Кафьярану – пограничный городок между землями побережья, некогда колонизованными раллабийцами, пришедшими с севера, и Макиштуанским княжеством, где коренной народ совсем дикий. Макиштуанцы-мужчины носят штаны, расшитые бусами-оберегами, и заплетают волосы в мелкие косички, а женщины плетут по две косы и в жару ходят с голой грудью, зато верхнюю часть лица прячут под украшенными бисером матерчатыми полумасками – иначе неприлично.
Ксават рассчитывал найти в этом городишке людей шальной удачи, согласных на любую авантюру, сулящую навар – хотя бы и на расправу с Королем Сорегдийских гор.
За несколько часов беготни кое-кого нашел. Он уже бывал в Кафьярану и знал, где искать. Истинные разбойники, готовы на все, а что не охотники – так числом задавят.
– Устроим облаву, – изложил он свой план Донату. – Вы профессионал, убьете дичь вы, а они вам помогут как загонщики. – Донат сумрачно и степенно кивнул.
– Когда они будут готовы?
– Одна нога здесь, другая там. Отправимся завтра утром. Успеем. До гор недалеко, а вы же сами говорили, что он обычно тянет до последнего, чтобы подольше побыть в человеческой шкуре. На этом его и поймаем. Наши ребята отрежут его от заповедной территории, так что он не сможет туда проскочить, и тогда вы добудете его голову.
Ксават восхищался собственным планом: истинный стратег, имперское мышление проявил! Но Пеларчи похвалил скупо, словно чайную ложку микстуры отмерил:
– Неплохо. Попробуем.
Хорошая новость: Донат с Келхаром расплевались, не придется больше терпеть узколицего урода. В последнем этапе охоты он участвовать не сможет из-за сломанной руки, и вдобавок заявил, что считает свое ученичество завершенным. Теперь этот высокородный босяк отправится в Севегодх, в свои родные края, чтобы там на оборотней охотиться. Пеларчи сдержанно пожелал ему удачи.
А нынче после обеда Келхар собрался убить Элизу. Девка-дура не подозревала, что ее ждет, зато Ксават сразу понял, не тупак ведь.
Они стояли рядышком на каменной террасе гостиницы, откуда открывался вид на Кафьярану: ближе, среди зелени садов, кирпичные домики попроще, без затей, дальше – изящные светлые постройки с башенками и изысканно очерченными изгибами крыш.
– Прошу вас, Элиза, пойдемте со мной туда, – слегка запинаясь от дикого напряжения, уламывал дуреху убийца. – Покажу вам древние храмы… Там, знаете, есть храм Девятирукого, покровителя рода Севегустов, а также храм Прародительницы… Они действующие, я спрашивал. Мы могли бы туда зайти… Если вы на это согласитесь… – в его замирающем голосе все явственней ощущался страх, но потом он совладал с нервами и заговорил уверенней. – Да просто прогуляемся, я буду экскурсоводом, смотрите, погода какая хорошая…
Его левая рука висела на перевязи, а правая лежала на пыльных каменных перилах, и Ксават видел, что мозолистая белая кисть мелко подрагивает. Только глянуть на эту руку – сразу ясно: худое замышляет! И хочется ему это сделать, и колется, потому как несдобровать, ежели поймают.
– Да, конечно, пойдемте, – приветливо отозвалась Элиза.
Не догадалась, что ее будут убивать.
Понятное дело, Келхар, при своей отвратной наружности, по части женского пола совсем свихнулся, раз его уродом считают. А он и есть урод. Ксават удовлетворенно глянул в зеркало – приятные мужественные черты, ухоженные усы, впечатление самое выигрышное! Потом посмотрел в окно: Севегуст в цивильном костюме и Элиза, распустившая золотисто-русые волосы, в длинном платье с оборками, удалялись от гостиницы по тихой улочке. Гипс для задуманного не помеха: такой, как этот Келхар, и одной рукой убьет – моргнуть не успеешь.
Пришли нанятые Ксаватом загонщики. Восемь рыл. Донату не понравились, однако старый охотник не отослал их. Смерил каждого тяжелым, как чугунная гиря, взглядом, изложил требования: беспрекословно подчиняться, соблюдать сухой закон, не устраивать свар, без спросу не отлучаться, если возникнут какие-нибудь странные ощущения или предчувствия – сразу сообщать, кого назначат поваром – не отлынивать.
Те все это выслушали, зыркая на господина начальника оценивающе: мол, гонора у тебя во сколько, а сладишь с нами или нет? Это ведь не ученики-охотники и не императорские солдаты, приученные к повиновению, это люди шальной удачи, истинная вольница! Ради сокровищ Короля Сорегдийских гор они готовы стерпеть железную дисциплину, зато после как разгуляются… С ними надо держать ухо востро, чтобы твой законный кусок из глотки не вырвали. Спасение души – это само собой, но оставаться без навара Клетчаб тоже не хотел. У него аж дыхание спирало при мысли о том, сколько золота, звонкой монеты и всяких прочих ценностей нахапала окаянная тварь за минувшие тысячелетия. И все эти несметные богатства достанутся им, охотникам-первопроходцам!
