Я торопилась, волнение мешало сосредоточиться. "Алика, возьми себя в руки!" — приказывала я себе. Тряскими руками я включила передние обзорные экраны. Передо мной предстала неуютная громада дока, тускло освещенная парой прожекторов. Остальные прожекторы бездействовали. Сумрак частично скрывал множество шлюпок и челноков, расположенных по всей площади двух стен наподобие сот, подъемные механизмы и вспомогательный внутрибортовой транспорт. Прямо по курсу зиял просторный коридор, по которому яхту перевели из шлюза вглубь "Стремительного". Жирно блестели рельсы. Освещение показалось мне недостаточным, и я врубила мощные прожекторы "Феникса". Док ослепительно вспыхнул, и прожекторы пришлось вырубить. Возня с освещением до крайности раздражала меня. Я торопливо открыла учебник. Я не все помнила, зато знала, где что в учебнике находится. Попутно я черпала информацию из компьютера. Запустила малый дизель. Яхта двинулась по рельсам вдоль коридора. В другое время я бы испытала удовольствие от послушания большого и сильного зверя. По пути я миновала ворота, открывшиеся при приближении яхты, и оказалась в большом шлюзе причала, наспех залатанного ремонтной бригадой после попадания кардианской торпедой. Ворота шлюза не открылись. Я отъехала от них и подъехала снова. Безрезультатно. В такие моменты я быстро соображаю. Даже быстрее, чем следовало бы. "Феникс" имеет две пушки! Какая жалость, что не ракетные установки. Я торопливо застучала клавишами компьютера. Целиться было ни к чему, цель отливала сталью прямо перед выкатившимися дулами пушек. Прогремел выстрел. Звук я приняла не слухом, а всем телом. Яхту отбросило назад, к воротам переборки. Меня выбило из кресла, швырнуло вперед, потом на пол. Я в кровь разбила лицо. Считать царапины было некогда, я вскарабкалась обратно в кресло. Перед глазами стоял красный туман, сквозь который я разглядела, что второго выстрела не требуется. Путь был свободен. Я лихорадочно взялась за штурвал.
Яхта понеслась прочь от линкора. Очертания огромного корабля быстро растаяли в черноте космоса, но "Стремительный" оставался на дисплее радара. Я совершила короткий прыжок в подпространстве, потом еще и еще. Длинные прыжки не давали никакого преимущества, скорость в подпространстве одинакова для всех — пять парсеков в час. Я петляла, выскакивая из подпространства и ныряя туда заново, только в другом направлении. Частые короткие прыжки нещадно дергали "Феникс", тянули его то в одну сторону, то в другую. Одно дело, когда яхта совершает одиночные прыжки, которые проходят незаметно для организма. Другое дело — когда она выходит из подпространства и тут же ныряет вновь. Я и не догадывалась, насколько мне будет трудно. Меня замутило от перегрузок. После восьмого прыжка я остановилась. С меня хватит. В горле стоял ком.
Теперь меня точно не найдут. Я расслабилась. То, что меня не найдет вообще никто, в голову как-то не приходило. Зато я была твердо уверенна, что в бортовой компьютер "Феникса" при регистрации судовладельца заложили программу возвращения в порт приписки. Подобные программы закладывают в компьютерный центр любой яхты для частного пользования. "Феникс" по судовым документам значился в одном из космопортов Земли, и это было замечательно. Скоро я буду дома.
Однако я не ведала истинных возможностей современной техники. Я издала крик отчаяния, увидев в иллюминатор быстро надвигающиеся бортовые огни "Стремительного". Удрать от Власова оказалось делом хлопотным.
