— И “Майн кампф”? — тотчас же подловил Забелин жалкого человеконенавистника. — Насколько мне известно, распространение этой книги запрещено.
— Я купил ее в начале девяностых. Нравы тогда были значительно либеральнее.
— А все остальные издания?
Книги, выуженные из тумбочки сторожа, не отличались особым разнообразием: “Некрономикон”, “Сатанинская Библия”, “Сборник литаний и молитв Культа Люцифера”… И целая кипа отксерокопированных брошюр сходной направленности.
— Я много лет занимаюсь изучением сатанизма. И даже собираюсь опубликовать комментарии к “Сатанинской Библии”.
— Почтенное занятие, ничего не скажешь. Вы закончили университет?
— Психологический факультет. Но в последнее время специализировался по шумеро-аккадской мифологии. Отголоски некоторых шумерских культов мертвых можно найти в знаменитом “Некрономиконе”…
Глаза оголтелого адепта шумеро-аккадской мифологии заблестели так нестерпимо, что Забелин зажмурился. На своем веку в Управлении он повидал парочку серийных убийц и с десяток маньяков помельче. И мог с уверенностью утверждать, что именно этим они и отличались от остальных людей — таким вот торжествующим блеском в глазах. Блеском высшего знания о том, что же находится за Чертой.
За чертой смерти.
— И что же там находится, за чертой смерти? — спросил однажды Забелин у одного из своих подследственных, обвиняемого в убийстве пяти человек.
— Жизнь, — ответил тот.
Через полгода он повесился в камере.
— …В том самом “Некрономиконе”, который лежал у вас в тумбочке, — сказал Забелин и поморщился: то ли парень действительно дурачок и не понимает, что над ним нависло. Или просто косит под дурачка. А умники, косящие под дурачков, — только лишний геморрой для следствия. Со временем, конечно, расколется, но нервы потрепать — потреплет.
— Я объяснял вам, я профессионально занимаюсь теорией сатанизма.
— Только теорией? Не применяете знания на практике?
— Я никого не убивал.
— Значит, вас не было около двух суток, — перевел разговор Забелин.
— Чуть меньше, если быть совсем точным. Я уехал в субботу утром и вернулся сюда вечером в воскресенье.
— И вернувшись, не заметили ничего необычного?
— Нет. Я очень устал. Сразу же лег спать.
— И на второй этаж не поднимались?
— Нет. Я вообще нечасто там бываю.
— Как долго вы работаете сторожем? Спасский на секунду задумался.
— Около года. Хотя я не вижу особого смысла в этой своей деятельности. Дом законсервирован, мебель вывезена, красть здесь особенно нечего.
— И все же вы продолжаете работать.
— Да. Это очень выгодное место. Приличная зарплата, минимум обязанностей и масса свободного времени.
— На изучение сатанинских культов, — поддел Спасского Забелин.
— Не только.
— Вас нанял на работу хозяин особняка?
— Нет. Хозяина я никогда не видел. Говорят, что, пока еще строительство было не закончено, с ним произошла какая-то темная история. В подробности мне вдаваться не хотелось.
— Тогда кто же вас нанял?
По лицу Спасского пробежала легкая усмешка.
— Она и нанимала.
— Что значит — “она”? — опешил Забелин.
— Девушка… та самая, которая…
— Вы хотите сказать, что именно гражданка Алексеева…
"Скверно, должно быть, я выгляжу, — подумал Забелин. — Глаза из орбит, и язык во рту не помещается… Вот это сюрприз, мать его за ногу!..”
— Что же вы раньше… — Забелин мог бы многое сказать сатанисту-теоретику, но только махнул рукой.
— Не знаю, почему я этого не сказал. А разве вы всегда можете объяснить свои поступки? — Похоже, сейчас Спасский говорил искренне.
— А теперь, значит, решили об этом рассказать.
— Вы ведь все равно все установите.
— Ну хорошо. На работу вас наняла гражданка Алексеева. Елена Сергеевна.
— Я знал ее под другим именем. И не ты один!
— Под каким же?
— Мицуко. Она называла себя Мицуко.
— Она приезжала сюда?
— Нет. Никогда. Мы встречались в городе. Раз в месяц. Всегда в одном и том же месте. В метро, на выходе из “Маяковской”.
— Вот как! Ей было удобно встречаться с вами в метро?
— Думаю, это мне так было удобно. Я живу недалеко, на Рубинштейна. Мне так было удобно, а она не хотела лишний раз меня напрягать.
Забелин едва не засмеялся в лицо ушлому парню. Похоже, по травле басен этот карманный Гиммлер не имеет себе равных!
— И откуда такая забота?
— Дело в том, что я был одиннадцатым. Одиннадцатым из кандидатов на должность сторожа. И первым, кто согласился здесь работать.
