— Скверное дело. — Монк разглядывал сырую мостовую. — Ранкорн прав.
Воспоминание о начальнике направило его мысли в иное русло.
Он поручил Ивэну встретиться с местными торговцами и членами клуба, в котором Грей провел свой последний вечер, чтобы определить круг знакомств майора.
Ивэн начал с торговца вином, чье имя он нашел на бланке счета в квартире Грея. Торговец оказался толстяком с длинными усами и елейными манерами. Гибель майора Грея приводила его в отчаяние. Какой ужасный случай! Какой удар судьбы-злодейки: блестящий офицер выжил на войне — и все для того, чтобы пасть жертвой маньяка в собственном доме! Какая трагедия! Он даже не знает, что сказать… Пока торговец разливался соловьем, Ивэн тщетно пытался вставить хоть слово и задать пару дельных вопросов.
Наконец поток его красноречия иссяк, и Ивэну удалось получить ответы, которые он, впрочем, предвидел. Майор Грей, достопочтенный Джосселин Грей, был самым уважаемым клиентом. Безупречный вкус, хотя чему тут удивляться: джентльмен — и этим все сказано! Знаток французских и немецких вин. Любил все самое лучшее, был постоянным покупателем. Как платил? Не всегда вовремя, но платил обязательно. У аристократов несколько иное отношение к деньгам, к этому просто следует привыкнуть. Нет, добавить ему нечего — совсем. А сам мистер Ивэн интересуется винами? Он мог бы предложить прекрасное бордо.
Нет, мистер Ивэн, к сожалению, не интересовался винами. Будучи сыном сельского священника, он получил неплохое воспитание. Однако содержимое его кошелька было таково, что приличный костюм представлялся ему более ценным приобретением, нежели самое лучшее вино. Впрочем, Ивэн не стал пускаться в подробные объяснения.
Далее он попытал счастья в заведениях иного рода: начиная с ресторана и кончая пивной, где, кстати, подавали прекрасное тушеное мясо и пудинг с изюмом, в чем Ивэн убедился лично.
— С майором Греем? — задумчиво переспросил хозяин. — Это которого убили? Конечно, знаком. Он частенько сюда заглядывал.
Ивэн не знал, верить ему или нет. С одной стороны, цены здесь невысокие, еда сытная, да и обстановка вполне сносная — тем более для привычного к походной жизни офицера, два года воевавшего в Крыму. С другой стороны, хозяину было выгодно, чтобы о его заведении говорили почаще. Да, майор Грей, жертва нашумевшего преступления, обедал именно здесь. Это наверняка привлекало любопытных.
— Как он выглядел? — спросил Ивэн.
— То есть как? — Хозяин уставился на него с удивлением. — Вы ведете дело или?.. Взаправду не знаете?
— Живым я его не видел, — резонно заметил Ивэн. — Сами понимаете, есть разница между безжизненным телом и общим впечатлением от человека.
Хозяин скроил задумчивую физиономию.
— Конечно, да… Извините, сэр, спросил, не подумав… Высокий, хотя пониже вас был. Стройный, тоже вроде вас, но поизящнее. Рта еще не откроет — а уже видно, что джентльмен. Белокурый, и улыбка всегда — чистый сахар.
— Обаятельный был человек, — подытожил Ивэн.
— Да уж! — согласился хозяин.
— Общительный? — продолжал допытываться Ивэн.
— Да. Любил истории рассказывать. Людям это нравится…
— Щедрый?
— Щедрый? — Хозяин вздернул брови. — Нет, не очень. Сколько закажет — столько и заплатит. Думаю, просто не слишком-то богат был. Но его любили; умел людей развлечь. Иногда, правда, расходился. Заглянет, бывало, и поставит всем выпивку, но не слишком часто, может, раз в месяц.
— Регулярно?
— Это вы о чем?
— В один и тот же день каждого месяца?
— А, нет. Приходил когда вздумается. То два раза в месяц заглянет, а то ни разу за два месяца.
«Азартный игрок», — решил Ивэн.
— Благодарю вас, — произнес он вслух. — Большое спасибо.
Он допил свой сидр, положил на стол шесть пенсов и с неохотой вышел под накрапывающий дождик.
Остаток дня он потратил на визиты к сапожнику, шляпнику, белошвейке и портному. Ничего нового, как он и предполагал, узнать ему не удалось.
Затем Ивэн купил свежий пирог с угрем у торговца на Гилфорд-стрит и, остановив кеб, велел ехать к клубу «Будлз», членом которого был когда-то Джосселин Грей.
