Здесь не случайно написано «почти все»: я утаила от нее, что видела начатый ящик с патронами. Можно было не сомневаться: узнав о нем, Эсси привязала бы меня к кровати. Двое уже были зверски убиты, двое — Элджер (если полагаться на его рассказ) и я — подверглись нападению. Патроны наводили на мысль, что владелец джинсов и теннисных туфель находится гдето поблизости, что он вооружён и вследствие этого опасен вдвойне. Если еще можно как-то избежать утопления или оглушения, то от меткого выстрела спасения быть не может.
Не поделилась я с подругой и своей версией о том, что кто-то посторонний выдает себя за Грейс. Зная практическую сметку Эсси, я решила обождать и посмотреть, не придет ли она к тому же заключению, имея ту же информацию, что и я.
Уяснив, что здоровье мое практически вне опасности, Эсси принялась сурово меня отчитывать за то, что поехала в «Марч Хаус» без нее.
— Никто не посмел бы напасть на нас, если бы мы были вдвоем, — сказала она.
Разумеется, она была права, хотя, если честно, безопасность могла обеспечить она, а не я. Я знала, что Эсси, не в пример мне, способна противостоять насилию. Вслух я, однако, этого не сказала — из самолюбия.
— Помимо всего, мне было бы приятно пройтись по усадьбе. Я мечтаю об этом много лет, — добавила она с особым блеском в глазах, смягчившим суровость ее выговора.
Позже, перебирая заново детали, касающиеся тайной детской и фотографий Артура Хестона, она выразила не меньшее удивление, чем я:
— Представляешь, Маргарет, сколько было хлопот у старших Чедвиков, когда они узнали, что дочь забеременела? Не так просто было это скрыть.
— Еще неизвестно, был ли это ее сын, — возразила я. — Он мог быть и младшим братом.
Однако сама я вряд ли верила в это. У меня уже сложилась версия о том, как молодая красивая девушка из состоятельной семьи вдруг оказывается в положении, которое в то время в глазах ее ограниченных родителей означало крайнюю степень позора. Незаконный ребенок! Необходимость в течение многих лет прятать Артура, скрывать свои сношения с ним, сведя их до одного раза в год. Из этого, по-видимому, следовало, что она была его матерью.
— Однако не исключено и другое, — сказала я с сомнением. — Он мог быть ее старым другом и, возможно, не имел к детской никакого отношения.
— Возможно, — эхом отозвалась Эсси. — Но это уже не так забавно.
— Стыдись! — сказала я. В характере Эсси я отмечала черты, свойственные островитянам, ту суровость, которая помогала ей коротать долгие одинокие вечера. Я вернулась к теме, казавшейся мне более важной.
— Теннисные туфли и джинсы явно принадлежат женщине, молодой и стройной. — Я поколебалась, памятуя о том, как накануне, разбирая ловушки на омаров, Эсси отвергла самую возможность подозревать Эстеллу Перкинс, потом нерешительно произнесла: — Такой, например, как Саманта Сандерсон.
Эсси иронически улыбнулась.
— Теперь ты добралась до Саманты?
— Джинсы подошли бы ей по размеру.
Она покачала головой.
— Мне кажется, ты слишком уж этим увлеклась. Должно существовать разумное объяснение. Разумеется, джинсы могут принадлежать и Саманте. Возможно, ее застиг в усадьбе дождь, или она переоделась там по другой причине. Но более вероятно, что они принадлежат кому-то, кто помогает Грейс по дому.
— Но кому?
Эсси пожала плечами.
— Откуда мне знать? Может, нанятой на лето девушке из местных или студентке колледжа. Надо спросить у Ротенберга.
— Но зачем они пошли бы переодеваться в детскую? — не соглашалась я. — Грейс, по всему, держала ее существование в секрете и запирала на ключ.
— Если вещи лежат там, это еще не значит, что их там и сняли, — возразила Эсси. — Грейс могла положить их в комод позже.
— А как ты объяснишь парики? — Я даже затаила дыхание: вот сейчас она поймет, к чему клонится дело.
Я, однако, ошиблась: Эсси ничего не поняла.
— Парики? — переспросила она со вздохом. — Ты спрашиваешь, почему они оказались в детской? Но разве тебе неизвестно, как тщеславна Грейс? Вспомни, она не хотела, чтобы их увидел кто-нибудь, в особенности Артур Хестон, который, судя по тому, что ты мне рассказала, имел обыкновение заглядывать в ее комнату.
Эти слова повергли меня в удивление: рассматривая парики как средство изменять внешность, я никоим образом не утверждала, что Грейс пользовалась ими. Я сказала как можно равнодушнее:
— Я не знала, что Грейс носила парик.
