослав Иванов начал уговаривать даму, склоняя ее к любви. Она немного сопротивлялась, изображая удивление, но Иванов действовал прямолинейно и жестко, не давая даме ни времени, ни желаний для отступления. Медв ев сидел в кресле и наблюдал безобразие полового акта с потным одержимым мужчиной и женской грудью, разъятой под ним. Было довольно противно, но потом и у него — у Медведева — проснулось некое желание, несмотря на согласие с Леонардо да Винчи по поводу не красивости половых органов. Он сидел, а чувства росли. Иванов демонстрировал чудеса потенции. Медведеву надоело, он встал, снял штаны, разделся и лег с ними.
— Ну давай, ну давай быстрее… Я не могу! — начал он говорить Иванову. Но Иванову было плевать. Словно персонаж Баркова, он трахался, ничего не видя и не слыша. Медведев шлепнул его по заднице — Иванов выругался, потом попросил еще. Медведев начал оп ять канючить и просить своей доли. Он надоел Иванову до безумия. Тот отвалился от дамы и сказал:
— Давай. Можешь ее трахнуть — она не против.
Он встал, включил музыку и сел на место Медведева. Медведев перелез через даму, накрылся одеялом.
— А, может, не надо? — спросила дама.
— Надо, — мрачно сказал Медведев, поняв, что его обуял приступ импотенции.
— Ты же не хочешь, — сказала дама.
— Сейчас, — сказал Медведев.
Он начал представлять всякие грязные и пошлые картинки. Но вместо того, чтобы возбудиться, он почувствовал какую-то печаль, как будто прикоснулся к табу, и сердце его начало гнить. Иванов сидел в кресле — он смотрел на них, он ждал, он был готов, он б ыл мужчиной. Медведев обнял даму, почувствовав к ней ужасную нежность.
— Я люблю тебя! — закричал он. — Я сейчас ужасно люблю тебя… Я не могу… Я не могу…
— Ты потрясающий, — сказала ему дама. — Настоящий человек никогда не сможет в такой ситуации.
— Да, наверное. Нужно послать все… Нужно быть в чем-то животным. Я хочу быть животным. Человек никому не нужен. Сейчас имеют ценность только животные. Я действительно люблю тебя сейчас.
Она обняла его всем телом, ибо дамы любят такие слова, и начала целовать его. Он добился своего — бессознательный душевный извращенец — она захотела его. Она действительно захотела его!
— Эй ты, дружище, — сказал Иванов, — если ты не хочешь, уступи место!
— Подожди, — лирическим голосом сказал Медведев, поглаживая спину дамы.
— Я люблю тебя, я всегда тебя любил, я готов влюбиться в тебя, мне надоело мое тело, я хочу любви, любовь это есть нечто такое, что стоит предательства, любовь невозможна, я хочу любить хоть вилку, я люблю тебя и мне плевать на твое тело!
Медведев говорил красивые слова, и дама балдела, уткнувшись в его щеку. Медведеву казалось, что он может говорить бесконечно. Даже со Сладкой Энн в начале знакомства он не чувствовал такого лирического настроя. В самый разгар своих речей Медведев поня л, что он вполне готов осуществить свой мужской долг и бережно дотронулся пальцем до кожи дамы, как бы спрашивая у нее разрешения. Дама конвульсивно повернулась всем телом на бок, обняла Медведева ногами, и Медведев все-таки начал ее трахать, прекратив время свой нежный монолог. Ибо секс есть продолжение любовного ухаживания другими способами.
Потом Медведев почуял еще большую любовь к этой даме.
— Как тебя зовут, любимая? — спросил он.
— Наташа, — ответила дама, целуя Ивана в плечо. Они крепко обнялись, закусив друг друга, как удила, и задремали, укрывшись одеялом.
— Эй, вы! — закричал Иванов, встав с кресла. — Вы хорошо устроились. Давай-ка ты, Медведев, вставай. Теперь моя очередь.
Медведев повернул неистовое лицо.
— Слушай, Иванов, ты мне друг?
— Да.
— Оставь тогда меня с ней. Я ее люблю.
— Ее?!
Иванов не понимал. Он сказал:
— Я, конечно, оставлю, но это бред. Я не понимаю тебя.
