– Перед домом должен стоять джип-внедорожник, – отозвалась Елена. – Он... вот он!
И действительно, в двадцати ярдах от них в лунном свете поблескивал компактный полноприводной «Лендровер Дефендер-90». Брайсон бросился к машине, забрался на водительское место и потянулся к ключу зажигания. Его на месте не оказалось. О господи, где ж он может быть? Здесь же края тихие, глухие – неужели ключ не оставили в машине? Тут в джип забралась Елена.
– Под ковриком! – сообщила она.
Брайсон наклонился и действительно нащупал ключ под резиновым ковриком. Он вставил ключ в зажигание, повернул, и двигатель «Лендровера» взревел, пробуждаясь ото сна.
– Ник, что происходит? – крикнула Елена, стараясь перекрыть шум двигателя, когда машина рванулась вперед и понеслась по крутой дороге прочь от подземного центра.
Но прежде чем Брайсон успел произнести хоть слово, вспыхнул ослепительно белый свет, и откуда-то из глубин горы донесся раскатистый взрыв. Через секунду-другую взрывная волна дошла до поверхности земли, и грохот сделался оглушительным. Брайсон отчаянно вцепился в руль «Лендровера», ломясь напрямую через кустарник, он чувствовал затылком палящий жар, как будто прямо за спиной у него бушевал пожар.
Елена обернулась, цепляясь за поручни.
– О боже, Ник! – вскрикнула она. – Центр... он полностью уничтожен! Господи, Ник, только посмотри на это!
Но Брайсон не стал оборачиваться – просто не посмел. Им нужно было ехать прочь. Они не могли терять ни секунды. Петляя среди кустарника, он все наращивал скорость, и в голове у него билась одна-единственная мысль: «Любовь моя – ты спасена. Ты спасена, ты жива, ты со мной. Хотя бы на время. Боже милостивый, хотя бы на время».
Глава 27
Брайсон и Елена прибыли в Лондон около десяти вечера, когда было уже чересчур поздно приниматься за дела. Они переночевали в отеле на Рассел-сквер; впервые за пять лет провели ночь в одной постели. В определенном смысле они стали друг для друга чужими, но тело каждого из них сразу показалось другому знакомым – это ощущение было успокаивающим и в то же время возбуждающим. Впервые за пять лет они занялись любовью с неистовой, почти отчаянной страстью. Они заснули, обнимая друг друга, до предела утомленные любовными играми и чудовищным напряжением, пригнавшим их сюда.
Лишь утром они смогли заговорить о кошмаре, которому были свидетелями, и тщательно просеять все подробности, пытаясь разобраться в произошедшем.
– Когда ты звонила на аэродром, чтобы заказать самолет, ты же не могла воспользоваться незащищенной линией, верно? – спросил Брайсон.
Елена медленно покачала головой. На застывшем от напряжения лице явственно читалось беспокойство.
– Телефон на аэродроме все равно не оборудован скремблером, так что это роли не играло. Но звонить из Директората было, в общем, безопасно, поскольку наш центр внутренней связи недоступен для постороннего вмешательства. Если мы звонили в Париж, Лондон или, скажем, Мюнхен, мы обычно пользовались защищенной линией – но только если второй собеседник тоже имел возможность говорить по специальному телефону.
– Но когда ты звонишь на большие расстояния – например, на сто миль или дальше, – звонки обычно проходят не только через наземные линии, но и через ретрансляторы, работающие на коротких волнах. А спутники-шпионы способны следить за этими ретрансляторами, верно?
– Верно. К наземным линиям можно подключиться, но не со спутника. Для этого нужны определенные инструменты – телефонные отводы, подсоединенные к кабелю, и тому подобное. И для этого требуется точно знать, откуда звонят.
– Очевидно, «Прометей» знал о дордоньском центре, причем в подробностях, – тихо произнес Брайсон. – Должно быть, кто-то все-таки засек оживление движения, как наземного, так и воздушного, – несмотря на все предосторожности Уоллера. А сделать отвод от линии аэродрома – раз плюнуть.
– Уоллер... слава богу, он уехал! Но нам нужно теперь отыскать его.
– О господи! Я уверен, что он в курсе. Но Крис Эджкомб...
Елена спрятала лицо в ладонях.
– Боже милостивый, Крис! И Лейла!
– И десятки других людей. С большинством из них я даже не был знаком, но у тебя наверняка были среди них друзья.
Елена молча кивнула и опустила руки. Глаза ее были полны слез.
Помолчав немного, Брайсон подытожил:
– Должно быть, они подключились к сети низкого напряжения и заложили взрывчатку – пластиковую скорее всего – по всему центру и под ним. Они ни за что не сумели бы это провернуть без точки опоры внутри центра – без человека, сменившего сторону. Директорат вплотную подобрался к «Прометею» и вот-вот мог разгадать их планы, а потому его следовало нейтрализовать. Они натравили на Директорат меня – и наверняка не только меня, – но, когда все эти усилия не увенчались успехом, они сами перешли в наступление.
Ник прикрыл глаза.
– Уж не знаю, какие тайны и какие планы они так рьяно защищают, но нам остается лишь предположить, что эти тайны и планы чрезвычайно важны для людей, стоящих за «Прометеем».