Там на вопросы отвечали весьма неохотно. Это был один из самых аристократических клубов Лондона, и слуги старались поменьше болтать о его членах, чтобы не лишиться выгодного места. За полтора часа Ивэн вытянул из неразговорчивых собеседников, что майор Грей действительно являлся членом клуба; будучи в городе, заходил постоянно (как и все прочие джентльмены); в карты поигрывал; возможно, бывал иногда должен, но, разумеется, долги платил. Карточный долг — вопрос чести для джентльмена. Торговец может и подождать, а джентльмен с джентльменом рассчитается непременно.
Не мог бы мистер Ивэн поговорить с кем-нибудь из клубных приятелей майора Грея?
Только если у мистера Ивэна имеется специальное на то разрешение. Есть ли оно у мистера Ивэна?
Никакого разрешения у мистера Ивэна не было.
Новых фактов не прибавилось, но кое-какие мысли появились.
Отослав Ивэна, Монк вернулся в полицейский участок и прошел в свой кабинет, где достал записи старых дел и погрузился в чтение. Легче ему от этого не стало.
Если его страхи относительно дела Джосселина Грея имеют под собой почву (скандал в обществе, сексуальные извращения, шантаж и убийство), то ему предстоит пройти по узкой тропе меж двух огней: либо шумный провал, либо успех, чреватый еще большими неприятностями. Что стоит человеку, избившему до смерти любовника или зарвавшегося шантажиста, убрать с дороги какого-то там полицейского! Скверное дело — это еще мягко сказано.
Значит, Ранкорн поручил Монку это расследование умышленно? Судя по послужному списку, Монк быстро продвигался вперед по службе — интересно, какой ценой? Кому еще, кроме него, пришлось расплачиваться потом и кровью за его успехи? Несомненно, увлеченный одной лишь работой, Монк постоянно оттачивал мастерство, накапливал знания, учился вести себя в обществе, одеваться, вести беседу. С болезненной ясностью он видел теперь себя самого как бы со стороны: постоянный труд, скрупулезное внимание к деталям, вспышки блестящей интуиции… И умение использовать подходящих людей, а при необходимости без колебаний заменять одного человека другим. Кажется, Монк был верен только правосудию. Могла ли эта черта сыщика ускользнуть от Ранкорна, стоящего на его пути?
Карьера — от мальчишки из рыбацкого поселка до инспектора столичной полиции — была поистине стремительна. За двенадцать лет Монк достиг того, на что другим людям потребовалось бы два десятилетия. Монк наступал Ранкорну на пятки; в ближайшее время он явно собирался занять кресло своего начальника, а то и замахнуться еще выше.
Возможно, все теперь зависело от расследования дела Грея.
Стремительно продвигаясь по службе, Монк без сожаления оставлял позади менее одаренных коллег. Его богом была истина. Там, где законы допускали двоякое толкование или умалчивали о чем-то, он полагался на чувство справедливости. Пробегая глазами собственные старые дела, он не находил ни намека на то, что у него имелись и другие побуждения — например, сочувствие к жертвам. Его ярость была направлена не на отдельных преступников: он боролся против тех сил, что порождают нищету и преступления, против мира трущоб — царства насилия, вымогательства и проституции.
Монк восхищался незнакомцем, чья личность возникала перед ним при чтении старых уголовных дел, поражался его проницательности и профессионализму, энергии и упорству, склонял голову перед его отвагой, но полюбить его он не мог. Ни душевной теплоты, ни слабостей, ни следа простых человеческих надежд и страхов. Казалось, единственной страстью незнакомца было преследование лжи и несправедливости. Однако, судя по бесстрастным отчетам, ненавидя само зло, он был абсолютно равнодушен к жертвами злодеяний.
Почему Ивэн так рвался работать с ним? Чтобы научиться его методам работы? Монку стало стыдно от одной этой мысли. Менее всего ему хотелось бы, чтобы Ивэн стал его точной копией. Люди меняются незаметно, исподволь — капля по капле, день за днем. Неплохо было бы поделиться с Ивэном профессиональными навыками, не передавая ему при этом своих амбиций.
Ранкорна вполне можно было понять. Как еще относиться к человеку, который видит в тебе лишь препятствие? Потому он и всучил Монку это дело, которое приведет либо к провалу, либо к грандиозному скандалу, которого высшие чины полиции никогда не простят.
Монк слепо смотрел на исписанные страницы. Человек, возникавший в его воображении, был таким же схематичным, как Джосселин Грей: даже более того — Грея хотя бы любили за обаяние, умение развеселить людей, заставить их забыть на минуту о своих невзгодах.
Сам Монк не помнил о себе ничего, если не считать того внезапного просветления в Шелбурне. Но, может быть, память еще вернется к нему? Надо просто набраться терпения.
Сам Монк не помнил о себе ничего, если не считать того внезапного просветления в Шелбурне. Но, может быть, память еще вернется к нему? Надо просто набраться терпения.