— Яхта "Феникс", вызывает "Стремительный", — заговорил эфир голосом Иваненко. Я снова "запрыгала" в подпространстве. Я совершала прыжок за прыжком, на пределе своих физических возможностей, пока не начала терять сознание. Я остановилась. Зрение прояснилось, и первое, что я увидела в обзорный экран, были огни "Стремительного". И тут на моих глазах линкор исчез. Я потрясла головой, но "Стремительный" не появился. Я перевела взгляд с обзорных экранов на дисплей радара — корабля не было и там. "Да он же навесил маскирующее поле!" — осенило меня. Вооруженный до зубов исполин был рядом, а я его не видела. Мысли метались в поисках выхода. "Феникс" медленно поворачивался вокруг своей оси. В обзорный экран вплыл безбрежный поток астероидов пополам с мелкими булыжниками. Бесформенные камни разного калибра на приличном расстоянии друг от друга мирно плыли мимо яхты почти с одинаковой скоростью. Я направила яхту к ним, погасила все освещение и затесалась в поле. Здесь громадное судно меня не достанет.
МАТВЕЙ ВЛАСОВ
— Сейчас на "Фениксе" перегрузки — врагу не пожелаешь, — заметил Надыкто. Его замечание, сделанное будничным тоном, настроения мне не прибавило. "Стремительный" снова и снова нырял в подпространство вслед за яхтой.
— Сумасбродная баба, — недовольно ворчал Иваненко после каждой безрезультатной попытки выйти с ней на связь. — Она бессовестно брешет, будто водит яхту по учебнику. Хоть бы догадалась гравитаторы вырубить, ей бы полегче было. Вышла бы на связь — я бы ей посоветовал.
— Уж я бы ей посоветовал, — буркнул Надыкто.
Я знал дословно, что думал капитан, с которым я сотрудничал уже два года. Что он, каперанг, на военном линкоре вынужден гоняться по космосу за… сумасбродной бабой. И бросить нельзя — бесчеловечно…
Приборы показывали наличие у яхты искусственного гравитационного поля. "Стремительный" был оснащен защитой от перегрузок во время прыжков. На маленьких судах ее не устанавливают. Некуда и незачем. Я беспокоился. Алика могла потерять сознание от перегрузок. Если это произойдет в подпространстве, мы не сможем достать ее, а спятившие маломощные гравитаторы очень скоро разорвут яхту на части.
— Какая сейчас нагрузка на "Фениксе"? — поинтересовался я у Надыкто.
— Восемь "G".
"Выдержит", — с сомнением думал я. С каждой минутой я мрачнел все больше.
— А что она от нас удирает? — подал голос Прыгунов.
— Потому что мы — бандиты, — сердито ответил я.
"Феникс" прекратил изматывающую скачку. Меня это не обрадовало.
— Навесь маскировку, — велел я Прыгунову.
Звякнул телефон, я ткнул пальцем в пульт видеофона.
— Вас профессор, — сообщил оператор внутренней связи.
— Давайте профессора.
"Опять нравоучения, только их мне сейчас не хватало", — с раздражением думал я.
— Есть разговор, — сказал мне Иван Сергеевич. — Подойди ко мне. Я рядом с рубкой.
— Позже.
— Сейчас.
В голосе Качина прозвенел металл. Я отправился к нему, злясь и недоумевая, что заставило его выдернуть меня из рубки в такое неподходящее время. Неужели и в самом деле нравоучения?
— Брось ты это дело, Матвей, — встретил меня Иван Сергеевич. Я набычился.
— Пусть возвращается домой. Это ее право, — добавил профессор.
— Она не вернется домой, — ответил я. — На борту нет ни капли воды и ни крошки съестного. Кроме того, она незнакома с астронавигацией.
— Ей и не надо знать навигацию. Она взломала защиту бортового компьютера. На любой яхте есть программа, обеспечивающая возвращение в порт приписки.
— Верно, есть. В пределах ста парсеков. Сколько парсеков до Солнечной системы, а? Иван Сергеевич?
Профессор изумленно открыл рот.
— Ай-яй-яй! — вымолвил он и печально добавил:
— Тогда спаси девочке жизнь. А потом верни ее домой.
Отвязавшись от Качина и избежав нравоучений, я вернулся в рубку. Прямо по курсу двигалось поле астероидов.
— Яхта вошла в поле. На связь не выходит, — сообщил Надыкто. Яхты не было видно среди мелких булыжников. Каменюки двигались примерно с одинаковой скоростью, разница в скоростях была небольшая. Алика вырубила освещение, наивно полагая, что ее не будет видно ни на дисплее радара, ни на многочисленных приборах и датчиках.
