- Куда? - облизнул губы, сглотнул, - зачем?
- Не понимаете, жаль.
- Дедушка ангел, простите, он понимает, просто смешной он такой...
- И Бога, говорит, - нет, он такой странный...
- Да, конечно, - улыбнулся старик.
Змеи из глаз моих выползли, шелестящие змеи в песке лица, по щекам, вниз, к земле, унося песок в землю, желтый скрипучий песок - в грязную мутную землю: вниз, к земле! Высится черное из тела моего - вниз: к земле; скрученный золотыми лоскутьями снов безотрадных, лови, падай! вскинь ладони в синь стылую неба, изогнись в себе, прянь в себя - мертвым: вниз - к земле! в карусели кипящие солнцем - ослепни, оглохни в песках тела своего; я - не понимаю...
- Где я?
Но не бойся, забудь себя, спи.
- Где, где я?
Но не слушай себя, никого нет; и тебя - нет.
- Я умер?
И смерти - нет.
- Я: умер.
Бескрайние зыбкие луга, залитые покойным светом, тихие туманы томлением тусклым своим давящие горло: случилось, но что?
- Не плачьте, теперь уже, не плачьте, - сказал старик.
- Вас всех... тут... без суда и следствия...
- Дядя Лева, Вы не поняли!
- Не поняли, дядя Лева, смотрите:..
- Смотрите: Бог...
- Уроды, нет же! это лишь глупость! так здесь не бывает, не будет, я боец Красной армии, я... так просто не могу быть! какого несознательного вы из меня тут делаете?!
Почему? но - почему?
- Да потому, что я - не урод! я нормальный советский человек!
Не надо, не плачьте, ну - не надо...
- Там - фашисты, гады, а вы тут... все - с ума сошли, а там, там...
- Дядя Лева, зачем Вы плачете?..
- Из-за фашистов - зачем?
- Они же тоже, все здесь, - как и Вы...
- Ненавижу... ненавижу...
- Дедушка ангел, простите нас!
- Мы не хотели...
- Я понимаю, пусть он делает, что - хочет, я понимаю.
- Дедушка ангел, а фашисты, правда, ему будут?..
- Он просил фашистов...
- Бога не просил, а - фашистов...
Бога не просил.
Глава Третия.
Карта ХХ.
Сперва возвращалось обоняние: запах спирта, значит живой, потом зрение: медсестра у койки, значит, лечат: в больнице.
- Где я?..
- Госпиталь это; Вы меня слышите?
- Не о том... где я был?
- Вас привезли с Юго-Западного; ведь правда, да?
- Белоруссия? там же фашисты...
- Лично товарищ Буденный просил...
- Кто? как? Минск... "Багратион"?.. Гарни... храм, мне подарили... не помню...
- У Вас контузия, но теперь все будет хорошо, верите?
- А фашисты? где фашисты?
- Вам нельзя много говорить, Вам надо спать.
- Спать... Шадай... Иах... Это Кассиэль проклял меня... нет, не помню...
занавес
- Я в Москве, в Москве, - повторял и повторял дядя Лева, - значит, Москва жива, выстояла, гады не прошли...
Плакала четырнадцатилетняя медсестра.
Спи, солдат, спи, не думай, не знай, забывай и ее, и себя - спи, нет ничего на земле, что могло бы сказать, опровергнуть: о, это не сон, - спи; не выстояла Москва, 4 ноября с Воробьевых гор был бы расстрелян в упор Кремль, личный приказ Фюрера Кремль спас: - 7 ноября, утром, в Тушино под бравурные марши Сводного оркестра им. III-его Интернационала приземлился "Юнкерс", а в полдень Адольф Гитлер уже ехал в роскошном, специально доставленном по такому случаю из Берлина, "Хорьхе" - по Тверской во главе мощной танковой колонны 2-ой и 3-ей групп Гудериана и Гота; жители домов распахивали окна, пытались понять - что значит этот грохот на улицах?