— А как же? — с уверенностью произнесла Эсси. — Она сама говорила мне об этом, я хорошо помню. У нее выпали волосы от химиотерапии, перед наступлением ремиссии. А волосы вновь не отрастают.
— Если это и так, — сказала я, стараясь не показать своего разочарования, — если джинсы и парики ничего не объясняют, тогда у нас остается единственный ключ — намерение Розы выкупить «Марч Хаус», если, конечно, Эстелла не сочиняла.
Эсси смутилась.
— Ключ? Я не понимаю тебя. Ключ к чему?
— К разгадке мотивов убийства.
Она заговорила тоном терпеливой матери, убеждающей несмышленого ребенка:
— Я не понимаю, Маргарет, каким образом намерение Розы выкупить усадьбу могло побудить кого бы то ни было убить Грейс. Напротив.
— Прошу тебя, Эсси! — вскричала я. — Перестань убеждать меня в том, что Розу убили по ошибке. Убийца, кто бы он ни был, наметил своей жертвой Розу, и только ее.
— Ты настаиваешь на этом своем предположении, Маргарет…
— Это не предположение, — запальчиво возразила я. И тут же вспомнила, что еще не рассказывала Эсси про то, что Элджер был очевидцем убийства.
— Ох, извини! — сказала я почти со страхом: это мое упущение могло обидеть подругу даже в большей степени, чем поездка в «Марч Хаус» без нее.
Однако, к моему удивлению, она вовсе не показалась мне обиженной, когда я повторила ей все, что узнала от Хедер. Лицо ее хранило то особенное, скептическое выражение, которым она хотела показать, что не хочет быть невежливой, хотя и не верит ни единому слову.
— Это безумно интересно, моя дорогая Маргарет. Мне, однако, ясно одно — ты взяла под свою опеку несчастных, отчаявшихся членов семьи этого человека, вынужденного искажать истину.
— Напротив, — твердо сказал я. — Я в нем не сомневаюсь.
— Вижу. — Эсси недоверчиво фыркнула, и это охладило мой пыл. До сих пор она брала надо мною верх и успела завести меня на ложный путь. Я опасалась, что она снова переубедит меня — ее взгляд на вещи всегда был более здравым, чем мой. Я решилась — будь что будет — изложить ей свою теорию о самозваной Грейс.
— Давай вернемся к джинсам и парикам, — предложила я. — Представь себе, что Грейс не носила париков в результате облысения, а джинсы и туфли не принадлежали приходящей служанке. Предположим, что они принадлежали убийце.
Я сделала паузу. С минуту Эсси молчала, уставившись на меня с озадаченным выражением, потом сказала:
— Если я тебя правильно поняла, ты теперь считаешь, что человек, убивший Розу и Артура и напавший на тебя (допустим, что это было одно и то же лицо — заметь, это только допущение), — человек тот, кто бы он ни был, носит личину Грейс?
— Да. И более того.
— Что же?
— Я полагаю, что у Грейс не было чудесной ремиссии.
— Ты хочешь сказать, что она умерла? — Брови Эсси поползли вверх.
— Да.
— Шесть лет назад?
— Да.
— И все это время кто-то, по-твоему, выдает себя за нее?
— Да, — подтвердила я.
Эсси тихонько присвистнула.
— Вот это мысль!
— Я не верю в то, что у старой женщины, такой слабой и немощной, как Грейс, может быть столь длительная ремиссия. А моя новая теория объясняет все.
— Ну, положим, не все, — уточнила Эсси после короткой паузы. — Она не объясняет, к примеру, как можно было скрыть смерть Грейс от людей.
Я хотела ей возразить, но Эсси предостерегающе подняла свою загорелую мозолистую руку.
— И она не объясняет, зачем кому бы то ни было становиться двойником Грейс и, следуя твоей логике, воспользоваться своим положением для убийства Розы Перкинс и Артура Хестона. Как ты объяснишь все это?
— Не знаю, — призналась я. На том этапе я и в самом деле не знала этого.
Мы помолчали. Эсси напряженно размышляла. Я видела, что поколебала ее уверенность, но не была уверена, что она склонна согласиться со мной. Спустя минуту она произнесла:
— Если ты всерьез считаешь, что кто-то выдает себя за Грейс, то кто, по-твоему, это может быть?
Я покачала головой. Моя собственная уверенность подверглась испытанию.
— Этого я также не знаю, — сказала я. — Не имею ни малейшего представления. У меня только одни догадки.
— Ты говоришь, что мошеннице должны годиться джинсы и туфли. Этот след ведет к Саманте, так? Или, может быть, к Эстелле?
— Может быть.
— Ты говоришь, что мошеннице должны годиться джинсы и туфли. Этот след ведет к Саманте, так? Или, может быть, к Эстелле?
— Может быть.
