Поводыри на распутье - Вадим Панов 15 стр.

Надо ли говорить, что встреча завершилась выверенным ударом по директорской голове, отправившим его в недолгое забытье?

Погрузив нежданного гостя в мир иллюзий, Урзак пробурчал себе под нос несколько грубых ругательств и вернулся к столу. Он понимал, что времени осталось в обрез.

Впрочем, Банум относился к подобным накладкам с философским спокойствием: в жизни возможно все. Хорошо еще, что директор вернулся в кабинет один, а не пригласил с собой участников встречи – справиться с ними без шума не получилось бы.

Тем временем стоящий на столе коммуникатор негромко пискнул, сообщая, что закончил поставленную Урзаком задачу, и Банум прильнул к монитору.

Ничего.

«Инвестиционная группа», которая официально владела «Мозаикой», контролировала помимо нее целую сеть клубов и притонов соответствующей направленности. Теоретически «инвесторы» гарантировали гостям полную конфиденциальность, однако на практике не забывали о сохранении пикантной информации. На всякий случай. Разумеется, принимались меры предосторожности: база данных хранилась в личном компьютере директора Центра. Машина не была подключена к сети, что и вынудило Урзака разработать сложный и опасный план проникновения в тщательно охраняемый кабинет.

План, пусть и с некоторыми погрешностями, удался, но результата не принес: капитана Эмиры Го, фотографию которой компьютер сравнивал с хранящимися в памяти изображениями, в базе данных не оказалось. Было несколько похожих лиц, данные на этих гостий Банум скачал в «балалайку», но чувствовал, что напрасно. Впрочем, отрицательный результат – тоже результат.

– Если ты не тратишь деньги здесь, красавица, ты тратишь их в другом месте, – пробормотал Урзак, вылезая в окно. – Рано или поздно я узнаю где.

Обратный путь занял у Банума гораздо меньше времени: ему не надо было возвращаться к русалкам. Пройдя по нескольким служебным коридорам, он вышел в холл девятнадцатого этажа и смешался с находящимися там гостями.

Тревога в «Мозаике» поднялась в тот самый миг, когда Урзак садился в такси.

Когда во внутреннем дворике особняка заурчал двигатель «Судзуки», сидящий в глубоком кресле Грязнов оторвался от книги, поднял голову и покосился на золотые каминные часы, мерное тиканье которых было единственным звуком, нарушающим тишину в гостиной.

– Однако, – пробормотал Кирилл и посмотрел на вошедшего в комнату Олово.

– Что-то не та-ак, мастер? – поинтересовался слуга, устанавливая на столике поднос с чаем.

– Где она шлялась?

Олово чуть пожал плечами, но от ответа воздержался.

– Я понимаю, что у ребенка в ее возрасте есть определенные… гм… интересы. Петре… гм… Патриции хочется самостоятельности, но мне кажется, ее поведение несколько… гм… выходит за рамки.

Спорить слуга не стал.

– К тому же в наши дни небезопасно разгуливать по улицам Анклава в столь позднее время. Как ты считаешь?

Олово подумал и кивнул, показав хозяину, что искренне разделяет его беспокойство и возмущение.

– Видишь, ты согласен. – Грязнов опустил взгляд на страницы, но читать не стал. Через мгновение захлопнул толстый фолиант и вновь посмотрел на слугу: – А как Патриция держится со мной? Похоже, ей до лампочки мои предупреждения. Выслушала и ушла! Только головой кивнула. – Кирилл поджал губы. – Молча кивнула, Олово, ты представляешь? Молча!

– Юная леди несколько своевольна-а, – подтвердил слуга. – Это возра-астное проявление, мастер. На-аставления старших ка-ажутся ей ненужными и огра-аничивающими свободу.

– Какие умные слова, – поморщился Грязнов. – Откуда ты их знаешь?

– Чита-ал книги.

– Ты умеешь читать? – кисло осведомился Кирилл.

Олово улыбнулся, показав, что оценил шутку хозяина.

– В доме поя-авился ребенок. Я решил, что на-адо принять меры. – Помолчал. – Превентивные.

И покосился на обложку тома, покоившегося на коленях Кирилла: Макиавелли. Грязнов перехватил его взгляд, вновь поморщился и побарабанил пальцами по кожаному переплету.

– О чем еще писали в ТВОЕЙ книге?

– Мы должны на-абраться терпения…

– Весьма умно.

– И с понима-анием относиться к…

– В целом понятно, – оборвал слугу Кирилл. – Теория. А меня волнует, с кем она проводит время. Надежно ли… гм… предохраняется?

– На-а мой взгля-яд, юна-ая леди достаточно осведомлена в этих вопросах, – осторожно произнес Олово.

