Вернувшись с планеты на "Стремительный", Матвей надолго заперся со своими помощниками в совещательном салоне. Затем он увел флот в безлюдье космоса. Наш флот прихватил с собой все военные суда Кардабая. Власов распределил кардианские экипажи по разным кораблям ради избежания возможных бунтов. Всех проявивших нежелание служить под его началом Матвей отправил по домам. Ожидание грядущего тяжелого боя на равных держало экипажи в напряжении, и я с утроенной энергией заставлял людей строго соблюдать режим, посещать тренировочный зал и столовую. Впрочем, все в те дни были на редкость покладисты.
МАТВЕЙ ВЛАСОВ
В этот раз произошла небольшая перемена: она попросила разрешения курить в моей каюте. Она держала сигарету в точеной руке, ресницы золотились, золотилось нежное колечко, упавшее на ее лоб. Тонкий джемпер слегка обтягивал грудь. Она отвлеченно улыбалась своим мыслям, почти безмятежно, и я гадал, маска это или нет.
— Расскажите о своих проблемах, — спокойно попросил я ее.
Алика чуть склонила голову к плечу, с интересом разглядывая меня, словно редкий экспонат. Улыбка стала немного шире. Я заметил в ее желтых глазах еще более светлые крапинки. До чего она была близка и недоступна! У меня перехватило дыхание. Алика уловила перемену, насторожилась и перестала улыбаться. Рысь, настоящая рысь.
— По-прежнему не хотите ничего рассказывать, — с сожалением сказал я. — Тогда расскажите мне о Земле.
— Вы не знаете новостей? — удивилась Алика. — О чем вы не знаете? Что нового изобретено или кто наш последний президент?
Как объяснить ей, что я хочу от нее услышать, как плывут по земному небу облака, как шелестят осенние листья, как поют птицы, как грохочет морской прибой и пасутся на лугу коровы и лошади? Так сложилось, что я не хотел бы получить возможность вновь насладиться красотами земной природы. Это означало бы близость катастрофы, которую я предотвращал, объявив войну Содружеству. Я мог ступить на Землю только в качестве захватчика, а я не хотел, чтобы Землю захватывал кто бы то ни было, это означало бы поругание моей родины.
Алика хотела что-то спросить, но посмотрела на мое лицо и передумала. Это меня зацепило. Я не люблю смотреть на свое отражение в зеркале. Дело вовсе не во внешности, которая меня устраивала, а потому что мешали очки. Я их ненавидел.
— Я хочу вернуться домой, вот и вся проблема, — вдруг сказала Алика.
— Это пока невозможно.
— Почему?
— Для правосудия ты убийца, угонщица. Ты объявлена в розыск. Ты понимаешь, что это означает?
— А ты — захватчик и грабитель, — дала мне сдачи Алика без особой злости. — За твою голову обещали хорошую премию.
— От которого государство оттяпает третью часть, — хмыкнул я.
— Все равно останется достаточно.
— Ты решила сдать меня властям?
— Если такая возможность представится — сдам, — пообещала Алика.
— Договорились, — согласился я и в виде примирения предложил ей стакан минералки. Здесь, на военном линкоре, я не имел возможности ухаживать за ней. У меня случались романы на планетах, на которые мы высаживались. Я намеренно не привязывал к себе женщин и после неизбежного расставания без особых страданий выкидывал их из головы вместе с их слезами, вспышками ревности и сценами прощания. Вместо меня за Аликой ухаживал Иван Сергеевич. Он любезно сопровождал ее в столовую и по вечерам развлекал бесконечными рассказами. Алика благосклонно терпела его, хотя и недолюбливала. А может, мне так казалось, что недолюбливала, тут я разобраться не мог.
Алика поднесла стакан к губам и остановилась. Я знал, почему, и улыбнулся. Вода в стакане смотрелась как безбрежное озеро, в которое садится пылающее солнце; золотая дорожка тянулась от солнца к губам. Уровень воды в озере падал, все ниже садилось солнце, все больше темнело алое небо. Алика пила воду и любовалась закатом. А я с щемящим чувством любовался на нее. Солнце закатилось, в ночном небе над невидимым в темноте озером зажглась одинокая звездочка.
Алика поставила стакан на стол.
— Тебе придется погостить у нас еще немного, — негромко сообщил я.
— Это почему же? Ты же сам сказал, что я могу вернуться на родину в любой момент, как только закончится бой.
— Я такого не говорил. Тебе лучше переждать здесь свои земные неприятности. Я уверен, что ты ни в чем не виновата. На Земле не дураки, разберутся. А пока они разберутся, тебе лучше погостить у нас, чем в камере предварительного заключения, верно?
— Зато в камере предварительного заключения меня могли бы навещать родные. Я бы каждый день общалась с ними!
