– Подождите по крайней мере, пока я вызову Финнерана.
– Финнерана?
– Вы встречались с ним в Блу-Ридже. Это мой адъютант.
– Нет.
– Он работает у меня памятью!
– Нет! Только вы, я и подслушивающие устройства.
Данне пожал плечами. Он вытащил новую сигарету, но вместо того, чтобы вставить ее в мундштук, принялся вертеть сигарету в пальцах, покрытых никотиновыми пятнами. Через истончившуюся от носки хлопчатобумажную ткань рубашки было видно, что такие же пятна проступают и на плечах, и на бицепсах Данне.
По мере того как Брайсон пересказывал события последних дней, Данне делался все мрачнее и мрачнее. Когда же он в конце концов заговорил, голос его звучал приглушенно и хрипло:
– За вашу голову объявлена награда в два миллиона долларов. Два миллиона. Причем объявлена она была еще до того, как вы засветились на корабле Калаканиса. Кто-то очень не хочет, чтобы вы возвращались в игру.
– Вы, кажется, забыли, что они уже пытались устранить меня – тогда, в Вашингтоне. Такое впечатление, будто они знали, что я вернулся в игру и пытался присмотреться к прежнему местонахождению штаб-квартиры Директората. А значит, утечка информации берет начало здесь, вот в этом самом здании.
И Брайсон нарисовал в воздухе маленький кружок.
– О господи! – не выдержал заместитель директора ЦРУ. Сигарета сломалась пополам, и Данне швырнул обломки в пепельницу. – Вся эта чертова операция не регистрировалась ни в каких документах! Единственное, что было сделано, – ваше имя занесли в базу данных службы безопасности, чтобы вы могли войти в это здание.
– Если Директорат внедрил своих людей в ЦРУ, этого более чем достаточно.
– Парень, это ведь даже не было настоящее имя! Вы звались Джонасом Барретом – псевдоним, использовавшийся в документах безопасности, что, кстати, противоречит всем гребаным правилам. Безопасности не лгут. Никогда не лги маме.
– Значительные расходы, заказы на специфическое оборудование...
– Все шито-крыто, все сообщения должным образом зашифрованы, все проходило под грифом «совершенно секретно». Вы что думаете, я тут занимаюсь тем, что спасаю собственную задницу? Так я вот вам что скажу – связавшись с вами, Брайсон, я здорово рисковал. Я не знал, под каким нажимом вы можете оказаться, как вас могут распотрошить. Если вы засунете чье-нибудь досье под микроскоп, это еще не значит, что вы начнете понимать, что творится у человека в голове. Я, собственно, что хочу сказать: они отправили вас на выпас в этот захолустный колледж...
– О господи! – не выдержав, сорвался Брайсон. – Я что, по-вашему, добровольно за все это взялся? Ваши головорезы явились и выдернули меня из отставки. Я только было начал исцеляться, а вы снова разбередили рану! Я здесь не затем, чтобы защищаться, – я предполагаю, что ваши парни делали то, что им было приказано. И я желаю знать, какого черта ЦРУ гонялось за мной по окрестностям Парижа, пытаясь меня убить. Я очень надеюсь, что у вас найдется достойное объяснение или по крайней мере убедительная ложь.
Данне сердито сверкнул глазами.
– Я намерен проигнорировать ваш последний выпад, Брайсон, – спокойно произнес он. – Надеюсь, с этим мы покончили? Из ваших слов получается, что вас опознал этот самый оперативник из Директората, с которым вы вместе работали в Коулуне, Ване Гиффорд...
– Да, и если верить братьям Джиованни, меня еще узнал находившийся на корабле человек Арно. Это очевидно и обсуждению не подлежит. А отсюда уже нетрудно сделать шаг назад и рассмотреть события в Сантьяго-де-Компостелла с этой точки зрения. Но я веду речь о Шантийи и Париже! О том сотруднике ЦРУ, которого мне пришлось застрелить и у которого хватало неосторожности носить личную карточку при себе. А где один, там и другие – это вы знаете не хуже моего. Ну, так что же вы мне скажете – что ЦРУ вышло из-под контроля? Либо это так, либо вы ведете со мной двойную игру, и я желаю знать, что происходит!
– Нет! – хрипло воскликнул Данне и подавился кашлем. – Возможны и другие объяснения!
– И что же вы мне пытаетесь всучить в качестве объяснения?
Теперь уже Данне, повторив жест Брайсона, нарисовал в воздухе кружок, давая понять, что здесь чересчур много «жучков». Он нахмурился.
– Я бы сказал, что мне нужно кое-что проверить. Думаю, нам стоит продолжить эту дискуссию в другое время и в другом месте.
Лицо Данне теперь казалось еще более морщинистым и осунувшимся, а взгляд внезапно сделался загнанным.