Линкору нечего было соваться в этот рой.
— Три экипажа на шлюпки, — скомандовал я.
Через десять минут ворота шлюза выпустили в пространство три шлюпки, похожих на мутно-серые блины. Шлюпки вошли в поле астероидов в разных местах. Яхта упрямо не желала вылетать из потока, лавируя между булыжниками. Два камня столкнулись между собой и полетели в разных направлениях, сбивая с курса попадавшиеся навстречу камешки. Волна каменных столкновений убежала вперед, в темноту, за поле видимости. Шлюпки взяли яхту в "коробочку" и выгнали на открытое пространство. "Стремительный" выпустил абордажные захваты, невидимые для "Феникса". Захваты стиснули яхту и затащили ее внутрь линкора. Ворота абордажного шлюза плотоядно раскрылись, и слегка поцарапанная захватами яхта отправилась по рельсам на прежнее место в доке. Я отправился встречать беглянку, стараясь не сорваться на бег.
Несколько приличных вмятин на обшивке свидетельствовали о встречах с мелкими камнями. Ремонтная бригада уже второй раз вскрывала злополучный люк яхты. Я предположил, что Алике понадобится врач, но Иван Сергеевич уже предупредил меня своим появлением. В руке он держал чемоданчик. Он сокрушенно качал седой головой, прикрытой белым хлопчатобумажным колпаком, щурился от света ярких прожекторов, но помалкивал. Я первым торопливо вошел внутрь яхты. Алика безмолвно сидела в кресле перед пультом, пристегнутая ремнями, и при моем появлении не шевельнулась. Ее лицо, руки, весь пульт были запачканы кровью. Меня бросило к ней, всего меня обдало жаром. Мелькнула испуганная мысль — жива ли? Я тронул ее за плечо, и она зашевелилась. Я испытал огромное облегчение, потрясшее меня не меньше, чем испуг, и опустился перед ее креслом на колени. Наши лица оказались вровень. Алика подняла голову, оживший взгляд остановился на мне. Теперь я точно знал, что глаза у нее желтые. Она ожидала по меньшей мере смертной казни. Я сжал ее окровавленные руки.
Несколько приличных вмятин на обшивке свидетельствовали о встречах с мелкими камнями. Ремонтная бригада уже второй раз вскрывала злополучный люк яхты. Я предположил, что Алике понадобится врач, но Иван Сергеевич уже предупредил меня своим появлением. В руке он держал чемоданчик. Он сокрушенно качал седой головой, прикрытой белым хлопчатобумажным колпаком, щурился от света ярких прожекторов, но помалкивал. Я первым торопливо вошел внутрь яхты. Алика безмолвно сидела в кресле перед пультом, пристегнутая ремнями, и при моем появлении не шевельнулась. Ее лицо, руки, весь пульт были запачканы кровью. Меня бросило к ней, всего меня обдало жаром. Мелькнула испуганная мысль — жива ли? Я тронул ее за плечо, и она зашевелилась. Я испытал огромное облегчение, потрясшее меня не меньше, чем испуг, и опустился перед ее креслом на колени. Наши лица оказались вровень. Алика подняла голову, оживший взгляд остановился на мне. Теперь я точно знал, что глаза у нее желтые. Она ожидала по меньшей мере смертной казни. Я сжал ее окровавленные руки.
— Ты не перестаешь преподносить мне сюрпризы, — сказал я ей. Голос от пережитого волнения прозвучал хрипло, и я смутился. На измученном лице Алики проступило удивление.
— Ты занимаешь всю рубку, — заявил Иван Сергеевич позади меня. Я поднялся.
— Ну-ка, потеснись, — он крякнул, отодвинул меня в сторону и склонился над Аликой. — Вот ты и попала ко мне в руки.
Иван Сергеевич захихикал и достал из чемоданчика шприц.
— А ну брысь все отсюда! — прикрикнул он на ремонтников, смущенно топтавшихся на пороге рубки. — Тебя это тоже касается, — сказал он мне и снова повернулся к Алике:
— Дай-ка сюда локоток… Какой он красивый…
Я в это время отдавал приказания:
— Все оружие на борту "Феникса" демонтировать. Реактор аннигилировать. Рембригаду — в шлюзовой отсек. Адъютанта ко мне с отчетом о позиции флотов Содружества.