Кроме того, его тревожили мысли о женщине в церкви, миссис Лэттерли. После несчастного случая они виделись всего дважды, и тем не менее ее лицо не дает ему покоя. Почему? Может быть, он потратил на ее дело много сил и времени, часто с ней встречался? Разумеется, ничего личного — пропасть между ними слишком велика. Но если Монк посмел лелеять какие-то надежды, значит, его амбиции действительно непомерны. При мысли, что он не смог скрыть своего волнения при их последней встрече, Монка бросило в жар. Священник обратился к ней: «Миссис…» Она была в трауре. В трауре по свекру или по мужу? Он обязан загладить возникшую неловкость! Прежде всего следует выяснить, что он все-таки раскопал по этому делу, связанному, кажется, с недавней кончиной ее свекра.
Монк снова перерыл все записи, но нигде не нашел упоминаний о семье Лэттерли. Внезапно ему пришло в голову, что Ранкорн передал дело кому-то другому, пока Монк валялся в больнице. Он вполне мог так поступить, если речь шла о подозрительной смерти.
Да, но тогда почему полицейский, которому поручили расследование, ни разу не обратился ни к самой миссис Лэттерли, ни к ее мужу, если тот, разумеется, жив? Монк отложил бумаги и направился к Ранкорну. По дороге он не без удивления отметил, что за окнами совсем уже темно.
Ранкорн был еще у себя, однако собирался уходить. Поздний визит Монка не был для него неожиданностью.
— Возвращаетесь к привычному ритму? — сухо заметил он. — Неудивительно, что вы до сих пор не женаты, работа заменяет вам супругу. Не очень-то, наверное, вам уютно приходится зимними ночами, — добавил он с удовлетворением. — Что у вас?
— Лэттерли.
Монк был раздражен упоминанием о своих прежних привычках. До несчастного случая такие шутки вряд ли могли вывести его из себя. Но теперь он чувствовал себя более уязвимым.
— Что? — Ранкорн уставился на него, непонимающе сдвинув брови; левый глаз недобро прищурился.
— Лэттерли, — повторил Монк. — Полагаю, вы передали дело кому-то другому, пока я болел?
— В первый раз об этом слышу, — отрезал Ранкорн.
— У меня было дело человека по фамилии Лэттерли. То ли он покончил с собой, то ли был убит…
Ранкорн поднялся и направился к висящему на крюке пальто.
— Ах, вы об этом… Вы же сами пришли к выводу, что произошло самоубийство, и закрыли дело за пару недель до несчастного случая. Что это с вами? У вас память отшибло?
— Я все отлично помню! — огрызнулся Монк, хотя самого так и обдало жаром. Дай бог, чтобы лицо его не выдало. — Но материалы по этому делу у меня исчезли. Я решил, что вы усомнились в результатах и передали дело другому.
— О! — Ранкорн с усмешкой оделся, натянул перчатки. — Да нет, расследование было просто прекращено. Я никому не передавал его. Забудьте вы об этом бедняге-самоубийце Лэттерли и вернитесь-ка к Грею, который определенно себя не убивал. Вы выяснили что-нибудь новенькое? Действуйте, Монк, действуйте, что-то вы на этот раз сами на себя не похожи! Что там с этим Йитсом?
— Ничего обнадеживающего, сэр.
Монк был уязвлен и даже не смог скрыть этого.
Ранкорн нахлобучил шляпу, усмехнулся и вперил в Монка лучистый взгляд.
— Стало быть, вы решили заняться друзьями и близкими Грея, не так ли? — с видимым удовлетворением произнес он. — И даже скорее подругами. Вполне вероятно, что вынырнет какой-нибудь ревнивый муж. Чего я терпеть не могу, так это такие вот расследования. Помяните мои слова, за этим убийством скрывается что-то весьма скверное. — Он взглянул на Монка искоса. — Только вы один можете все это распутать. Попытайте-ка снова счастья в Шелбурне! — С откровенно ликующим видом он обмотал шарф вокруг шеи и вышел.
Монк не поехал в Шелбурн ни на следующий день, ни на той неделе вообще. Он знал, что визит туда неизбежен, но ему хотелось предстать во всеоружии, во-первых, чтобы успешно провести расследование, а во-вторых, чтобы его вмешательство в частную жизнь Шелбурнов (или кто там еще мог убить Джосселина Грея) не казалось слишком оскорбительным. Монк знал, что сильные мира сего отличаются теми же слабостями, что и простые люди, но, в отличие от них, не останавливаются ни перед чем, лишь бы их грешки не выплыли наружу и не стали предметом насмешек и осуждения. Откуда это было ему известно? Скорее всего, интуиция.