Донат прочитал новоявленным загонщикам целую лекцию об азах охотничьего ремесла. Ознакомил с планом действий: на трех машинах прочесываем местность вдоль границы заповедной территории (кому дорога жизнь, за границу не соваться!); при обнаружении дичи дать сигнал остальным; не стрелять понапрасну, поскольку пули его не берут, использовать холодное оружие, в том числе метательное, а также сети.
Люди шальной удачи слушали с пониманием. Общество подобралось пестрое. Огромный сутуловатый парень в меховой безрукавке на голое тело, похож на пирата с Решарвакского архипелага. Трое смуглокожих туземцев – гортанная речь, масса мелких косичек, в глазах рябит от нашитых на одежду бусин-оберегов. Прилизанный северянин, манеры выдают культурного столичного жителя, взгляд холодный и скользкий, та еще бестия. Матерый бандюга из Окаянного мира – скорее всего, беглый государственный невольник из числа тех иммигрантов, кого так и не сделали полугражданами. А этот щеголь, судя по его певучему выговору и привычке небрежно сплевывать сквозь зубы – наш, хасетанский! Придется следить за собой, чтобы земляка не признал… До безобразия обросший мужик, неуживчивый деревенский мордоворот из местных. О Дважды Истребителе Донате Пеларчи большинство из них слышало, и на охоте они будут ему подчиняться, а после дела можно и без Доната.
– Что, хороши молодцы? – спросил Ксават со сдержанной гордостью, когда навербованных им помощников до утра отпустили.
– Келхар сказал бы, что это сброд, – хмуро, с нотками раздражения, ответил Донат.
– А кто для него не сброд? – Ксават махнул рукой. – Разве только он сам, да, возможно, государь император. У моих рекрутов гонора такого нет, зато дельце мы с ними сделаем, не подкачают.
Сам Келхар вернулся в сумерках, вместе с Элизой. Улыбаются, держатся за руки.
«Ишь ты, живая…» – удивился Ксават.
Выждав, когда Элиза уйдет, он тоже прикинулся, что уходит, а сам остановился в коридорчике между старой каменной террасой и опоясывающей первый этаж галереей, послушать разговор охотников. Донат рассказал о загонщиках; Келхар, как и можно было предвидеть, обозвал их «сбродом», потом добавил:
– Учитель, охотиться на него с шайкой мерзавцев – это, по-моему, плохая идея. Его надо убить на дуэли, один на один.
– Келхар, и вы туда же! Это оборотень, тварь, нелюдь. Неужели вы видите в нем себе подобного?
– Я помню, кто он такой, но он заслуживает поединка.
– Да нет в подлунном мире такого мастера среди смертных людей, который справится с ним один на один! Против него надо выходить по меньшей мере вдвоем. Вы пытались убить его в одиночку – и чем это закончилось?
– Моим поражением, – бесстрастно отозвался Келхар. – Я намерен совершенствовать свое мастерство, и когда пойму, что готов, снова брошу ему вызов.
– Келхар, он ведь уже вас купил, – с нотками неодобрения заметил Донат. – Не деньгами, не выгодой, а своим личным обаянием. Я слышал о том, что он умеет располагать к себе людей. Вы человек тонко чувствующий, и он сумел задеть какие-то струны в вашей душе. Честная дуэль – это для него еще одна увлекательная игра. Между нами говоря, я прекрасно вижу, что Ревернух набрал мерзавцев, по которым каторга плачет. Зато их никаким обаянием не проймешь, их интересуют только деньги, выпивка, удовлетворение похоти. То, что сверх этого, они не понимают. Ревернух посулил им накопленные тварью богатства, поэтому они пойдут за нами хоть на край света. Иногда и от сброда есть польза.
– Учитель, с этим криминальным быдлом надо поосторожнее…
Дальше Ксават слушать не стал. Через коридорчик тянет сквозняком и кухонными запахами; глазурованная плитка печально поблескивает, бередит душу – какое-то далекое-далекое воспоминание, не факт, что из этой жизни; шныряющий туда-сюда слуга дважды его задел – мол, пеняй на себя, ежели на дороге торчишь – и обругать не моги, охотники услышат.
Не дожидаясь третьего раза, Ксават свернул в галерею. Главное он усек: Донат Пеларчи смотрит на вещи правильно и до конца этой охоты будет действовать с ним заодно. А высокородный Келхар пускай катится, куда хочет.