НИКОЛАЙ КОНОВАЛОВ, следователь
Наконец врачи пропустили меня к Юрьину. Юрьин оказался человеком с добрым улыбчивым лицом и светлыми глазами. Ему пересадили тридцать процентов кожи, и теперь, частично забинтованный, он покоился в медицинском гравиложе и был похож на куколку бабочки. Он доверчиво улыбнулся мне навстречу, осторожно прикрывая глаза веками с обгоревшими ресницами.
— Коновалов Николай Дмитриевич. Следователь, — представился я.
— Евгений, — он подал мне левую руку, уцелевшую от ожогов. — Врач предупредил меня о вашем приходе. Чем могу быть полезен?
— Я веду дело вашей жены.
— Разве она в чем-то обвиняется?
— Ваша жена подозревается в поджоге вашего дома и попытке убийства вас и вашей дочери. Помимо этого, она обвиняется в угоне прогулочной яхты.
Юрьин был потрясен. Он сделал неудачную попытку подняться и кхекнул от боли.
— Что за чушь вы городите? Алика пыталась убить Катю? Или Нину? Кого она пыталась убить? Мало нам пожара, теперь еще это глупое подозрение!
— Вот я и пришел к вам, чтобы вы подтвердили, что это чушь.
— Да очень просто! Николай Дмитриевич, она неспособна на убийство! Нет, нет, Алика не пацифист, конечно, но для нее даже просто ударить человека проблема. Это нелепость. Понимаете, она не может убить!
Он замолчал, потом с тревогой спросил:
— А что с Катей?
— Катя получила сильные ожоги. Поправляется, как и вы, только пока не может говорить.
— У нее обгорело лицо? Ах, боже мой… — Юрьин болезненно поморщился. — Больно-то как. Как ей, маленькой, больно… А где остальные дети, Алика?
— Нина у бабушки, с ней все в порядке. Миша в больнице…
— Миша тоже в больнице? Почему?!
— Вы не беспокойтесь, с ним все в порядке. Физически он здоров. Он пережил шок в связи с пожаром. Через пару дней его заберет бабушка. Кстати, вам не трудно разговаривать?
— Ничего, — поморщился Юрьин и даже вымученно улыбнулся. — Вы до сих пор ничего не сказали о моей жене.
— Она, к сожалению, в розыске.
— Какая нелепость. Она такая добрая, Николай… Забыл, как у вас отчество.
— Дмитриевич, — подсказал я.
— Николай Дмитриевич. Она очень добрая, она такая хорошая мама. Заботливая, суетная такая. Она не могла никого убить. Да что за глупость на самом деле!
— Расскажите, что произошло во время пожара.
— Рассказывать-то нечего, — вздохнул Юрьин. — Но вы-то мне верите, что моя жена ни в чем не виновата?
— Это будет зависеть от вашего рассказа.
Юрьин осторожно повозился в гравиложе, устраиваясь удобнее.
— Я приехал домой на обед. Знаете, мы живем за городом, чтобы дети постоянно были на свежем воздухе. Алика после рождения Ниночки уволилась с работы, чтобы постоянно быть вместе с детьми. Это временно, пока они маленькие. Так вот. На обед я езжу редко и в разное время. Я экспедитор, у меня ненормированный график. Я, значит, приехал, а дом полыхает. Я удивился, почему не сработала пожарная сигнализация…
— Почему вы решили, что она не сработала?
— Потому что пожар был в самом разгаре, а пожарных до сих пор не было. Дом был уже весь в огне, а пожарных не было, понимаете, Николай Дмитрич? У нас как-то раз сигнализация сработала, когда на плитке горела рыба. Это Катенька маме помогала, сюрприз хотела сделать. Дым пошел, и пожарные тут как тут… В общем, вызвал я пожарных, затем побежал вокруг дома. Зову Алю, детей — никто не откликается. Нина, младшенькая, в тот день гостила у бабушки. Никто не откликнулся, и я бросился в дом. Там было полно дыма, ничего не видно. Мне пришлось вернуться на крыльцо, набрать в легкие воздуха, и только потом вернуться в дом. Я на ощупь добрался до лестницы на второй этаж. Сверху я расслышал Катин кашель и плач. Я стал ее звать, хотел за ней побежать, успел подняться на несколько ступенек, но тут кто-то дважды ударил меня ножом. Вот и все. Рассказывать, как видите, нечего.