— Что так? — по инерции спросил Забелин, хотя и без его вопроса все было ясно.
Зловещий лабиринт коридора, архитектура, заимствованная прямиком из фильма ужасов, скульптуры и барельефы, от одного присутствия которых хочется пить водку декалитрами. Даже сейчас, когда на улице октябрь, довольно приличная погода и есть какой-то намек на солнце, — и то кровь перманентно стынет в жилах от всего этого дьявольского великолепия. А что творится здесь зимой и поздней осенью? Не каждый человек согласится добровольно обречь себя на заточение в этом склепе. Тут и у здорового крыша поедет…
— Дом мрачноват, — мечтательно произнес Спасский.
— А для вас оказался в самый раз.
— Для меня — да.
— И как же вы вышли на нее?
— На кого?
— На девушку? Ну, и на работу, разумеется.
— По объявлению. Знаете, такие бесплатные газеты… “Центр-плюс” называются. Их в почтовые ящики кладут… По-моему, у меня она где-то сохранилась.
— И что же было в газете?
— Требуется сторож и все такое… Оставьте свое сообщение на пейджере, вам перезвонят. Я оставил. Мы встретились с хозяйкой… Приехали сюда. Я все осмотрел, сказал, что согласен. Обговорил с ней условия. Она дала мне деньги вперед. И ключи от дома. Рассказала, что к чему. Потом мы встречались с ней во второе воскресенье месяца, она передавала деньги. У “Маяковской”, я уже говорил…
— Только она?
— В каком смысле?
— Только она передавала?
— Два или три раза приезжал мужчина. Думаю, это когда хозяйка куда-нибудь уезжала.
— Он сам вам об этом говорил?
— Кто я такой, чтобы передо мной отчитывались? Просто я так предположил, вот и все.
— А сама Алексеева — она никогда сюда не приезжала?
— Кроме единственного первого раза — нет… Сюда вообще никто не приезжал.
— А вы ни с кем не общались? Вы ведь здесь уже около года.
— Нет… Я не люблю людей. У меня от них ногти слоиться начинают.
"Отмороженный какой-то… разговаривать не разговаривал. Вроде как лыбится тебе, а сам сквозь тебя смотрит”, — вспомнил Забелин короткую характеристику, данную сторожу хохлом Полтавченко. Совсем недалек от истины хитрый хохол!..
— Ничего, что я здесь сижу? — спросил Забелин.
— А что мы можем сделать? И вы, и я?
— Значит, в субботу и воскресенье вас здесь не было?
— Нет.
— А свидетели утверждают…
— Этот строительный мусор? — На лице Спасского возникло выражение гадливости. — Что он может утверждать?
"Статья 101 УК РФ по тебе плачет, попрыгун ты чертов… “Принудительное лечение в психиатрическом стационаре”. А уж за убийство с особой жестокостью по статье 105 УК РФ, часть 1, тебе корячиться наверняка…”
— И тем не менее свидетели утверждают, что в субботу и в воскресенье вечером в том крыле дома, где вы проживаете, горел свет.
— Я этого и не отрицаю. — Поймать Спасского за рукав засаленного свитера оказалось не так-то просто.
— Не отрицаете?
— Видите ли… В городе я бываю редко, только раз в месяц, когда приезжаю за зарплатой. Все остальное время нахожусь здесь. Я — сторож, для этого меня и нанимали. Чтобы отпугивать всякий сброд — мародеров, бомжей. Детей, которым делать нечего. И когда я уезжаю отсюда — всегда оставляю свет. Это — психологический фактор. Не всякий решится залезть в дом, если он не кажется пустым.
— И в эти выходные…
— Не просто выходные, — снисходительно поправил Спасский Забелина. — Второе воскресенье месяца. Я должен был встретиться с хозяйкой и получить свою зарплату. А потом уже уехать к матери.
— К матери вы не поехали. И денег не дождались, если я правильно понимаю.
"Да и кто бы тебе платил, если работодательница к воскресному утру уже лежала на мраморном столе-с перерезанным горлом…”
— Отчего же… Деньги я получил. Подъехал тот самый человек, который обычно подменяет Миц… Алексееву.
— А вернулись вы в воскресенье вечером. И не заметили ничего подозрительного.
— Я уже говорил. Я отправился спать. И потом… Я не поднимаюсь на второй этаж. Живу в том крыле, которое мне определила хозяйка. Плюс хозблок. Это было одно из условий моего найма на работу.
— И вы ни разу его не нарушали.
— Я и не мог его нарушить. Дверь на второй этаж всегда закрыта.
Очкастый врал таким наглым образом, что Забелин даже задохнулся от негодования.
— Свидетели утверждают, что дверь была открыта. Именно из нее они спустились в холл.