— Я ее люблю.
— Ты что — шутишь?
— Нет! Уйди отсюда! Я убью тебя сейчас! Ты мне друг? Я ничего не объясняю. Оставь нас, и все.
— Как хочешь, — пожал плечами Иванов.
— Ты прав, — сказала вдруг дама. — Неважно, что я хочу… Так правильно. Но мне надо идти к Леше.
— Послушай, Наташа, — зашептал ей на ухо Медведев, — давай сбежим отсюда! Давай выйдем чистыми из этой игры. Пускай все остальные занимаются всей этой фигней. Давай сбежим. Это будет лучшее воспоминание: утро, и мы вдвоем идем к чертовой бабушке! И я буду любить тебя.
— Я очень хочу этого, — сказала дама, — но я не пойду.
— Но почему?
— Не знаю.
— Оставь ее, дурак! — сказал Иванов. — Чем меньше женщину мы любим… Знаешь?
— Знаю, — грустно сказал Медведев. — Иди к Леше. Я предложил тебе выход, но ты идешь к Леше. Мы остаемся в нашем мире. Прощай, Наташа!
Она встала и легла к спящему Леше. Рядом с Медведевым лег Иванов. Через пять минут все уснули. За окном начали убирать снег.
Проспав положенное, они все встали. Леша потягивался, Иванов и Медведев отвернулись, и дама оделась. Найдя в пепельнице какие-то более-менее приличные бычки, они покурили и пошли за пивом.
96
— Эй ты, дрянь, проститутка! — закричал Иван Медведев в лицо Сладкой Энн. Она стояла пьяная и с ненавистью смотрела на него.
— Я тебя больше не боюсь! — сказала она.
— Дура дебильная! Ты еще повесишься! Я тебе устрою веселую жизнь!
— Ничего у тебя не выйдет. Ты — ребенок, алкоголик и импотент!
— А ты — дура.
— Мы расстанемся, а ты все равно будешь со мной спать!
— С тобой будут спать одни уроды!
— Что ты орешь?
Она сказала это спокойно и насмешливо, неожиданно вспомнив старинное обидное женское средство. Медведев на секунду растерялся, но потом опять закричал:
— Потому что ты раздражаешь меня своим дебильным существованием!
— Идиот, — сказала Сладкая Энн.
— Идиотка, — сказал Медведев.
Они стояли посреди комнаты, готовые броситься друг на друга. И Гудзон шумел на двух своих берегах.
61
Огурец. Сморчковое мясо. Лысая любовь. Деревянная мать.
62
Фиеста. Иван Медведев (Советский Союз) во фраке и запонках неспешa заходит в ресторан. Его друзья М. Синявский и Леонард Коган ведут под руки Маргариту. Должно быть, это Метрополь, так как журчит фонтан, и вообще все выглядит фешенебельно и мраморно. Официант, щелкнув каблуками, как Штирлиц, протягивает меню. Гости кивают, рассаживаясь.
— Что мы будем?
— А сколько у вас есть?
— Два стольника.
62
Фиеста. Иван Медведев (Советский Союз) во фраке и запонках неспешa заходит в ресторан. Его друзья М. Синявский и Леонард Коган ведут под руки Маргариту. Должно быть, это Метрополь, так как журчит фонтан, и вообще все выглядит фешенебельно и мраморно. Официант, щелкнув каблуками, как Штирлиц, протягивает меню. Гости кивают, рассаживаясь.
— Что мы будем?
— А сколько у вас есть?
— Два стольника.
— Отлично. Официант! Шампанского, коньяку, икры, жульена, вырезку с грибами, салатов… Остальное — потом.
Леонард Коган откидывается, затягиваясь "Кэмелом".
— Ну что, мудила, — говорит он, обращаясь к Медведеву, — погудим?
63
Фиеста. Медведев, Синявский и Лена в баре. Официант, ожидающий своей прибыли, вежлив и предупредителен. После пятого коктейля с джином Медведев кричит:
— Официант, дайте нам что-нибудь экзотического!