— Больше некому, если следовать твоей логике. Если только преступления не были совершены каким-либо маньяком, а были Преднамеренными, как считает полиция, из этого следует, что убийца был так или иначе связан с Грейс. Или с Розой, если ты настаиваешь на своей версии.
На этот раз я промолчала. Практичность подруги меня подавляла. Снова мне пришли на ум обе молодые женщины и Роза. Накануне Эсси доказывала, что даже Эстелла не имела причин для убийства матери, тем меньше причин для убийства было у Саманты. Вопреки моим черным подозрениям на ее счет (тонкая фигура и узкие джинсы, бурная активность и превалирование расходов над доходами), я не могла представить себе, зачем ей могло понадобиться убивать Розу?
Мои размышления прервала Эсси:
— Скажи мне одну вещь, только честно. Если бы Элджер не рассказал то, что он рассказал, могла бы ты заподозрить подмену Грейс?
Я посмотрела на нее почти с неприязнью: это был вопрос, которого мне хотелось бы избежать. В обычных условиях гордость могла подсказать мне мгновенный парирующий ответ, полностью оправдывающий Элджера. Однако тон Эсси, ее сочувственное выражение лица были иными, чем прежде. Ревности к Хедер теперь не чувствовалось. Эсси старалась быть мне полезной, а не копать под меня. Вспыхнувшее было во мне раздражение против нее угасло. Я ответила ей в том же, примирительном, тоне, отбросив всякие теории. Эсси права: джинсы, парики, мокрое платье еще не доказывают, что один человек подменен другим. Взятые сами по себе они лишь предрасполагают к теоретизированию. Что касается детей, утверждавших, что они видели, будто бы Грейс летела ночью над лужайкой, точно на метле, их рассказ, как я не раз думала, мог быть плодом детской фантазии, подстрекаемой видом освещенной луной островерхой крыши темного враждебного дома. А может, они видели всего-навсего Оуэна Фулера и приняли его за Грейс. Их россказни тоже нельзя было принимать на веру. Что до убийства Артура Хестона и нападения на меня, и то и другое говорило лишь о силе и ловкости преступника, но не больше. Волей-неволей я должна была признать, что моя теория полностью зависит от достоверности рассказа Элджера.
Эсси ждала, когда я заговорю. На ее лице было написано нетерпение и вместе уверенность, что я буду искренней по отношению к себе и к ней.
— Нет, — проговорила я наконец. — Если бы я не узнала того, что рассказывал Элджер, у меня не возникло бы подозрений.
Она, должно быть, поняла, как трудно дался мне этот ответ, и не стала спрашивать, верю я Элджеру или не верю. Вместо этого она взяла меня за руку и сказала:
— Прости меня, Маргарет, за мой цинизм. Я должна выглядеть в твоих глазах этакой засушенной классной дамой, бичующей всех и вся. Но ты должна меня понять. Вот передо мной лежишь ты, избитая ужасным маньяком, а Роза и Артур мертвы. Мне понятно твое желание помочь несчастной Хедер и ее детям, очень даже понятно, но ты меня пугаешь сверх всякой меры. У нас с тобой столько чудесных планов на будущее, столько мечтаний! Прошу тебя, не забывай о них, не упускай их из вида, беря на себя обязанности добровольного детектива. Твои разыскания приведут тебя к гибели. И не говори мне, что этого не будет, — это вполне может случиться, очень даже просто. Если Элджер действительно невиновен, жене его бояться нечего. Опытный адвокат и суд присяжных оправдают его.
Насчет правосудия было не так просто. Если Элджеру не поверят, ему будет предъявлено тяжелое обвинение. Эсси была права в одном — мое вмешательство небезопасно. Какого дьявола я взяла на себя роль сыщика «понарошку»? Все, что случилось здесь до сих пор, было более чем серьезно. Все время, пока я была в доме Грейс, некто невидимый незримо находился где-то рядом, и этот «некто» был страшно опасен. Ужас, испытанный в те минуты, охватил меня вновь. Мои ладони и все тело под простыней покрылось липким потом, рот пересох. Язык отказывался мне повиноваться. Я жалко улыбнулась, признавая себя побежденной.
— Ты права…
Эсси даже не пыталась скрыть чувство облегчения. В глазах у нее стояли слезы.
— Обещай мне, что не будешь больше помогать этому чудовищу Фишеру.
— Обещаю, — сказала я. В ту минуту я верила, что выполню обещание.