С галереи видны были домики окраины, плавающие в густых синих сумерках. Окошки светились. Это не похожее на Хасетан западное захолустье вызвало у Ксавата прилив горького раздражения. А в Хасетан ему все еще нет дороги.
«Скоро уже… – подумал Клетчаб, сжав кулаки. – Недолго тебе осталось, оглоед окаянный!»
– Господин Ревернух, я хотела с вами поговорить.
Голос Элизы прозвучал негромко, но резко, без уважительных интонаций. Разве так обращаются к непосредственному начальнику? Он повернулся, но осадить дрянь-девку не успел.
– Я давно решила, что когда-нибудь все вам выскажу! – Элиза и смотрела нехорошо – дерзко, в упор. – Теперь послушаете меня на прощание. Самомнения у вас выше крыши, а на самом деле вы полный ноль! Мне противно вспоминать, что я была вашей любовницей. Как вы гордитесь своими мужскими достоинствами, а гордиться-то нечем, трахнуть каждый может, главное – поведение, поступки, порядочность. Келхар и Донат – вот это мужчины! А вы всего-навсего старый жулик, вы нашу с Виленом зарплату прикарманивали, как обыкновенный воришка. Подавитесь моей зарплатой! Надеюсь, что подавитесь!
– Ты что себе позволяешь, срань собачья! – ахнул опешивший Ксават.
Она ничуть не испугалась.
– Ага, что вы еще можете сказать? Знаете, вас действительно окружает со всех сторон срань собачья, потому что ничего другого для вас не существует. Это у вас дар такой магический – все, к чему прикоснетесь, превращать в срань собачью! Ну и купайтесь в ней на здоровье!
– Какова дрянь, да я тебя…
– Не забывайтесь, вы разговариваете с Элизой цан Севегуст.
Ксават открыл рот – да так и закрыл. Вот оно что…
– Я жду извинений, – она чувствовала себя победительницей.
Делать нечего – пришлось, запихнувши подальше гордость, наклеить на лицо какую ни на есть любезную улыбочку и выцедить извинение. Иначе высокородный Келхар за оскорбление своей супруги вызовет на дуэль и прихлопнет без зазрения совести. Или же просто поколотит до полусмерти, тоже невелика радость. Ксават чувствовал себя оплеванным, а куда денешься?
Стало быть, когда Келхар звал ее на послеобеденную прогулку, этого урода корчило от страха, что красавица Элиза его брачное предложение отвергнет. Аж дрожал весь… Строит из себя героя, а сам оказался форменным трусом – прямо капля бальзама на Клетчабову рану!
– Примите мои поздравления с законным замужеством, госпожа цан Севегуст, со всяческими пожеланиями, – хоть и распирала Ксавата злость на мерзавку, а все ж сумел проговорить эту срань с елейной миной светского человека. – А позвольте полюбопытствовать, жить-то на что собираетесь, ежели ни у вас, ни у новоиспеченного супруга ни гроша за душой?
– Вы думаете, охотник на оборотней не сможет заработать на жизнь? – Тон, как у самой натуральной высокородной.
– А вы знаете, какая у этой профессии смертность? – осклабился, торжествуя, Ксават. – Каждый второй через три-четыре года труп, до старости доживают единицы, Донат Пеларчи – редкое исключение, подтверждающее общее правило. А ваш Келхар, считай, вообще меченый, Сорегдийский оборотень его запомнил! Охотники на тварей долго не живут, а у многих даже могилы нет, слопали – и нет человечка. Хорошую судьбу вы себе выбрали! Ну, да вы же сама себе хозяйка, с приставкой «цан», важная дама!
Отбрил ее. Теперь главное – красиво уйти, пока она ничего не успела сказать в ответ. Он и ушел, за поворотом налетел впотьмах на парня с ведром кухонных помоев, содержимое выплеснулось и попало обоим на штаны. Наскоро обругав растяпу, Ксават выскочил на улицу. Какая-нибудь хасетанская бой-деваха догнала бы его, чтобы доругаться, но эта новоявленная аристократка не стала преследовать оппонента.
Окраинная улочка с одноэтажными домами. Низкая ущербная луна висит над слегка посеребренными треугольниками крыш. Новые штаны благоухают прокисшим супом – удружил Ксавату гостиничный малый! Проехал автомобиль, рисунок на его лакированных боках в тусклом свете фонарей был неразличим, как медуза в воде. За забором играли на флейте – так себе мотивчик, с хасетанской музыкой не сравнить.
Ксават, шагавший, куда глаза глядят, резко остановился. Замер. Словно примерз к мостовой.
Элиза назвала его «старым жуликом». Откуда она знает?!!
Он бросился прочь от гостиницы, от домишек, от флейты, выскочил на заасфальтированную дорогу, зашагал по ней в темноту, а мысли скакали и бились внутри черепной коробки, словно стая прыгунцов в запертой комнате.