Гитлер в машине улыбался, чуть-чуть пугливо, может и понимая, что дурная пуля какого-нибудь патриота вмиг продырявит его голову, а брошенная из окна граната разнесет любимую машину в клочья и дребезги... Гитлер иногда закрывал глаза и, тихо мурлыкая арию Лоэнгрина, кивал головой, словно отвечая на приветствия русской толпы, или говорил что-то Еве, сидящей рядом; на коленях у Евы возились два очаровательных маленьких сеттера - подарок русскому Главнокомандующему товарищу Сталину, по данным агентов фон Шуленбурга и Кестринга Гитлер знал: Сталин тоже уважал именно эту породу, впрочем, "разведка" могла и ошибаться, какая теперь разница!
Жители домов уже размахивали цветами и флагами, цветы летели из распахнутых окон под колеса "Хорьха".
До Москвы оставалось не более десяти-пятнадцати километров, когда Фюрера поразила странная мысль: сверху столица большевиков напоминает круглый аквариум, вроде того, что стоял в комнате матери на втором этажа старого линцевского дома; в мутной воде неба плавали серые рыбы дирижаблей, от нелепо разбросанных по дну зданий подымался тусклый то ли дым, то ли пар: "душно, захлебнусь...", - еще с 1931 года Фюрер не любил самолеты.
Но где-то к полудню холодное ноябрьское солнце пробило тоскливую серую муть облаков, заиграли стекла, отразились в них листья, знамена, все по-старому: вниз, к земле.
Адольф Гитлер ехал по покоренной Москве к Красной площади.
- Мне докладывали: Москва безобразна, но посмотри, как она красива осенью, и эти мясники, фон Бок и Паулюс, хотели ее раздавать моими танками, разрушить моими снарядами! Помнишь Мюнхен? - элегантная помесь позднего барокко и этого еврейского модерна, вот! вот доказательство! кабалистическое письмо на службе архитектуры - меандры Палестины - витки и закорючки модерна... Но воля ампира, даже здесь - колонны, мощь, попирающая землю и небо, простота и строгость ампира... строгость ампира...
- Так; о, наши щенки будто уснули, как ты думаешь, они понравятся Сталину?
- А? - Гитлер пожал плечами и зевнул, - хоть павианы! у него нет выбора, мы приехали, вот - Кремль.
Машина притормозила у Мавзолея, советские и фашистские солдаты взяли "на караул", грянули "хайль!"
- Я сам! - резко бросил Гитлер, распахнул дверцу, выбирался из машины.
"Какой странный зиккурат кровавого цвета... почему вдруг будто бы: тихо?.."
- Сейчас щенков подарим, сейчас?
- Что? щенков?! - Гитлер обернулся.
"Где Сталин?"
- Хайль! Первый заместитель Заведующего отделами Внутренней и Внешней пролонгации Восточнославянского сектора товарищ Берия к Вашим услугам, нам поручено отвести Вас на веранду Мавзолея, товарищ Сталин уже ждет Вас!
- Наконец-то; куда?
- Пожалуйста...
- Ева, в машину, сейчас официальная часть, все потом.
- Сегодня обещали дождь, мой Фюрер, глупые синоптики не понимали, на что они обрекают себя, кстати, как Вам приглянулась Москва? были произведены специальные работы по очистке... Вы, кстати, любите охоту? вечером поедем...
- Язык без костей, товарищ Лаврентий, человека душит; я приветствую Брата моего господина Фюрера.
Рукопожатия. Фотографы. Оркестр.
Парад.
"Хм, охота..." - Берия поджал губы; настроение Фюрера было, несомненно, испорчено.
Действие Четвертое.
"Ничего нет."
- Зря не досидели спектакль, а, Прохор, а?
- Эх, Уся, разве ж это - театр!
- То верно, конечно, раньше был театр - да.
- А это - говно.
- Эк, ты, Прохор... есть и ничего себе.