* * *Заведение по всестороннему уходу «Розамунд» являлось, если выражаться нормальным человеческим языком, домом для престарелых. Это было красивое здание из красного кирпича, расположившееся среди лесов округа Дачис, на севере штата Нью-Йорк. Как бы ни называлось это учреждение, название не мешало ему быть прекрасно ухоженным местом, последним приютом материально обеспеченных людей, нуждающихся в медицинском уходе, который семья и близкие люди не могли им обеспечить. Последние двенадцать лет оно служило домом для Фелисии Мунро, которая вместе со своим мужем, Питером, взяла к себе юного Николаса Брайсона после того, как родители подростка погибли в автомобильной катастрофе.
Брайсон относился к этой женщине с любовью и всегда поддерживал с ней тесные отношения, но никогда не думал о ней как о своей матери. Такое отношение просто не могло сформироваться – ведь когда с его родителями произошло несчастье, Ник был уже довольно большим. Она была для него просто тетей Фелисией, любящей женой дяди Пита, одного из лучших друзей отца. Они заботились о Нике, взяли его в свой дом и даже оплатили его учебу в колледже, за что он был им бесконечно признателен.
Питер Мунро и Джордж Брайсон повстречались в офицерском клубе в Бахрейне. Полковник Брайсон – именно в таком чине он тогда находился – отвечал за постройку новых казарм, а Мунро, человек штатский, инженер из межнациональной строительной фирмы, был заказчиком проекта. Брайсон и Мунро быстро подружились, сойдясь на почве любви к пиву, – в этой безалкогольной стране только в клубе и можно было отыскать выпивку, – а затем, рассмотрев все поступившие предложения, Брайсон высказался не в пользу фирмы, которую представлял Мунро. На самом деле у него не было другого выхода: другая строительная фирма предложила более выгодные расценки. Мунро принял плохие вести стоически, поставил Брайсону выпивку и сказал, что не намерен принимать всю эту фигню близко к сердцу. Он, дескать, и так приобрел в этой гребаной стране куда больше, чем ожидал, – нашел друга. И лишь значительно позже – когда поздно уже было что-либо менять – Брайсон узнал, почему выигравшая компания предлагала такие низкие цены. Взамен она пыталась нагреть армию на несколько миллионов долларов. Когда Джордж Брайсон попробовал извиниться, Мунро просто отмахнулся от извинений.
– В этом бизнесе коррупция превратилась в образ жизни, – сказал он. – Если бы я хотел действительно получить этот заказ, мне бы тоже пришлось лгать. Я был тогда чересчур наивен.
Таким образом, возникшая дружба окрепла и продлилась долгие годы.
Хотя – так ли все это было? Не стояло ли за этим еще что-то? Действительно ли Гарри Данне сказал ему правду? Теперь, когда Брайсон точно знал, что человек, пытавшийся убить его во Франции, был служащим ЦРУ, он начал сомневаться во всем. Если Данне мог пойти на такое, можно ли доверять ему хоть в чем-то? Брайсон даже пожалел, что не приехал сюда, в «Розамунд», раньше, до того, как отправился на «Испанскую армаду». Нужно было найти тетю Фелисию и поговорить с ней, прежде чем соглашаться выполнять грязную работу для Данне. Брайсон дважды навещал ее здесь, один раз – с Еленой, но в последние годы он сюда не заглядывал.
У него до сих пор звучали в ушах слова Данне, сказанные тогда в горах Блу-Ридж, в тот день, изменивший его жизнь. Ник знал, что не скоро сумеет забыть их.
– Если не возражаете, Брайсон, я хотел бы вас кое о чем спросить. Вы верите, что это был несчастный случай? Вам тогда сравнялось пятнадцать лет – вы уже были блестящим студентом, прекрасным спортсменом, великолепным образчиком американской молодежи, и все такое прочее. И вдруг ваши родители в одночасье погибли. Ваши крестные забрали вас...
– Дядя Пит... Питер Мунро.
– Да, именно так его звали, но это не было его настоящее имя. Он позаботился о том, чтобы вы поступили именно в тот колледж, который нужно, и принял много других решений у вас за спиной. Все это значительно повышало вероятность того, что в конечном итоге вы окажетесь у них в руках. Я имею в виду Директорат".
Брайсон отыскал тетю Фелисию в просторной общей гостиной, со вкусом обставленной массивной антикварной мебелью из красного дерева и устеленной персидскими коврами. Пожилая женщина смотрела телевизор. Еще несколько здешних обитателей коротали время за беседой; некоторые читали или вязали; кто-то просто дремал. Фелисия Мунро, похоже, была полностью поглощена гольфом.
– Тетя Фелисия! – сердечно окликнул ее Брайсон. Пожилая женщина повернулась, взглянула на него, и на ее лице на миг словно бы проступило узнавание. Но оно тут же сменилось смутным замешательством.