Значит, он чем-то себя выдал? Чем? И догадался ли о том, кто он такой, еще кто-нибудь, кроме Элизы? И если да, подозревают ли они насчет зеркала-перевертыша, и сообщили уже цепнякам или нет?
Чуток успокоившись, начал восстанавливать в памяти разговор, фразу за фразой… Потом, замедлив шаг, с неимоверным облегчением ухмыльнулся и шумно вздохнул.
Никакого разоблачения. Оскорбляла его дрянь девка, а он принял брань за намек. Хвала Безмолвному, никто ничего не знает.
Огляделся по сторонам: куда его занесло? Загородная дорога, справа виднеются огни Кафьярану, слева как будто темное поле, и неподалеку, за обочиной, сторожка с освещенным окном. Погуляли – и будет, пора возвращаться.
Засунув руки в карманы, Ревернух повернул к скоплению желтых огоньков, сделал несколько шагов – и снова замер, а созвездия в бездонном ночном небе переливались, перешептывались и посмеивались, наблюдая за ним сверху.
Его сразило обидное открытие: Келхар и Элиза – не нищие!
Если представитель древнего знатного рода, отмеченного печатью вырождения, берет в жены девушку из сопредельного мира, невесте полагается приданое из специального императорского фонда. Программа такая государственная, дабы предотвратить угасание иллихейской аристократии.
Выходит, Келхар своего не упустил! То-то он так трясся, пока гадал, скажет она «да» или «нет»… Императорских деньжат хватит, чтобы выкупить родовое поместье цан Севегустов и зажить там припеваючи, а ежели он еще и тварей в округе истребит – стяжает всеобщее уважение. Элиза, успевшая в юном возрасте хлебнуть горя, будет ему верной подругой, будет держаться за свое положение, она ведь девка неглупая. За что, спрашивается, такая везуха им привалила? За что?
От обиды, злой тоски и зависти Клетчабу хотелось выть – и он завыл, обратив лицо к мерцающим созвездиям. Людей-то рядом нет, никто ничего не скажет… А вы бы на месте Клетчаба не завыли?
Подлянка ведь это, когда хорошо не тебе, а другому! Как ни поверни, натуральная подлянка.
Порой он и сам подумывал о том, чтобы жениться на хорошенькой иммигранточке (не на своенравной Элизе, а на такой, чтобы знала свое место) и через это разбогатеть, но – риск разоблачения. Перед тем как получить этакие деньжища из государева фонда, новобрачные должны подтвердить перед Зерцалом Истины искренность своих намерений, а то аферисты водятся не только в Хасетане. «Я, Ксават цан Ревернух…» – стоит ему произнести эти слова, и окаянное волшебное зеркальце запротестует.
Неожиданно Ксават уловил, что ему вторит другой вой – далекий, пугающе низкий, плывущий со стороны темного поля.
Это его отрезвило. Он замолчал, а за полем продолжали выть. Какая-нибудь тварь?.. Он ведь один на пустой дороге, и вокруг – теплая неподвижная чернота, в которой может прятаться что угодно. Осерчав на Элизу, он ушел от человеческого жилья, не думая о риске, но теперь хасетанский здравый смысл очнулся и закатил ему оплеуху.
До маленькой сторожки на краю поля ближе, чем до гостиницы. Окно уютно светится.
Нетрезвый обитатель сторожки, взъерошенный мужичок, выглядел рассеянным и безобидным.
– Я с инспекцией из министерства, – властно объявил Ксават, когда его впустили внутрь. – Вы здесь чем занимаетесь?
– Муслявчиков сторожу, – глуповато улыбнулся мужичок. – Чтобы под колеса не совались. Моя работа – загонять их обратно, ежели с поля на дорогу полезут. А то передавят, а за них деньги плочены, чтобы жук посевы не поел.
«Лодырь, – желчно отметил про себя Ксават. – Устроился, как сыр в масле!»
– А воет кто? – продолжил он строгий допрос, брезгливо оглядывая лежанку, застланную грязным стеганым одеялом в цветочек, некрашеный стол, скопище пустых бутылок в углу.
– Ага, я тоже слышал, совсем рядом выли! Кажись, псих или пьяный дурень, надо бы выйти с фонарем, поглядеть…
– Сам ты дурень! Я имею в виду, в той стороне, за полем. Тварь?
– Не, хвала Пятерым, не тварь. Собака в яме.
– Что еще за собака?
– Я сам-то ее не видел. Там, за полем, старинный домишко из кирпича, развалина, тамошнюю тварь в прошлом году извели. Подполье там есть, ямина с решеткой, и в ней злую собаку закрыли. Парень на мотоцикле заезжал, сказал, не трогать и не выпускать, а то она всех подряд покусает. Мол, это собака важных господ, и за ней скоро святая монахиня приедет. Я-то смотреть не ходил, мне с муслявчиками хлопот хватает.