— Они могут говорить все, что угодно. Вы не исключаете, что с их стороны имел место сговор? Так что здесь имеет место быть их слово — против моего. Патовая ситуация, вы не находите?
— Одну из улик, а именно эмалированный тазе кровью жертвы, нашли у вас под раскладушкой гораздо позже. Уже во время проведения оперативно-разыскных мероприятий. Надеюсь, этот очевидный факт вы не отрицаете.
После этой реплики Забелина Феликс Олегович Спасский надолго замолчал. А Забелин, близко придвинувшись к пижонским очкам поклонника Сатаны, задушевно произнес:
— Ты хоть понимаешь, во что вляпался, парень? И если не найдется хоть какой-нибудь завалящий господь бог, который подтвердит твое алиби на субботний вечер… А лучше — сразу два или три со святым духом в придачу… Я тебе не завидую.
Наконец-то! Наконец-то он прищемил хвост этой велеречивой академической гадине!
— Я буду разговаривать только в присутствии адвоката, — прошелестела гадина и дрожащими кончиками пальцев вытерла пот со лба. — А вам больше ни слова не скажу.
— Еще как скажешь! — улыбнулся Забелин и сразу же перешел на официальный тон:
— Подпишите ваши показания, Феликс Олегович. Я задерживаю вас до выяснения всех обстоятельств дела.
— Но… Я не убивал…
Но стенания юного Гиммлера уже мало трогали Забелина. Косвенных улик было хоть отбавляй, наверняка найдутся и прямые. Теперь только одно обстоятельство смущало его. Только одно. Личный досмотр показал, что на теле Спасского не было найдено ни одной царапины. Ни свежей, ни подсохшей — никакой. Только два застарелых шрама и родимое пятно в паху, по форме и цвету напоминающее раздавленную клубнику.
И больше ничего.
…Спасского увезли. Судмедэксперт Крянгэ уехал вместе с оперативниками. А Забелин остался у “рафика” поджидать Пацюка. Тот появился спустя двадцать минут в самом мрачном расположении духа. Да что там мрачном — он был не похож сам на себя, тень от человека, тень от тем и человека. И круги под глазами. Черт возьми, да из него как будто весь воздух выкачали!..
— Где ты пропадаешь?
— Кое-что собрал о хозяине особняка, — глухим голосом сказал Пацюк. — Некто Манский Андрей Иванович. Бывший владелец бумажного комбината в Карелии. В Питере у него было свое издательство… “Бельтан”. Профиль — учебные пособия, книги для детей… И, представьте себе, литература по оккультизму…
— Я тоже собрал… кое-что. Покойная была его женой, как тебе такая информация?
Нет, определенно с парнем что-то происходит. Вот и сейчас, развернулся и ушел. Никакого почтения к непосредственному начальству.
…“Рафик” уже выехал за Юкки, когда Пацюк, до этого молчавший, неожиданно заговорил:
— Она не могла быть его женой, шеф. Дело в том, что Андрей Иванович Манский год назад попал в психушку. Потому что убил свою жену…
ЧАСТЬ II
…Настя не соврала Додику Сойферу,
Весь вечер она клеила обои.
Нежно-кремовые тона, хижина в зарослях и лодка на реке. Сотни крошечных лодок и сотни хижин… Сотни раз сама Настя оставалась в хижине, и сотни раз мимо нее проплывали по реке Заза, Илико, теперь вот — Кирилл. Уплыл в своей лодочке дальше всех. Да и жизнь тоже катила свои теплые, нежные, как рисунок на обоях, воды — мимо, мимо, мимо…
Впрочем, не так-то хорошо она и поклеила. Последняя полоска — та, что у окна, — неожиданно запузырилась, и у Насти засосало под ложечкой в предчувствии каких-то новых грозных перемен. И дело было не только в том, что идеальный многоцелевой механизм для всех видов работ, надежная заводская марка “Анастасия Киачели” дала сбой.
Дело в том, что этого сбоя не могло не произойти.
Как не могло существо, которое Настя увидела сегодня в зеркале чужих, мужских глаз, махать тяпкой на огороде, обтягивать полиэтиленом теплицу, доить коз, стоять у плиты и…
И клеить обои.
Черной коже, в которую она была затянута весь сегодняшний день, это бы и в голову не пришло.
Как она оказалась на Бойцова сегодня утром, Настя объяснить не могла. Она вышла из дому с твердым желанием купить с десяток рулонов обоев и прочую хозяйственную мелочь. Но… То ли машины притормаживали возле нее слишком часто, то ли люди смотрели на нее как-то особенно, то ли вся ее тридцатилетняя сущность вошла в жесткое противоречие с определением “мамаша”…
Факт оставался фактом.
Ноги, обутые в ботинки Кирилла, сами принесли ее к флигельку. И ей ничего не оставалось, как подняться по лестнице к железной двери и нажать кнопку звонка.