Но спустя несколько часов после того, как Эсси уехала к себе в Менемшу; после того как Хедер накормила меня горячим супом и дала мне еще одну таблетку аспирина; после того как Питер любезно справился по телефону о моем самочувствии; после того как все заснули и благословенная темнота окутала все вокруг — тогда я поняла, что дала своей любимой подруге обещание, которое не в силах сдержать. Было слишком поздно поворачивать назад, каким бы рискованным ни был мой путь, чреватый многими опасностями, которые ставили под угрозу наши — мои и Эсси — планы. Надо было идти вперед. Если даже Элджер солгал, это было не важно. Я никак не могла согласиться с тем, что мокрый подол платья, джинсы в детской, рассказы детей о «ведьме», зверское убийство Хестона, боль в моем позвоночнике, ящик с патронами в комоде — что все это ничего не значит.
И помимо всего прочего, априорный отказ от презумпции невиновности разрушил бы единственную надежду Хедер. Если я не поверю ему, можно не сомневаться, что ему не поверит никто. Пока не будут предъявлены доказательства невиновности, которые я должна найти.
Глава 12
На следующий день я осталась лежать в постели, пытаясь привести мысли в порядок, что давалось непросто. Было трудно отделаться от чувства панического страха, который я испытала в «Марч Хаусе», приехав туда одна и войдя в пустой, будто затаившийся дом: темная буфетная, мрачная столовая с зачехленной мебелью, медленно отворяющаяся дверь потайной детской, предсмертные крики Артура, полутемный сарай, где большие круглые фары старого лимузина уставились на меня, точно глаза злобного монстра. Было почти невозможно отвлечься от воспоминаний о звуках крадущихся шагов за моей спиной, когда я мгновенно поняла — еще до того, как ощутила удар, — что мне предстоит что-то страшное.
Но тем не менее я отделалась. Я загнала свои страхи в самый дальний уголок сознания и сосредоточилась на том, что могло послужить доказательством невиновности Элджера. Если кто-то на самом деле занял место Грейс Чедвик, значит, Грейс Чедвик мертва, и уже давно. Этот «кто-то» дерзко входит в «Марч Хаус» и взбирается по лестнице в спальню хозяйки. Стоя среди старых игрушек, этот самозванец напяливает на себя седой парик — один из двух, надетых на голову куклы, и выбирает в шкафу подходящее платье. Затем он садится за туалетный столик и накладывает на лицо грим — пудру, румяна, губную помаду, как это имела обыкновение делать покойная Грейс. Под конец, надев шляпу, замотав шею шарфом до самого подбородка, а иногда добавив к этому еще и темные очки, новоявленная «Грейс» выходит из дома и предстает перед людьми.
Как часто он это делает? На зимний период Грейс всегда уезжала во Флориду, мошеннику приходится играть свою роль только весной, летом и осенью. Самое трудное время — лето, когда съезжаются на отдых люди, близко знавшие Грейс. Не думаю, чтобы он показывался чаще одного раза в неделю. «Грейс» видят у деревенского почтового ящика, укрепленного у дороги; видят, как ее подвозит в своей машине Гленн Ротенберг, когда ей случается бывать в городе. Кто бы это ни был, мужчина или женщина, это, несомненно, талантливый актер. Я хорошо запомнила свой телефонный разговор с хозяйкой усадьбы, дрожащий старческий голос, причуды и капризы женщины в возрасте.
Подмена могла произойти сразу после смерти Грейс Чедвик, которую каким-то образом удалось скрыть. А может, ее тоже убили! Это было, как я догадывалась, нетрудно: подушка на лицо во время сна в кровати под балдахином — и все. Она не успела бы даже вскрикнуть. А дальше — резкое ограничение социальной активности, начавшееся еще при жизни подлинной Грейс благодаря преклонному возрасту и болезни. Все приняли это как должное. А почему бы и нет? Люди не слишком-то интересуются жизнью других людей. Эсси знала Грейс лучше, чем другие, но и она дала себя обмануть. Роза Перкинс тоже попалась на эту удочку.
Мысленно я видела, как самозванец торопливо кладет последние мазки грима. Вот фары «кадиллака» на Ти-лейн возвестили о прибытии Розы. Вот он стремительно сбегает вниз по темной лестнице; я слышу голос Розы, окликающей хозяйку; вижу открытую заднюю дверь, встречу двух женщин на затененной лужайке; вот «Грейс» ударяет гостью ниже затылка, торопливо катит ее в пруд, в стоячую тинистую воду, встает на колени и держит голову бесчувственной женщины под водой, пока она не захлебнется.
А что же полиция? Можно не сомневаться, что Фишер допросил «Грейс» с пристрастием. Заметил ли он неладное? А зачем ему было замечать? У него не было оснований подозревать обман, он увидел только то, что мошенник счел нужным ему показать: эксцентричную, выжившую из ума старуху, отвечающую на его вопросы невпопад, враждебно настроенную и требующую, чтобы полиция убиралась из усадьбы, прекратила мусорить на лужайке и загораживать подъездную дорожку.