Как факир, выходит из-за стойки таинственный бармен с тремя железными сосудами и идет к их столу. Он разливает коньяк, зажигает его и говорит волшебные восточные слова. Потом доливает туда шампанского, и напиток готов. Компания пьет, наслаждаясь. Но ет пределов человеческим желаниям. Медведев зажигает спичку и говорит:
— Я хочу есть.
— А я хочу виски.
— Отлично. Тогда пьем сейчас виски и едем в ресторан.
Вечером, в два часа ночи, Медведев возвращается в свою комнату задумчивый и пьяный. Его жена Н. спит и, наверное, видит сны. Его дочь Марианна тоже спит. Медведев раздевается, ложится. Толкает жену в спину:
— Эй ты! Просыпайся, я хочу тебя!
Н. продолжает спать, замученная своим материнством. Медведев смотрит на нее и пытается ее погладить, чтобы пробудить в ней какую-то заинтересованность. Но все тщетно. Тогда Медведев использует ее, словно какой-нибудь некрофил, и только тогда засыпает, отвернувшись к стене.
64
Когда нам будет 64, кто-то из нас не выдержит однообразия своих текущих дней и, возможно, будет в иной реальности, где любовь, двигающая светилом, примет его в свои простые объятия. И Медведев будет дедушкой и будет слушать Секс Пистолз на завалинке, роняя слезу. Вся трясясь от старости, придет к нему в гости Сладкая Энн, и они выпьют лекарство за чаем и будут молчать. Их тела будут соответствовать их душам, и климактерический разговор все-таки заполнит потом комнатное пространство. Кряхтя, Медведев и щет очки, чтобы прочесть телевизионную программу, а Сладкая Энн хлюпает чаем. Медведев говорит о вечном, Сладкая Энн слушает, как всегда.
— Знаешь что, — говорит она хитро, по-старушечьи улыбаясь, — а чего бы нам теперь не пожениться? Мы люди одинокие… Но Медведев встает в позу, держа в руке кружку с чаем.
— Никогда! — говорят он, опираясь на стол. — Никогда!
Он торжествует, он переволновался и тут же падает навзничь. С ним происходит инсульт.
65
Животрепещущий Медведев, лелея свое юношество, втиснут в рамки своей извечной комнаты, которая жаждет веселий и любви; он любит свою однокурсницу и ее юбку на ней, он сидит, изможденный досугом, и хочет сдавать некий экзамен в институте и пить коктейл и; ему нужно прикоснуться к ночной тьме и вдыхать запах чужого тела; он готов отдать судьбы всего человечества за чужую жизнь, не дающуюся ему в руки. Снег летит на свет, и Ринго Старр поет эротическую песню о горечи постельной любви. Медведев набирает бимый номер.
— Я жду тебя, подожди немного, все изменится, и вся эта кутерьма пройдет, — говорит ему голос. — Все будет хорошо в конце концов, ведь мир образует очарование всем происходящим! Атрибуты нашей жизни схлынут, и только смешные моменты останутся зажатыми в наших руках, как талисманы, которые умирающий берет с собой в путь. Осталось совсем немного, и реальность не так проста и однолика, как кажется на первый взгляд. Мы проснемся в Калифорнии на песке и будем смеяться над нашим сном! Ведь Бог есть любовь!
Медведев закуривает четвертую сигарету.
66
Однажды Медведев лежит в постели вместе со Сладкой Энн, обнимает ее плечо и наслаждается.
— Странно, но это все пройдет когда-нибудь, — говорит он.
— Да, — говорит она.
— Из всех разных теорий есть такая теория, что мир развивается, гибнет, зарождается снова и развивается в силу причинно-следственной связи, точно так же, как и раньше. Если это так, то я знаю, что что бы ни было потом, в конце концов, я буду точно так же лежать здесь и обнимать твое плечо.
— Может быть, так и будет.
— А, может быть, я буду тигром, а ты комаром.
— Может быть.
— Но в любом случае мы сейчас здесь, и сейчас мы — это мы!
67
Калифорния. Песок. Тугие паруса. Они просыпаются в объятиях. Медведев встает, едва не падая обратно, заправляет хайр за пояс и потягивается. Он видит перед собой огромное хипповское лежбище. Кто-то вовсю трахается в середине. Он идет вперед, перес тупая через размалеванные тела балдеющих людей.