Шли молча; миновали Лужскую заставу, вышли к Шабловке. Мимо радиотолкучки, булочной, аптеки - свернули в обширную арку еще настоящего, каменного дома; гулкая мрачная арка, метров на двадцать, тяжелым эхом разбрасывала шаги случайных вечерних прохожих, словно вышвыривая из нутра своего, туда, где через заросший липами и вишнями (привозили лет десять еще назад детскую площадку: самосвал песка, грибок и доски, грибок остался - в липах; липы все равно разрастались, копали трубы, липы и вишни, вестимо, рубили, - упало как-то дерево, трубу прорвало, двор затопило, воду отсосали, не копали больше, а липы с вишнями, - что им?) - через дворовые заросли можно выйти к Коллежскому валу, кстати, зачем?
- У Соломона тут праздники были...
- Ты про ящик?
Прохор и Устин переглянулись. Ну да, еще бы! И свернули с Коллежского обратно, к Липецкой, через железку; на Лужское кладбище.
- Соломон обрадуется, - говорили, - про театр расскажем.
Были еще ворота открыты. Луна выявлялась, вытягивая тусклые тени из дорожек асфальтовых, плит, надгробий. Где-то... а ведь на кладбище - это всегда "где-то", замечали: по кладбищу можно идти долго, очень долго; центральная аллея, колумбарий, афганцы, коммунисты, ученые, потом, если чуть под горку, где асфальтовые дорожки сперва трескаются и - напрочь исчезают потом, там уже даже и не идти, а продираться: клены, акации, ели, осины; днем света нет, ночью - тьмы, все не так! тишина? нет, запах, запах пыли и влаги растворяет в себе любой звук, взмахнула ворона с креста, рухнула на ограду сухая еловая ветка - ни звука, потому что все равно: тишина.
И только, почти хрустальные, звенят черные ветви деревьев, точно черные колокольчики: покойники, может, смеются так. Тишина звона морозных колокольчиков.
Глава Четвертая.
"Birke im Felde".
- Соломон Борисыч, честно: я не знаю, что мне делать...
- Да чего я могу сказать? ты девушка в уме, взрослая, живи как живется, пилюй на них, тьфу, - и в все тут!
- На кого - на них? Вы о чем?
- Ну... ты, небось, опять с папой повздорила?
- С папой? ах, да... да не совсем, чтобы...
- Ты как-нибудь с ним... он, ну - совсем плохой.
- Ты как-нибудь с ним... он, ну - совсем плохой.
- Пьет много?
- Ты - меня об этом спрашиваешь? Да, - мы пьем! Мы выпиваем, потому что, - Соломон запнулся, - впрочем, ты же сама все видишь... покойники кругом, а мы пьем; а ты знаешь, у меня недавно вот какая история вышла, думал: брошу, сбегу отсюда к богу в рай, нет же, видать так уж вышло... собачку мы нашли...
- Соломон Борисыч!
- Ну да, нашли собаку...
- Соломон Борисыч, я спросить хотела: как...
- Так ты не про папу?
- Нет; вот, я совсем не знаю, у кого...
Рита положила завернутого в бортовку - на стол.
- Что там? ветка какая, или...
- Да Вы гляньте.
- Чего это?
- Угу; нет, Вы посмотрите.
Развернула бортовку.
Соломон поджал губы, мельком глянул в окошко, шумно вдохнул, потряс головой, рассмеялся:
- Ну, рассказывай: где стащила?
- Помогите мне, Вы как-то говорили, - у Вас есть знакомый...
- У меня - знакомый по этим... - Соломон брезгливо поежился, - а я думал: там ветка какая или рельса...
- Вы же говорили: экстрасенс, что ли, маг там какой-то я ведь не помню!
- Ты чего кричишь? я-то думал: там... а тут... Слушай, сдай его в "антиквар" - и все тут!
- Зачем Вы так? пожалуйста, вспомните, у него еще фамилия была: Кристаллов или, может, Кри... Крю...
- А! Хрусталев! ну конечно, мы же давеча в "пьяню" сыграли, смешной человечек, его в прошлом году Галлубин притащил... я - что: называл его этим "сенсом" или магом?