— Только вот какие там условия по сравнению с твоей несравненной яхтой!
— А мне без разницы, какие условия, лишь бы семья была рядом. Почему ты не высадил меня на Кардабае, который теперь ваш? Кардиане теперь ваши, они не сдали бы меня Солнечной Федерации. Я могла бы переждать неприятности там.
— Кардабай — нищее государство. Виновен в этом бывший император, ну да это теперь неважно. Условия там ненамного лучше, чем в земном КПЗ, смею тебя заверить. И от своих детей ты была бы не ближе, чем здесь.
— Откуда такая забота обо мне, Матвей Васильевич? Это странно и подозрительно. Не все ли тебе равно, что со мной станет вне твоего линкора?
— Да, я отвечу на твой вопрос. Мне не все равно. По правде говоря, мне не нужны посторонние люди на флагмане, тем более женщины. Сказать честно? Любого другого человека я отпустил бы на все четыре стороны, если только он не захотел бы остаться в моей команде. Ты мне нравишься, Алика. Просто безумие какое-то. Я тебя хочу. Я хочу, чтобы ты стала моей. Сейчас.
Алика вскочила, пылая праведным гневом.
— Я замужем, ясно? Я мать троих детей! — гордо отчеканила она.
— Подожди, — остановил я ее на полпути к выходу. — Я знаю, что ты замужем. Однако Земля далеко. Сядь обратно.
— Ты пользуешься моим беспомощным положением, — гневно бросила Алика.
— Ты права, именно это я и делаю. Ничто не мешает мне сказать, какие чувства я к тебе испытываю.
— Я не верю тебе. Я хочу вернуться домой.
— Ты сядешь в тюрьму.
— Я уже не боюсь.
— Алика, я не собираюсь вечно мотаться по Галактике. Пройдет совсем немного времени, и я осяду на одном месте. Это правда. У тебя есть возможность начать все заново. Со мной. Ты любишь своих детей и не можешь без них — я заберу их с Земли к нам. Ты подумай, может, стоит остаться со мной? Моей любви хватит на двоих.
Она ничего не отвечала, только стояла и ждала. Она не уходила только потому, что от меня зависело, отправится она домой или нет. Я понимал это слишком хорошо и страдал от этого. Потом она сказала:
— У меня нет ни причин, ни желания менять свою жизнь. Там, на Земле, я счастлива со своей семьей и другой семьи я не хочу. Ты говорил мне, что только от меня зависит, вернусь я домой или останусь здесь. Я хочу вернуться. Что еще от меня требуется, чтобы я вернулась? Что я должна такого сделать?
Она спросила это с надрывом в голосе, вовсе не играя.
— Хорошо, — сквозь зубы произнес я, чувствуя, что от болезненной неудачи закусываю удила. — Я отправлю тебя на Землю. Куда ты там попадешь, в тюрьму или домой, это уже твое дело, хотя мне это не безразлично. Но у меня есть условие. Я тебя просто так не отпущу.
— Какое условие? — нетерпеливо спросила Алика.
— А ты не догадываешься?
Алика стояла передо мной бордовая, а теперь она просто побледнела. Я даже не думал, что возможна такая метаморфоза: сначала человек красный, а потом сразу такой белый. Я нервничал, досадовал, ждал ответа, но она молчала, уставившись в пол. Я не выдержал, сказал:
— Ты вернешься на Землю, если будешь моей хотя бы раз. Заодно отплатишь мне за мои бессонные ночи.
На самом деле я собирался затащить ее в постель на целую корабельную ночь, а то и на сутки. Я не сомневался, что это мне удастся. Редкая женщина не падка на ласки. А потом, возможно…
— Я согласна, — тускло сказала Алика, не глядя на меня.
Радости я не почувствовал. Ее обреченность внезапно вызвала у меня вспышку гнева.
— Все?! Так просто сдалась?! — рявкнул я. Она вздрогнула и вскинула на меня испуганные глаза. Я разозлился еще больше.
— Не так просто, — осадила она меня. — Там, на Земле, мои дети.
Ответ сразу остудил мой гнев. Я подошел к ней и крепко взял ее за локоть.
— Неужели ради своих детей ты готова на все?
— Я плохая мать. Я бросила их. Я не имела права так поступать. Я обязана к ним вернуться. Они нуждаются во мне, особенно сейчас.
Я разжал пальцы и отошел от нее. Я был способен раздавить ее в своих объятиях. И мне так хотелось, чтобы она тоже меня обняла, чтоб смотрела на меня своими рысьими глазами… Усилием воли я остался стоять на месте.
— Насилия не будет, — сказал я ей. — Ты почувствуешь ко мне влечение, Алика. А потом я тебя отпущу.
Радости я не почувствовал. Ее обреченность внезапно вызвала у меня вспышку гнева.