Вместо этого утром следующего дня он вместе с Ивэном снова направился в дом на Мекленбург-сквер: не искать следы убийцы, а выяснить кое-что о самом Грее. Оба полицейских шагали погруженные каждый в свои мысли, лишь изредка обмениваясь случайными фразами, и все же Монк был рад, что идет туда не один. Квартира Грея подавляла его. Там давно уже не было ни крови, ни мертвого тела, но там от самих стен веяло ненавистью. Монку наверняка приходилось раньше видеть множество смертей; пора уже было к ним привыкнуть. Несчастные случаи, бессмысленные убийства, совершенные в запальчивости, жестокость загнанного в угол преступника. Однако смерть Грея наводила на мысли о страсти, об узах ненависти, связывавших убийцу и жертву.
В комнате, где совершилось преступление, было прохладнее, чем в остальных помещениях. В проникавшем через высокие окна бледном свете мебель казалась чересчур громоздкой. Монк оглянулся на Ивэна, желая понять, какие чувства испытывает его помощник. Однако лицо Ивэна выражало лишь легкое неудовольствие из-за того, что ему предстоит рыться в чужих письмах, обшаривать бюро и ворошить содержимое выдвижных ящиков.
В застоявшемся воздухе соседней спальни чувствовалась затхлость, окна были плотно закрыты. На всем уже лежал тонкий слой пыли. Монк осмотрел буфет и занялся гардеробом. Несомненно, Грей знал толк в одежде, у него был безупречный вкус, хотя кошелек подчас пустовал. Несколько наборов золотых запонок с фамильным гербом, пара — с личными инициалами Грея. Три булавки для галстука, из них одна — с крупной жемчужиной; гребни с серебряными спинками; футляр из свиной кожи с туалетными принадлежностями. Какой бы грабитель оставил все эти вещицы без внимания! Масса платков с монограммами, шелковые и льняные рубашки, галстуки, носки, нижнее белье. Монк был удивлен и несколько задет собственной осведомленностью: он знал цену каждого предмета с точностью до нескольких шиллингов. Интересно, откуда?
В верхних ящиках Монк надеялся найти письма, слишком личные, чтобы хранить их вместе со счетами и случайной перепиской в бюро, но, ничего не обнаружив, вернулся в комнату. Ивэн все еще неподвижно стоял перед бюро. Не сговариваясь, оба вели себя очень тихо, словно боясь потревожить витающую здесь душу покойного.
За окном громыхали колеса экипажей, стучали копыта, раздавались крики уличного торговца.
— Ну? — произнес Монк едва ли не шепотом.
Ивэн вздрогнул и обернулся. Лицо его было напряжено.
— Здесь довольно много писем, сэр. Я, право, не знаю, что с ними со всеми делать. Несколько писем — от его невестки Розамонд Шелбурн; одно — довольно резкое — от Лоуэлла. Он ведь сейчас лорд Шелбурн, не так ли? Совсем свежее — от матери. Кстати, оно единственное: похоже, он не хранил ее письма. Несколько посланий — от семьи Доулиш, тоже незадолго до смерти; в том числе — приглашение погостить у них недельку. Стиль весьма дружеский. — Он слегка скривил рот. — А в том, что от Аманды Доулиш, мне кажется, даже более чем дружеский. Вообще, множество приглашений — и все недавние. Видимо, у Грея не было привычки оставлять у себя старые письма. Да и дневника нигде нет. Забавно. — Он взглянул на Монка. — Как считаете, такой джентльмен мог вести дневник?
— Полагаю, что да. — Монк подошел к помощнику. — Вероятно, его прихватил убийца… Вы внимательно все осмотрели?
— В бюро его нет. — Ивэн покачал головой. — Я проверил даже потайные ящики. Но зачем прятать дневник?
— Не имею представления, — честно признался Монк, разглядывая бюро. — Разве что его взял убийца. Возможно, там упоминалось его имя. Надо будет заняться этими Доулишами. На письмах есть их адрес?
— О да, я уже записал его.
— Хорошо. Что еще?
— Несколько счетов. Он платил по ним не слишком аккуратно, но об этом я уже знал из разговоров с торговцами. Три счета — от портного, четыре или пять — от белошвейки, два — от торговца вином и коротенькое письмо от семейного поверенного — ответ на просьбу увеличить содержание.
— Я полагаю, отказ?
— Именно так.
— А что-нибудь из клуба, от карточных партнеров?
— Нет, но карточные долги бумаге не поверяют. — Ивэн внезапно улыбнулся. — Так, во всяком случае, говорят.
Монк почувствовал некоторое облегчение.
— Верно, — согласился он. — А прочие письма?
— Одно, весьма сухое, от Чарльза Лэттерли…