- Угу.
- Пьяный был; да какой он "сенс", так... вот, не пьет правда, это да, а так - нашего посола, молодой, правда, еще...
- А в какой-нибудь магии он не...
- Да какая магия? друг у него недавно умер, ну, как недавно? полгода назад, весною, какая ему теперь магия? Ты меня послушай, вот было мне лет двадцать, я на картах гадал - ну и что? вот теперь здесь сижу, а то по молодости мы все стилягами тогда были, музыка разная модная, танцы, диссиденты... А вообще, Марго, снеси ты эту игрушку на рынок, а насчет магии - в церкву вашу сходи, там хоть и смешно так, а все ж - люди добрые, мож - чего присоветуют, хотя и разное бывает, вот, надысь, Егорыч, и вроде в Бога верует, и вон на прошлой неделе ящичек водяры приволок, а только как лишку хватит, - ты знаешь: он же-таки и песика моего...
- Соломон Борисыч, а вот про этого, ну, который: Хра... Хри...
- А, ну да, - Хрусталев! ну ты позвони ему, или - давай я сам лучше позвоню, на недельке-другой.
- Мне быстрей бы...
- Экая ты! ну сама звони, записывай... Штуку, штуку эту со стола-то убери, я пока телефон найду... Ты вообще поаккуратнее с ним, странный он, а, - вот, записывай... Илья Хрусталев, вообще-то он любит, когда его по фамилии называют.
- Угу, понятно.
- А этот, твой, - давай я сам его куда снесу...
- Нет-нет, спасибо, не надо! Я сейчас уж пойду уж...
- А, ну бывай, папе кланяйся.
- Так он же...
- Ах, ну да, дурак: забыл! еще Устинычу не хватало, чтобы дочка его с его же собутыльниками разговоры водила... Да, Хрусталеву передай - он мне пятьсот должен, так и скажи ему!..
"Дались они мне все! Что я делаю? Ведь совсем крыша едет..."
занавес
- Это что ж он пьет без нас, а Уся?
- Вот и присоединимся, эй!.. Ритка?!
- Папка...
- Ты - здесь? Какой черт ты делаешь?! Где мать?!
- Дома, может быть... Папка, я здесь по делу...
- Нет, ты глянь, по делу она! она по делу! Хороша краля, чья куртка на тебе, матерью перешитая! ты... Всякую дрянь таскаешь! что еще такое у тебя?
- Устин Константинович, полно уж, вы тут располагайтесь, а я вот провожу...
- А, Соломон! что ж ты, пархач, дочь мою любимую... я к тебе всей, можно сказать, душой, а ты! А ты что, Прохор?!
- Да давно бы уж в домик вошли, Прохор, ну хоть ты скажи ему...
- А ты что смотришь, марш - домой!
- А маме - что?
- Вот и скажи, - Устин сплюнул, - в театре мы.
Рита отбежала от крыльца метров на десять, крикнула:
- А я - ушла с предпоследнего действия!
* * *
В майском номере от 1958 года, в верхневолжском журнале "Зарядье", в статье профессора Цоpова (высланного из столицы по политическим соображениям) говорилось:
"В 1768 году обрусевший немец иранского происхождения Отто Зикфрид фон Гофр, женившись на столбовой дворянке Наталье Петровне Кудякиной, решил наконец пересмотреть свои религиозные воззрения (фон Гофр считал себя суфием). Пересмотр воззрений ознаменовался постройкой православного храма, где вышеупомянутый фон Гофр и крестился, и венчался. Одна из легенд Нижнего Красноусопья, записанная В.И.Далем летом 1896 года рассказывает о дорожном указателе, что, находясь близ храма, сообщал: "построил сие суфий Отто фон Гофр". Красноусопцам запомнился чудаковатый немец: уже через полвека храм и роскошный Гофровский особняк рядом - именовались не иначе как: "Суфы да Гофры/горы". В 1884 году особняк сгорел, отпрыски фон Гофра перебрались в
С.-Петербург, а несколько пострадавший от пожара храм силами местного прихода был отреставрирован; вот тогда-то, в 1886-ом, он и получил свое трудновыговариваемое название - Суфарговский. Еще и сейчас (хотя справедливости ради надо отметить, что взорвали храм в 1934 году) Нижнее Красноусопье старожилами местными кличется "Суфами да Гофрами", но вряд ли кто вспоминает обрусевшего немецкого суфия Отто Зикфрида фон Гофра..."