— С какой стороны вас ударили?
— Сзади. А вы не знаете, что произошло дальше?
— Знаю. Приехала ваша жена, забежала в дом, потом оттуда выбежала и нашла в кустах вашего сына. Приехали пожарные и стали тушить пожар. Они вынесли из дома и вас, и Катю.
— И Алику сразу арестовали?
— Нет. Видите ли, в горящий дом заходили только вы, потом ваша жена, а немного позже — пожарные, которые и спасли вас. Больше никто в дом не заходил и не выходил оттуда. Какой напрашивается вывод?
— Зачем ей меня убивать? Зачем ей было поджигать свой собственный дом? Она всегда говорила, что у нее, кроме семьи, ничего нет. И вообще, кто все это видел?
— А видел ваш сосед, Горшков Валентин Михайлович. Он утверждает, что его соседка, то есть ваша жена, с утра куда-то увезла Ниночку, оставив Катю и Мишу одних, затем вернулась и была дома, а когда начался пожар, она снова вызвала такси и улетела. Ниночку она увезла к бабушке, что подтвердила и сама бабушка, ваша теща.
— Вы ему верите? Получается, что Алика подожгла дом с детьми, а потом ударила меня ножом? Какая чудовищная нелепость! — с ожесточением повторил Юрьин.
— Показаний вашего соседа недостаточно для обвинения. Я собирался взять с Юрьиной подписку о невыезде до полного выяснения обстоятельств, но не успел.
— Где она сейчас?
— Ваша жена в бегах, Евгений. Она у вас часто поддается панике?
— Да, бывает. Особенно с детьми. Если кто вдруг заболеет, такая суета поднимается… Вечно боялась опоздать куда-то, торопилась.
— Вы с ней ссорились перед пожаром?
— Нет, что вы! Конечно, мы ссоримся иногда, она у меня такая взбалмошная! Но это еще не повод для поножовщины, так? В нашей семье не может быть поножовщины, глупость какая.
Юрьин покачал забинтованной головой и поморщился.
— Перебинтовали меня, как Тутанхамона, — вздохнул он. — Бедная Катенька…
Вид у Юрьина был совершенно расстроенный. Я поднялся, хрустя розоватым накрахмаленным халатом.
— Вы мне верите? — спросил Юрьин с надеждой.
— Вам — верю, — ответил я.
Я зашел в кабинет к лечащему врачу Юрьина и Кати. С ним мы некоторое время обсуждали полученные Юрьиным и его дочерью травмы. Катеньку стоило пожалеть, она сильно обгорела и отравилась дымом. Затем я отправился на работу, по пути размышляя. Юрьин получил два ранения в шею и в плечо. Удары были достаточно сильными. Юрьин — человек среднего роста, но, тем не менее, он выше своей жены на двенадцать сантиметров. Юрьина с высоты своего роста не могла нанести глубокие раны под таким углом. Предположим, она находилась на лестнице. Но Юрьин спешил на голос дочери и становиться к лестнице спиной не собирался. А если Юрьина встала на стул? В дыму, при нулевой видимости, балансируя на стуле, нанесла удары, ориентируясь на голос. не исключено, что так и было. Хотя ей было бы несподручно. К сожалению, нож найден не был.
Я вспомнил разговор с начальником Юрьиной.
— Юрьина? Не помню такой, — плешивый человек вертел стереографию Юрьиной и так, и эдак. — У меня таких много работает. А, да. Юрьина! Она уволилась года три назад. Детей у нее много. То ли трое, то ли четверо. Признаться, я уволил ее без сожаления. Четверо детей — какой из нее работник… Да-да, помню. Фигура у нее хоть куда! Да. И титьки… А вам-то это зачем?