— Все?! Так просто сдалась?! — рявкнул я. Она вздрогнула и вскинула на меня испуганные глаза. Я разозлился еще больше.
— Не так просто, — осадила она меня. — Там, на Земле, мои дети.
Ответ сразу остудил мой гнев. Я подошел к ней и крепко взял ее за локоть.
— Неужели ради своих детей ты готова на все?
— Я плохая мать. Я бросила их. Я не имела права так поступать. Я обязана к ним вернуться. Они нуждаются во мне, особенно сейчас.
Я разжал пальцы и отошел от нее. Я был способен раздавить ее в своих объятиях. И мне так хотелось, чтобы она тоже меня обняла, чтоб смотрела на меня своими рысьими глазами… Усилием воли я остался стоять на месте.
— Насилия не будет, — сказал я ей. — Ты почувствуешь ко мне влечение, Алика. А потом я тебя отпущу.
— Я не могу тебя любить, — прошептала Алика.
— Можешь. Я помогу тебе.
Я "открыл барьер". Я ожидал лавину страха, но страха не было. Его место заняла обреченность. Алика действительно была согласна на любую жертву, лишь бы снова быть со своими детьми… и с мужем. А на Земле ее ожидала тюрьма. Вероятно, она не сможет доказать свою невиновность. После ее слов я сильно сомневался, что она способна поднять руку на собственного ребенка. А еще я не хотел принимать жертв от любимой женщины.
Я мысленно потянул ее к себе. Своей способностью внушать людям разные ощущения я пользовался крайне редко и только в самых безвыходных ситуациях, отчасти оттого, что я был, можно сказать, вооружен против безоружных, отчасти из-за невыносимых головных болей после этого. Сейчас последующая расплата меня не заботила. Я внушал Алике влечение ко мне, чувство любви, нисколько не отличающееся от настоящего.
Вместо того чтобы потянуться ко мне, Алика попятилась. Внушаемое мною чувство здорово напугало ее. Я подошел ближе, она отшатнулась.
— Нет, — твердо сказала она.
Она медленно пятилась от меня. Я усилил внушение. Она боролась с собой, отступая. Я применил всю свою силу, на какую только был способен. Алика, задыхаясь, прижалась спиной к стене и смотрела на меня расширенными глазами. От внутренней борьбы лоб у нее покрылся тонкой пленкой испарины. Я подошел к ней и обнял ее упругое тело. Мое сердце билось, как тяжелая кувалда. Ее глаза со светлыми крапинками были совсем рядом. Ближе… ближе… Я был совсем близок к своей цели, так близок, что у меня темнело в глазах.
— Расслабься, — шепнул я ей, сжал ее крепче и поцеловал ее в губы. Ее тело обвисло в моих руках.
Я "опустил барьер". Борьба окончилась обоюдным поражением. Я отнес Алику в кресло, наслаждаясь близостью ее бесчувственного тела. Она оказала достойное сопротивление. Я хотел побрызгать ей в лицо водой, но не успел дотянуться до графина. Расплата за "открытый барьер" обрушилась на меня со всей своей сокрушающей силой. Она швырнула меня оземь и скорчила в клубок, погрузила в море немыслимой боли.
ПРОФЕССОР КАЧИН
Хоть я и прожил длинную жизнь, мне до сих пор приходилось удивляться. Сегодня я удивился очень сильно, потому мне звонила Алика из каюты Матвея. Я сразу решил, что произошло нечто из ряда вон выходящее.
— Иван Сергеевич! — проговорила она срывающимся голосом. — Власову плохо!
Я испугался, уронил пустую пробирку на клавиатуру видеофона, схватил чемоданчик и опрометью бросился туда. По дороге я догадался, что Матвей надолго "открывал барьер", общаясь с Аликой, к которой был неравнодушен. Так оно и было. Он корчился на полу без сознания, а испуганная Алика с бегающими глазами буквально повисла на моей руке.
— Не суетись и не болтай, лучше положи ему на лоб мокрое полотенце, — указал я ей, пока возился со шприцом и ампулой. Я ловко придавил коленом его руку к полу, засучил рукав водолазки и загнал шприц в вену. Алика смочила полотенце водой из графина и положила его на лоб Матвею.
— Сейчас ему станет легче, — заверил я ее. — Не пугайся, это не эпилепсия.
— Он чем-то болен?
— У него завидное здоровье. Лучше скажи мне, что здесь произошло.
Алика сердито отмахнулась. Ей было больно видеть поверженного великана. Пальцы Матвея скребли по полу. Она хотела взять их в свою руку, но я вовремя заметил ее намерение и остановил ее.
— Не советую. Он тебе все пальцы переломает.
— Что же с ним все-таки?
— Видимо, его очень интересует, что ты за человек такой. У него есть способность улавливать чужие чувства…
— Мысли?