– Да? – резким тоном отозвалась она.
– Тетя Фелисия, это я, Ник. Вы меня помните?
Фелисия смотрела на него с явственным недоумением. Брайсон понял, что признаки старости, которые он замечал много лет назад, переросли теперь в нечто более глубокое и куда более серьезное. После долгой паузы – такой долгой, что Брайсон почувствовал себя неудобно, – на лице пожилой женщины проступила улыбка.
– Это ты! – выдохнула она.
– Вы вспомнили? Я жил с вами – вы заботились обо мне...
– Ты вернулся, – прошептала Фелисия. Кажется, она наконец-то начала понимать, что происходит. – О небо, я так скучала по тебе!
У Брайсона отлегло от сердца.
– Милый мой Джордж, – прощебетала Фелисия. – Милый, дорогой Джордж. Как давно все это было...
Эта реплика на мгновение сбила Брайсона с толку, но потом до него дошло, в чем дело. Нику исполнилось сейчас почти столько же лет, сколько было его отцу, когда тот погиб. И для смятенного разума тети Фелисии – разу ма человека, который, возможно, способен был в точности восстановить подробности полувековой давности, но при этом забывал собственное имя, – он был Джорджем Брайсоном. И действительно, сходство было велико. Ник и сам не раз замечал, что с возрастом становится все больше похож на отца.
А потом Фелисия снова отвернулась к телевизору, словно посетитель внезапно ей наскучил. Брайсон стоял, переминаясь с ноги на ногу, и никак не мог понять, что же ему делать дальше. Где-то через минуту Фелисия как будто осознала его присутствие и опять повернулась к нему.
– Ну, здравствуй, – нерешительно произнесла она. На лице ее проступило беспокойство, тут же сменившееся испугом. – Но ты... ты же умер! Я думала, что ты мертв!
Брайсон молча смотрел на женщину, не желая развеивать ее иллюзии. «Пусть верит в то, во что ей хочется верить. Возможно, тогда она что-нибудь скажет...»
– Ты умер во время той ужасной аварии, – сказала Фелисия. Ее лицо исказилось от напряжения. – Да-да, умер. Эта ужасная, ужасная авария. И ты, и Марта. Просто кошмар. И бедный маленький Ник остался сиротой. Я плакала, не переставая, целых три дня. Пит всегда был сильным – он помог мне пройти через это.
Ее глаза наполнились слезами, и капли покатились по щекам.
– Но сколько было всего, что он не мог сказать мне, не имел права сказать, – монотонно продолжала Фелисия. – Вина жгла его изнутри. Он много лет не говорил со мной о той ночи, о том, что он сделал.
Брайсона пробрал озноб.
– Знаешь, он так никогда и не рассказал об этом твоему маленькому Никки. О том, что с тобой произошло, обо всем этом ужасе.
Пожилая женщина покачала головой, вытирая глаза буженным манжетом своей белой блузки. Потом она отвернулась к телевизору.
Брайсон подошел к телевизору, выключил его и встал перед Фелисией. Хотя несчастная женщина явно почти ничего не помнила из последних событий – то ли из-за старости, то ли из-за болезни Альцгеймера, – похоже было, что в ее памяти сохранилось множество событий давних лет.
– Фелисия, – мягко произнес он, – я хочу поговорить с вами о Пите. О Пите Мунро, вашем муже.
Казалось, что взгляд Брайсона заставляет ее нервничать. Фелисия принялась внимательно разглядывать узор ковра.
– Знаешь, он всегда делал мне слинг[9] с виски, когда я болела, – сказала она. Казалось, что она погрузилась в воспоминания и несколько расслабилась. – Мед, лимонный сок и капелька бурбона, самая капелька. Нет, чуть побольше капельки. Простуду как рукой снимало.
– Фелисия, а он когда-нибудь упоминал о Директорате?
Женщина подняла на него пустой, ничего не выражающий взгляд.
– Если насморк не лечить, он может затянуться на неделю. А если лечить, пройдет через семь дней! – Она захихикала и погрозила Нику пальцем. – Питер всегда говорил, что насморк, который не лечат, может затянуться на неделю...
– Он говорил что-нибудь о моем отце?
– О, он был замечательным рассказчиком. Всегда рассказывал такие занятные истории.
С одним из пациентов, сидевшим в другом углу гостиной, случилась неприятность. Тут же откуда-то вынырнули две уборщицы с тряпками. Двое обитателей заведения болтали друг с другом по-русски. Одна из фраз прозвучала четко и громко.
– Я не знаю! – резко произнес один из собеседников с явственным московским выговором.
Фелисия Мунро тоже услышала эту фразу и тут же передразнила:
– «Я не знаю!» – и захихикала. – Опять всякая тарабарщина!