Открыл ей все тот же прыщавый юнец, но теперь их встреча носила совсем другой характер. Челюсть у паренька отвисла, волосы встали дыбом, а глаза едва не вылезли из орбит. Настя и сама испугалась подобной реакции. Неужели вчера, убирая загаженный до последнего миллиметра “Валмет”, она пропустила какой-нибудь темный угол? Неужели объявилась настоящая уборщица и теперь самозванку-Настю ждет расплата?
— Здр… Здравствуйте. — Парень не просто ел ее глазами, было впечатление, что он ею подавился. — Вы к нам?
Неужели он не узнал ее? Поколебавшись, Настя отнесла это к магии “Секретных материалов”, которыми так был увлечен юноша в прошедшую субботу. На то, чтобы запомнить уборщицу по найму, у него просто не хватило времени.
Что ж, тем лучше. Никто не будет изводить ее ироническими замечаниями по поводу каких-то Карабселек.
— К вам.
— Здорово! — неизвестно чему и совершенно неожиданно для себя обрадовался парень.
— Вы думаете?
Ни о чем он не думал. Просто смотрел на нее, и все. Но тем не менее такое бравурное начало приободрило Настю.
— Я могу поговорить с вашим директором?
— Конечно. Он будет рад. Подождите секундочку. Юнец попятился от двери и только в самый последний момент (с видимой неохотой!) повернулся к Насте спиной. И исчез в темном коридоре. А она осталась ждать.
Она оперлась рукой на дверной косяк и задумалась. В рюкзаке (Кирюшином рюкзаке) у нее лежал пакет с удобрением для Aloe Margaritifara. Она купила его совершенно случайно, в маленьком магазинчике “Флора”, уже на подступах к переулку Бойцова. Ведь нет никакой уверенности в том, что этот компьютерный маньяк будет следовать листку с указаниями приходящей уборщицы. А это — прямой путь к гибели редкой разновидности алоэ. Она не должна позволить цветочку умереть. Если ничего не выгорит с “Валметом”, хотя бы Aloe Margaritifara будет спасен!..
Итак.
Удобрение для цветка у нее было, а никакого плана не было.
Но в самый последний момент Настю осенило. Если “Валмет” откажется предоставить ей информацию о Кирилле (да и кто она такая, чтобы предоставлять ей информацию?), она может сделать ход конем.
Попроситься на работу.
За символическую плату. Уборщицей, то есть тем, кем она, по сути, и являлась все эти годы. Она никого не обманет, она будет делать то, что умеет. Только и всего. Нужно только зацепиться за это дурацкое агентство, а уж там она сумеет хоть что-то раскопать. Если Кирюша работал здесь, она обязательно это почувствует.
А Кирюша здесь работал. Иначе не было бы никакой визитки. Это первое.
И второе: письмо с угрозами пока еще никто не упразднял. Как там было написано? “ЕСЛИ БУДЕШЬ ПРОДОЛЖАТЬ СОВАТЬ СВОЙ НОС В ЧУЖИЕ ДЕЛА, ТО ОЧЕНЬ СКОРО МОЖЕШЬ ЕГО ЛИШИТЬСЯ”.
Вот. Именно так. Именно таким угрожающим шрифтом. Они очень легко отмахнулись от письма, работники доблестных органов в лице Георгия Вениаминовича Пацюка. Это письмо было им как кость в горле, как бельмо в глазу. Даже если бы они нашли его раньше Насти, то все равно сделали бы вид, что никогда его не находили! Еще бы, все так замечательно складывается: пришлый, никому не нужный молодой человек повесился в квартире, которую снимал! При закрытых дверях и при закрытых окнах, при перерезанном телефонном кабеле. Без всякой записки, без всякой надежды на то, что в самый последний момент появится кто-то, кто вытащит его из петли. Таких никому не нужных молодых людей полно, тут вряд ли поспоришь.
И пусть… Пусть ее почти убедили в том, что у Кирюши оказались проблемы с психикой. Что он не вынес испытаний Большим Городом, что рисовал своих божьих коровок в надежде на то, что они отнесут его подальше от этого промозглого муравейника.
На небо. А куда еще могут унести божьи коровки?..
Но письмо!
Письмо с угрозами никак не вписывалось в схему благостного сумасшествия и благостного самоубийства! Кирюше угрожали, и угрожали реально. “Если будешь продолжать совать свой нос в чужие дела…” А кто сует свой нос в чужие дела?
Вот эти дурацкие частные детективы!
— …Вас ждут! — торжественно провозгласил один из этих самых детективов (лохматый, прыщавый и только что вернувшийся).
И Настя даже вздрогнула от неожиданности.
— Патрон вас ждет, — еще раз, уже громче, повторил он. — Прошу вас.