* * *
Срочно!
Совершенно секретно!
Его Высочеству
Главе Королевского Итальянского Правительства
Бенито Муссолини.
Лично!
Москва, Кремль
22 ноября 1941 года
Дуче!
Обстановка изменилась настолько сильно, что я принял решение вернуться в Берлин. Я там нужнее своему наpоду, своей нации. В связи с этим я хочу напомнить Вам о нынешней Вашей ответственности за сохpанность Оси. Скоpый мой отъезд из Москвы, веpоятно, усугубит положение на Южных фpонтах, кpоме того, в Беpлине я не задеpжусь, меня ждут в пещеpах Гамподаpа.
"Колеблемый Тpеножник" Беpлин-Pим-Москва должен быть устойчивым только пpи наличие Одной Общей Континентальной силы, способной дань Настоящую Стабильность Евpопе. Еще pаз повтоpяю: Египет! Наши дела в Севеpной Афpике меня действительно тpевожат. К весне я войду в Сфинкса или Земля забудет о существовании Египетской цивилизации.
Обстановка на Севеpо-Востоке.
1. Назначение Сталина Пpедседателем Совнаpкома СССP имеет куда большее стpатегическое и тактическое значение, чем мы пpедполагали. Люди Сиверса в Pусском Отделе Внутpенней Пpолонгации знают имена тех, кто "сделал" Сталина. Об этом я хочу говоpить с Вами конфиденциально.
2. Мои надежды на пpояснение ситуации относительно Высшей власти в Pоссии pухнули. Восточного фpонта нет, Москва у моих ног, но создается впечатление, что по моему отъезду большевистский механизм заpаботает вновь отлажено и четко.
3. Относительно Высоких. Я полагаю, что объединение Мечей и Посохов под Пеpвой каpтой Высшего Аpкана способно уничтожить системы как Пентаклей, так и Кубков. Для полного их pазpушения мне понадобится помощь Католической Цеpкви.
Истоpии тpебуются лишь сумасшедшие фанатики и тупые pемесленники. Иезуиты жгли еpетиков, обеспечивая им дешевую популяpность. Джоpдано Бpуно погиб как pаб, но Галалео Галилей смог наступить на гоpло своей чести pади Идеи. Только Идея движет матеpию! Что такое знание по сpавнению с Идеей? Тупой механизм, безлюдный город. И лишь великий фанатизм одного Человека способен заставить работать армию ученых и прочих подельщиков. Мы должны учиться на ошибках иезуитов, потому что их ошибки - наша слава. Если сто обыкновенных человек не способны умереть за одного Человека, то эти сто уже трупы, прах истории. Но тот, один, умирать не имеет право, он Идея, он адепт Истины, он может позволить себе раздавить еще двести, предать и себя, и свою Истину, но остаться, остаться, чтобы продолжить Движение. Истины годны для ремесленников. Мы живем ради Движения. Мы не собираемся никому его объяснять, нам не нужны люди, таращиеся в небо. Религия - соска для слабых! Многие фанатики от католицизма понимали это. Но их время прошло. Мы начинаем новую историю, новую религию.
Повторяю. Дуче, мне необходимы архивы Ватикана.
Жду Вас в Берлине в начале декабря, буду очень рад обсудить с Вами вышеозначенные вопросы, а если из Непала я вернусь в Берлин к марту, то дальнейший мой путь будет лежать в Рим, в Ватикан.
В заключение я могу заверить Вас, Дуче, в моем искреннем дружеском расположении и к Вам лично, и к Вашему народу.
Адольф Гитлер