– Это не тарабарщина, тетя Фелисия, – поправил ее Брайсон.
– Нет, тарабарщина! – с вызовом заявила она. – Точно такая же бессмыслица, которую Пит нес во сне. «Я не знаю». Чистейшее безумие. Во сне он всегда говорил на этом смешном языке и просто терпеть не мог, когда я дразнила его этим.
– Он говорил во сне что-то похожее? – глухо спросил Брайсон, чувствуя, как отчаянно заколотилось его сердце.
– Ой, он ужасно беспокойно спал. – Казалось, будто к Фелисии на мгновение вернулась ясность рассудка. – И вечно разговаривал во сне.
Дядя Пит говорил по-русски во сне, когда человек не в силах себя контролировать. Неужели Гарри Данне был прав и Питер Мунро действительно являлся коллегой Геннадия Розовского, известного также под именем Теда Уоллера? Может ли это быть правдой? Можно ли найти этому другое объяснение? У Брайсона голова шла кругом.
А Фелисия тем временем продолжала:
– Особенно после твоей смерти, Джордж. Он так переживал! Вертелся во сне, плакал, кричал и вечно нес эту тарабарщину!
* * *Район вашингтонского парка Рок-Крик, к северу от Бич-Драйв, прекрасно подходил для встречи с Гарри Данне, назначенной на следующий день, на раннее утро. Место встречи выбрал Брайсон. Данне предложил выбирать ему – не столько из уважения к его навыкам оперативника (в конце концов, стаж оперативной работы Данне вдвое превышал подобный стаж Брайсона), сколько из любезности, какую мог бы оказать хозяин дома почетному гостю.
Когда заместитель директора ЦРУ попросил устроить встречу где-нибудь за пределами собственной штаб-квартиры, Брайсон встревожился. Трудно было поверить, чтобы Данне, второе по значимости лицо в своей конторе, боялся прослушивания; уже основываясь на одном этом факте, можно было понять, что бывшие работодатели Брайсона действительно сумели запустить свои щупальца даже в высшие эшелоны ЦРУ. Какие бы сведения ни собрал Данне, уже одно то, что он настойчиво пожелал продолжить беседу где-нибудь на нейтральной территории, в безопасном месте, доказывало, что дела шли весьма и весьма неладно.
Ник прибыл на условленное место за час, в четыре часа утра. Небо было темным, а воздух – холодным и сырым. Машин на улицах было мало; лишь изредка проезжала какая-нибудь. Люди, работавшие в ночную смену, разъезжались по домам, а их сменщики спешили на рабочее место. Правительственные дела вершились круглосуточно.
Вокруг стояла странная, непривычная тишина. Бродя по густым зарослям, окружающим выбранную им полянку, Брайсон слышал хруст веток у себя под ногами, который обычно тонет в шуме дорожного движения. На Нике сейчас были туфли на каучуковой подошве: он всегда пользовался ими для работы в полевых условиях, поскольку они помогали скрадывать звук шагов.
Брайсон осмотрел местность, проверяя потенциально опасные точки. С поросшего деревьями холма открывался вид на небольшой луг. За ним лежала маленькая заасфальтированная стоянка, а рядом с ней располагался сооруженный из бетона бункероподобный туалет. Там они и договорились встретиться. Метеорологи предсказывали дождь. Предсказание не сбылось, но укрытие все равно лишним не будет. Помимо всего прочего, толстые бетонные стены обеспечат им защиту на тот случай, если где-нибудь поблизости окажется засада.
Но засады Брайсон не обнаружил. Он прочесал холм, осмотрел, не выходя из-под прикрытия деревьев, лужок, проверил, нет ли где свежих следов или подозрительным образом сломанных веток, а также следящих устройств, подставок для оружия или прочих подобных предметов, которые могли быть установлены на месте засады заранее. На втором круге Ник проверил все возможные пути подхода: в таких делах ничего не следовало оставлять на волю случая. После еще двух заходов – каждый раз он использовал разные господствующие над местностью точки наблюдения, расположенные с разных сторон, – Брайсон с удовлетворением отметил, что на данный момент засада отсутствует. Конечно, из этого еще не следовало, что она не появится в ближайшем будущем; но теперь он, по крайней мере, сможет засечь даже самые незначительные из происходящих вокруг перемен, чего не смог бы сделать без предварительной подготовки.
Ровно в пять утра черный правительственный седан свернул с Бич-Драйв и въехал на заасфальтированную площадку. Это был «Линкольн Континенталь», ничем не примечательный, если не считать правительственных номеров. Устроившись в густом подлеске, Брайсон наблюдал за машиной при помощи маленького, но мощного бинокля. Он узнал водителя Данне, поджарого афроамериканца в темно-синей форменной одежде. Сам Данне находился на заднем сиденье и держал в руках какую-то папку. Похоже, других пассажиров в машине не было.