— Эй, Снусмумрик, — кричит он какому-то старцу. — у тебя нет еще кислоты?
— Немного, Айвен, — говорит старик.
Медведев идет к нему, тут его кто-то хватает за ногу, и он падает и кучу полуодетых негритянок.
— Чувак, почему ты мимо? — спрашивает одна.
— Отстань, у меня ломки, я иду за кислотой.
— Парень, заторчим вместе, — говорит негритянка, — у меня как раз две дозы.
— О'кей!
Но тут ряды лежащих будто вздрагивают, смятые и перепутанные каким-то внутренним явлением. Сквозь них продирается обеспокоенная Сладкая Энн.
— Любимый! — кричит она. — Где ты? Мы проснулись! Куда ты ушел?!
Медведев смотрит на нее, соображая. Потом говорит:
— Эй, отвали. Ты мне надоела. И вообще у меня был интересный «трип», я хочу его продолжить. Я еще не опохмелился пивом в сосисочной на Пушкинской площади!
Хохот всех близлежащих сопутствует этим словам.
— Так что пока, крошка! Я возвращаюсь. А, может быть, с тобой у нас лучше получится? — оборачивается он к негритянке и целует ее в черную грудь.
68
Он сидит у себя дома, закуривая очередную сигарету. Ему скучно и неинтересно, и музыка более не вдохновляет его на психические сдвиги. Сновидение тает в его душе, и мозги его размышляют. Оконное стекло по всем правилам ленинской теории отражает его об лик, почти не искажая его сущность. Новые развлечения поджидают его за утлом дней и недель. Рефлексия, как вода, стекает с его рук и ног. Он душевно пуст, как изнасилованная старая дева. Он глядит вглубь себя, исчезая в головной полости. Он видит кровь, т екущую внутри руки. Он видит превращение пищи в любовное желание. Он видит свое здоровье, взорванное сигаретой. Он видит тело. Он есть он.
69
Медведев ждал. Он ждал миллионы лет сквозь жизнь и секунды. Он решился. Его кулаки были сжаты, он смеялся над самим собой и был готов к решительной схватке. Событие должно произойти. Он должен совершить это. Человек должен бороться за свои воспоминани я. Жизнь должна иметь последствия. Медведев должен действовать. Сладкая Энн позвонила в дверь, и Медведев открыл ей. Она была румяная и холодная, и вся в снегу. Словно канатоходец, Медведев осторожно снял с нее дубленку и повесил на вешалку.
— Проходи, — сказал он, показывая путь к своей комнате.
Она села на пол, а он на стул.
— У меня есть ликер, — сказал Медведев, доставая чашки, — Музыку, если ты не против?
— Давай, — согласилась Сладкая Энн. Он поставил музыку.
— Ну что, — сказал он, разливая ликер, — поздравляю тебя с твоим существованием в этой вселенной!
Они выпили ликер. Сладкая Энн откинулась назад, прислонившись спиной к стене. Медведев сел рядом и начал ее целовать. Они целовались довольно долго, потом Медведев начал пытаться залезть к ней под свитер.
— Ты что, — удивилась Сладкая Энн, — трахнуть меня вздумал?
— Да, — сказал Медведев.
— Не получится, — сказала Сладкая Энн.
— Почему?
— У тебя мама сидит на кухне, да и вообще…
— А моя комната запирается изнутри! — торжествующе объявил Медведев, продолжая свои попытки.
— Убери, — сказала Сладкая Энн, — у тебя руки холодные. А что, дверь запирается?
— Да.
— А если мама постучит?
— Не постучит.
— А если?
Они заговорщицки посмотрели в глаза друг другу:
— Не постучит!
Сладкая Энн хлопнула в ладоши, встала и подошла к кровати. Она выбросила все белье на пол, оставив только одеяло. Медведев закрыл дверь. Сладкая Энн сняла свитер. Он стоял и смотрел на нее.
— Ну что ты стоишь! Раздевайся! Если ты меня сейчас не трахнешь, тогда — все!
Медведев начал раздеваться. Потом они легли рядом. Медведев не проявлял никаких знаков внимания.