– Но проверить все равно надо. – Грязнову, которому до сих пор не доводилось иметь дело ни с младенцами, ни с подростками, показалось, что ему в голову пришла отличная мысль. – Поговори с Пэт на эту тему.

– Почему я-а-а?! – изумился слуга.

– Ты читаешь нужные книги.

Олово задумался.

В коридоре послышались шаги. Скрипнула половица.

– В общем, подбери нужные слова… и обсуди с Патрицией ситуацию. – Довольный собой Кирилл потянулся к чашке. – Я на тебя надеюсь.

– Может, у Ма-амаши Да-аши получится лучше? – жалобно осведомился Олово.

– Может, – после короткой паузы ответил Кирилл. – Но ты все равно приготовься. На всякий случай. – И повернулся к открывшейся двери: – Добрый вечер, Пэт.

– Добрый вечер. – Девушка медленно вошла в гостиную. Оглядела мужчин, прищурилась. – А чего вы не спите?

– Жду звонка, – немедленно ответил Грязнов. – А Олово… гм… Олово?

– Ужин? – нашелся слуга.

– Спасибо, я не голодна.

Олово тщательно обдумал ответ, кивнул и бесшумно удалился. Пэт едва заметно, кончиками губ, улыбнулась и прошла к дивану. Кирилл раскрыл книгу.

– Э-э… как провела день? В смысле вечер? В смысле пока мы не виделись?

Он не отрывал взгляд от страниц.

– Как обычно.

– Очень хорошо…

Грязнов покачал головой, но вдруг сообразил, что выслушивает заурядную отговорку, изобретенную еще в пещерах и предназначенную специально для отцовских ушей. Несколько месяцев назад, только поселившись у Кирилла, Пэт выходила из дома крайне редко – учитывая, что ей пришлось пережить, в таком поведении не было ничего неожиданного. Затем девушка стала совершать короткие прогулки в сопровождении Олово, знакомилась с улицей, с соседями, с Анклавом. А потом… потом Грязнов как-то застал слугу в доме и выяснил, что Пэт «ушла гулять с Матильдой». Распространяться о своих прогулках девушка не любила, но связи Кирилла позволяли ему знать ее обычные маршруты. А если бы связей не было?

Впервые в жизни Грязнов подумал, что взялся за дело, которое ему не по плечу.

– Как обычно – значит нормально?

– Ага.

– Хорошо.

– Я пойду?

– ОК… – И тут же опомнился: – Если, конечно, тебе не интересно, что я узнал о свамперах.

– А ты узнал? – Девушка вернулась на диван.

– Узнал, – подтвердил Кирилл.

Пришло время делового разговора, и Грязнов почувствовал себя гораздо увереннее. Он отложил книгу, вновь взял в руки чашку с чаем и, поудобнее устроившись в кресле, неспешно начал:

– Начнем с Карбида. Его настоящее имя – Андрей Зафаров, двадцать девять лет. Начинал кататься в вагоне корсаров, после распада которого организовал свою стаю – свамперов. Судимостей нет.

– То есть ничего плохого о нем сказать нельзя?

– На мой взгляд, ничего хорошего о нем сказать нельзя, – поправил девушку Кирилл. – Но у тебя может быть другое мнение.

И замолчал, давая возможность подумать. Пэт поняла, что для продолжения разговора она должна задать ПРАВИЛЬНЫЙ вопрос. Грязнов хочет увидеть, какие выводы способна сделать девушка из начальной информации. Что ее заинтересует?

– Почему распались корсары?

Угадала.

Кирилл улыбнулся:

– Верхушку вагона ликвидировала СБА.

– За что?

– Корсары занялись продажей «синдина».

– Это обычное занятие вагонов? – после паузы спросила Пэт.

– Одно из обычных занятий, – жестко ответил Кирилл. – Вторая сторона ощущения безграничной свободы, которое дает жизнь в вагоне. Бешеная скорость, когда ты летишь по трассе, ветер в лицо, друзья рядом, а самое главное – никаких запретов и ограничений, с которыми живет обычный человек. Это кажется настоящим… до тех пор, пока не приходит время платить за бензин, за подзарядку батарей Ллейтона, за пиво, за аренду комнаты, за еду, в конце концов!

– Ты хочешь сказать, что другого пути нет? Неужели нельзя днем работать, а ночью кататься?

Она чуть не сказала: как я. Не сказала. Вспомнила, что не у каждого есть богатый… отец.

– Редкость. Мотоцикл не хобби, это жизнь. Особая система ценностей, идеи, ориентиры. Жить при этом второй, обычной, жизнью сложно. Да и владельцы компаний не любят связываться с байкерами.

– Не доверяют?

– Не доверяют, – подтвердил Грязнов. – Я знаю только одного убежденного байкера, который имеет солидную работу в Сити. Заметь – в Сити. Он блестящий аналитик, и корпорация закрывает глаза на его увлечение. У остальных перспективы не радужные.