— Нет, не мысли. А потом расплачивается за это. Именно так, — уклончиво ответил я. — Он редко идет на этот фокус. Что тут произошло?
Алика хмурилась. Хороша, очень. Я знал о страсти Матвея и понимал его. Ему было на что положить глаз. Я понял, что произошло, и без объяснений Алики. Он пытался влюбить ее в себя и опрометчиво применил все свои возможности, иначе бы приступа не было. Напрасно он делал это, теперь Алика напугана. Раньше она относилась к нему очень даже благосклонно, я это видел. Ни к чему вся эта история, совершенно ни к чему. Девочку необходимо немедленно отправить домой, даже если ее там посадят.
Он начал приходить в себя. Алика поднялась с корточек и удалилась с гордым видом. Матвей сел, держась за голову. Разумеется, голова у него раскалывалась. И поделом. Матвей огляделся.
— Ее ищешь? — недовольно пробурчал я. — Она ушла. И нечего без конца тягать ее к себе в каюту. Она сюда ходит, как на плаху.
— Знаю, — процедил Матвей и поморщился от головной боли.
— Зачем ты применял силу? Будь, наконец, человеком, ей необходимо вернуться домой, — сказал я ругливо.
— Не попадет она домой, ее посадят, — перебил он меня.
— Неужели ты всерьез думаешь, что в полиции работают одни дураки, которые только и делают, что людей сажают? Это просто твои оговорки, тебе нужен повод, чтобы держать ее здесь. Что тебе нужно от нее?
— Иван Сергеевич, я ее люблю, — мрачно пожаловался он.
— А она, вестимо, замужем, и у нее трое детей, — закончил я.
— Откуда тебе это известно?
— Она сама мне об этом сказала. Я даже знаю, как зовут ее детей, и что они любят.
— Она и это тебе сказала?
— Конечно. Ведь я спросил ее об этом.
Матвей хмурил брови. Вздумал ревновать ее ко мне, старому.
— У нее правда желтые глаза? — вдруг спросил он. Нет, это неисправимо!
— Правда, — сердито ответил я. — Абсолютно неважно, какого цвета у нее глаза. Ее необходимо вернуть домой. У нее дети. У тебя детей нет, поэтому у вас с ней разные ценности, но ты пойми ее все-таки! Она — мать, понимаешь? Не может она их бросить.
— Я заберу ее детей, — выдал Власов.
— Что?! А отца детей ты тоже заберешь? А какого мнения все эти люди, которые по фамилии Юрьины, которых ты хочешь разлучить, ты в курсе? Что ты мелешь всякую чепуху, Матвей? Тебе ведь на дух не нужны ее дети!
— Мне нужна она.
— Оттого, что ты ее держишь пленницей, она тебя не полюбит, как бы ты ни старался. Она свою любовь на Земле оставила.
Я собрался было начать длинную ругливую тираду, как вдруг "Стремительный" потряс глухой удар. Завыла сирена. Матвей вскочил на ноги. Его туша успела опередить меня на выходе. Я вышел из каюты и скоренько отправился в медчасть. Я не исключал возможных ранений. Удар, сотрясший линкор, наводил на мысль о торпеде. Мимо меня пронесся Прыгунов, следом промчались штурманы. Все они исчезли в люке, легко скользнув по вертикальному трапу. Похоже, ребята затеют погоню за судном, которое нас торпедировало.
АЛИКА ЮРЬИНА
Первобытный ужас перед этим страшным человеком давно прошел. Мои первые страхи, темные, пещерные, тоже давно остались в прошлом. Теперь они приобрели конкретные очертания. Я снова стала его бояться, и расслабилась я совсем напрасно. Меня колотил озноб при одном только воспоминании о способностях этого мутанта. Он не мог быть человеком, я убедилась в этом. Теперь я точно знала, чего мне следовало опасаться. "Стремительный" казался мне околдованным замком. Здесь все очарованы. Он держит всех с помощью своих способностей, поэтому люди так преданы ему. И профессор, и капитан Надыкто, и любитель баек Иваненко, и рыжая Мария — абсолютно все. Но как только иллюзия развеется, все до единого в ужасе разбегутся. Вот именно, разбегутся! Теперь я понимала, почему позволила себе расслабиться — потому что он постоянно действовал на меня, так же, как действовал на всех людей из своей команды. Теперь меня не ослепляли никакие иллюзии, и поэтому я знала, что делать. Бежать!
Яхта Гансона, которого я сроду не видала, являлась последней венерианской моделью, и мутант, воюющий на периферии Содружества, мог и не знать кое-каких технических нововведений в центре мира. Взломанный мною бортовой компьютер открыл мне многое из того, чего не было в толстом классическом учебнике. Яхты класса "Парабола" могли самостоятельно передвигаться внутри такого большого корабля, как "Стремительный".