– Ты хочешь сказать, что другого пути нет? Неужели нельзя днем работать, а ночью кататься?

Она чуть не сказала: как я. Не сказала. Вспомнила, что не у каждого есть богатый… отец.

– Редкость. Мотоцикл не хобби, это жизнь. Особая система ценностей, идеи, ориентиры. Жить при этом второй, обычной, жизнью сложно. Да и владельцы компаний не любят связываться с байкерами.

– Не доверяют?

– Не доверяют, – подтвердил Грязнов. – Я знаю только одного убежденного байкера, который имеет солидную работу в Сити. Заметь – в Сити. Он блестящий аналитик, и корпорация закрывает глаза на его увлечение. У остальных перспективы не радужные.

– Торговля наркотиками?

– В том числе. Некоторые вагоны держат механические мастерские, но это скорее исключение, чем правило. Еще занимаются организацией гонок, ставками и снимаются в «реалити-шоу». Слышала термин «blood road»?

Пэт качнула головой:

– Да.

– Каналы щедро платят за прямые репортажи о гонках без правил. Никакого монтажа, все по-настоящему: скорость, ветер в лицо и кровь.

– Ведь есть компьютерная графика.

– Нарисованные гонки хороши: есть возможность показать детали, снять зрелищные сцены, но они все равно останутся нарисованными. Когда же байкер по-настоящему разбивает голову, это выглядит не столь эффектно, зато цепляет, дергает за душу. Зрителю нравится. Иногда на старт выходят двое, иногда целыми командами: пять на пять, десять на десять. Адреналин, азарт, кровь – всего в избытке. – Грязнов помолчал. – Кстати, на счету Карбида четыре победы. А это – очень весомый аргумент.

– Насколько эти гонки лишены правил?

– Запрещено стрелять. Обходятся дубинками и цепями.

– Понятно. – Пэт холодно прищурилась, обдумывая услышанное. – Чем еще занимаются вагоны?

– Если достаточно сил, могут обеспечивать защиту лавочникам в каком-нибудь районе, по договоренности с местной канторой, разумеется. Торговля наркотиками. Сутенерство. Иногда терроризм, но очень редко. СБА не любит террористов и распространителей «синдина», все знают, что если вычислят – убьют, поэтому стараются не рисковать.

– Давай вернемся к свамперам, – предложила Пэт. – Чем они занимаются?

– Вагон молодой, и свамперы пока не определились. Пример корсаров научил Карбида осторожности, поэтому он выжидает. Держится за маленькую мастерскую, официальным владельцем которой считается Рустам Лакри.

– Рус?

– Совершенно верно. Один раз вагон принял участие в командных гонках, но проиграл, потерял двух парней и пока не выражает желания повторить опыт. – Кирилл задумчиво повертел в руке четки. – Если Карбид не найдет для байкеров стабильного источника дохода, вагон распадется. Очень скоро ему придется сделать выбор.

– Но пока они не определились, – задумчиво повторила Пэт.

«Введенный на границе Аравии и Кришны режим ограниченного перемещения не изменил обстановку: сегодня ночью, как и предсказывали эксперты, столкновения продолжились. Наш храбрый корреспондент Михаил Засолов…»

Изображения пылающих улиц передавались практически по всем каналам новостей. Но пока – без особой истерики. Сожженные мобили, разбитые витрины, толпы недовольных – все это не было обыденностью, но происходило достаточно часто. Люди понимали, что Аравия на грани, однако продолжали надеяться на СБА, знали, что в преддверии карнавала уличные войны Кауфману не нужны. Крупные планы техники, подтянутой к нагретым территориям, появлялись на экранах едва ли не чаще кадров с горящими мобилями и должны были, по замыслу пропагандистов, успокаивающе подействовать на толпу. Но непосредственно в Аравию патрули СБА не заходили. Кауфман не хотел будоражить и без того возбужденных людей, не желал давать лишний повод для ярости и приказал ограничиться демонстрацией силы. Расчет строился на том, что бунтовщики, осознав, что блокированы на территории, потеряют самое главное – чувство врага. Беспорядки в собственном доме никому не нужны, и те, кто обладает в Аравии реальной силой и авторитетом, приложат максимум усилий для успокоения соплеменников. Ночь, может быть, следующий день, и конфликт потухнет.

Ярость, злоба слишком сильные эмоции, чтобы владеть человеком долго.

Они уходят.

Если их не подпитывать.

– Блин, как же здесь воняет!

Запах резкий, неприятный. Словно прокисший растворитель смешали с экскрементами. Плохой запах. Режущий глаза, глотку.

– Не ори!

– А кто нас услышит?

– Я сказал: не ори.

Дрон, один из парней Карбида, недовольно кивнул и продолжил делиться впечатлениями шепотом:

– Все равно воняет.

– Везде воняет, – пробурчал Рус.

– И на наших фабриках тоже?

– Везде.

– Но ведь у нас совсем другую жратву делают! Не кошерную.

– Кошерная у евреев. А у мусульман она как-то иначе называется.

– Вот видишь! Потому она и воняет.

– Ерунда, – негромко и как всегда бесстрастно произнес Кимура. – Все фабрики воняют одинаково.

Глаза у Кимуры такие же бесстрастные, как голос. Сейчас, в тяжелом фабричном сумраке, это не важно, но днем они просто щелки – узкие и неприступные. Кимура самурай, но не настоящий, полукровка, болотник, потому он со свамперами, а не с островитянами, гоняющими по Сашими.

– Ты жрачку аравийскую пробовал? – осведомился Дрон.

– Пробовал.

– Она воняет. Поэтому и на фабрике этой воняет!

Сказал и гордо отвернулся, довольный тем, что утер желтомазого. К Кимуре Дрон относился немного свысока, но в спорах, как правило, уступал.

– Все фабрики воняют, – повторил почти-самурай. – Соя, химия и трансгенная картошка. Они везде одинаковые. И смешивают их везде одинаково.

– Я же велел заткнуться! – негромко прорычал Карбид, и Дрон, собравшийся было оспорить последнее заявление, умолк.

Четверо байкеров шли по огромному цеху, механические кишки и желудки которого с сопением, шипением и пыхтением перерабатывали вонючую массу. На мгновение Русу показалось, что он находится в пищеводе гигантского дракона, и парень с трудом сдержал рвоту. Ее вызвал не запах. Ее вызвало понимание, что он сам не раз питался продуктами с этой фабрики, что запихивал в себя хлюпающую в чанах и колбах массу. Котлеты, лапшу, курицу, рыбу… В последних залах чавкающая слякоть растекалась по нескольким рукавам, изменялась, приобретала форму, чтобы завтра появиться на столе в виде лепешки с сыром или стейка. Но путь байкеров лежал к истокам вонючей реки, туда, где смешиваются ингредиенты. Они видели, из чего на самом деле состоят продукты, и Рус вдруг поймал себя на мысли, что еще долго не сможет прикоснуться к еде.

Теперь понятно, почему фабрики автоматизированы.

– Дрон, давай к дверям!

– Понял.

– Кимура…

Но самураю не надо напоминать об обязанностях: он уже возле терминала. Там место оператора, а потому всегда горит лампочка дежурного освещения. Рус увидел, как Кимура склонился к монитору, как его пальцы забегали по клавиатуре. Пальцы живы, пальцы торопятся, а глаза – бесстрастные черные щели.

«Ему на самом деле безразлично?»

Часа через три торговцы начнут забирать с фабрики продукцию. Изменившая форму масса потечет в рестораны, кафе и уличные лотки. Рус представил людей, жующих бутерброд, и прошептал:

– Дерьмо.

– Меня тоже чуть не вырвало, – откликнулся Карбид.

«Тебе тоже безразлично?»

Но Карбиду не безразлично. Карбид дергается. Рус слишком хорошо его знает, чтобы понять, что скрывается за напускной удалью. Нервничает. И не выпускает из рук зеленый шарик в целлофановой обертке.

– Дерьмо – это то, что мы делаем, – пояснил Рус, не сводя глаз с зеленого мячика.

– Тебе не по хрену эти уроды из Аравии?

– Мне не по хрену то, что мы делаем. Я чувствую, что сам урод.

– Тогда чувствуй себя богатым уродом, – отрезал Карбид. – Ты ведь знаешь, сколько нам заплатили?

– Знаю.

– Вот и закрой варежку.

Карбиду нужны деньги, и он готов кинуть зеленый мячик туда, куда велел хмырь из «Ускорителя». Альфред? Черта с два он Альфред! Хмырь хочет потравить арабов, а Карбиду нужны деньги.

– Дерьмо, – повторил Рус.

Он сам не понимал, что здесь делает. Он сопротивлялся до последнего. Уговаривал, убеждал, требовал. Но натыкался на непонимающие взгляды.

Деньги.

Лакри переругался со всеми, а потом пошел на фабрику.

«Потому, что мы друзья?»

Или потому, что не верил, не мог поверить, что они это сделают.

Усилия Кимуры наконец принесли плоды: люк самого первого и самого большого бака, фактически цистерны, открылся. Карбид торопливо взобрался по металлическим скобам лестницы и бросил в бак зеленый мячик. Но почему-то задержался наверху, замер, а через мгновение донеслись характерные звуки – Рус понял, что Карбида вырвало.