Отсюда следовало, что им не следует открыто, в лоб браться за самого громогласного сторонника договора, лорда Майлза Пармоура, – так они бы лишь разворошили осиное гнездо, не добыв никакой информации. Таких людей слишком хорошо охраняют, да и сами они слишком хорошо умеют обманывать и сбивать других с толку. Кроме того, инстинкт настойчиво твердил Брайсону, что лорд Пармоур – не тот человек, который им нужен. Он был номинальным главой, марионеткой. Он постоянно находился на виду, привлекал всеобщее внимание и не способен был действовать исподтишка, за кулисами. Нет, управлял всем не он. Заправилой был какой-то человек, лишь косвенно связанный с Пармоуром. Но как именно они связаны?
Заговорщики из «Прометея» были чересчур умны и слишком предусмотрительны, чтобы оставить подобную связь на виду. Вся документация наверняка была переделана или стерта. Этого кукловода и протянувшиеся от него нити не разглядит даже самый внимательный взгляд. Единственной невольной подсказкой могут стать уничтоженные документы – из того, чего именно недостает, тоже можно сделать некоторые выводы. Однако искать подобные бреши – все равно что искать пресловутую иголку в стоге сена.
В конце концов Брайсон решил, что им стоит копнуть поглубже, порыться в прошлом. Собственный его опыт свидетельствовал, что правду можно отыскать именно там, в старых файлах и отчетах – в документации, в которую редко кто заглядывает, которая разбросана по разным местам и которую слишком трудно убедительно подделать.
Это уже было хоть какой-то теорией, но всего лишь теорией. И она заставила Брайсона и Елену наутро отправиться в Британскую библиотеку Св. Панкратия, что раскинулась вокруг зеленой площади на Юстон-роуд. Ее оранжевый лейчестерский кирпич ручной работы поблескивал под яркими лучами утреннего солнца. Брайсон с Еленой прошли через площадь, мимо большой бронзовой статуи Ньютона работы сэра Эдуарде Паолоцци, и вошли в просторный вестибюль. Брайсон внимательно вглядывался в лица встречных, выискивая малейшие признаки узнавания. Он исходил из предположения, что сеть «Прометея» уже поднята по тревоге и ищет его, а возможно, даже знает, что они с Еленой в Лондоне, – хотя пока что он не видел тому непосредственных подтверждений. Широкая лестница из травертина, белого итальянского известняка, привела их в главный читальный зал – множество дубовых столов, и на каждом настольная лампа. Ник и Елена прошли через двустворчатую застекленную дверь к кабинам для научной работы. Зарезервированная ими двухместная кабина оказалась уединенной, но не тесной; дубовые стулья со скругленной спинкой и столы, обтянутые зеленой кожей, придавали помещению сходство с клубом.
За час они отобрали почти все, необходимое и начали с подшивок официальных протоколов заседаний парламента; это были здоровенные, тяжелые тома в грубых черных библиотечных переплетах. Ник и Елена быстро и сосредоточенно прочесывали эти тома. Главное, что их интересовало, – это проходившие ранее дебаты о гражданских правах и угрозе обществу – всяческие решения, которые могли быть связаны с тотальной слежкой. Они выписывали на листки бумаги разбросанные по разным местам факты – необъясненные упоминания, имена, названия. Возможно, где-то здесь и поработал резец скульптора.
Первой это имя вслух произнесла Елена. Руперт Вере. Незаметный, тихий, искусно маневрирующий – настоящее воплощение политической умеренности. Но при этом – мастер процедурных тонкостей (это становилось особенно наглядно, если сравнивать протоколы разных лет). Могло ли такое быть? Стоило ли проверять догадку, подсказанную интуицией?
Руперт Вере, член парламента, представитель от Челси, был секретарем британского министерства иностранных дел.
Брайсон проследил запутанный ход карьеры представителя от Челси по маленьким провинциальным газетам – их меньше занимала официальная значимость события, и они уделяли больше внимания всяким мелким деталям. Это была кропотливая, даже отупляющая работа: нужно было сопоставить добрую сотню крохотных заметок, разбросанных по десяткам мелких газет и предвыборных проспектов; во многих из них бумага уже успела пожелтеть и сделаться ломкой. Временами Брайсона охватывало раздражение: казалось безумием думать, что им удастся отыскать ключ к самому тайному из заговоров здесь, в документации, доступной всеобщему обозрению.
Брайсон проследил запутанный ход карьеры представителя от Челси по маленьким провинциальным газетам – их меньше занимала официальная значимость события, и они уделяли больше внимания всяким мелким деталям. Это была кропотливая, даже отупляющая работа: нужно было сопоставить добрую сотню крохотных заметок, разбросанных по десяткам мелких газет и предвыборных проспектов; во многих из них бумага уже успела пожелтеть и сделаться ломкой. Временами Брайсона охватывало раздражение: казалось безумием думать, что им удастся отыскать ключ к самому тайному из заговоров здесь, в документации, доступной всеобщему обозрению.
Но Ник не отступал. Равно как и Елена. Она сравнила их нынешние труды со своим обычным занятием, обработкой перехваченных сигналов: где-то за каскадом помех и обилием бесполезной информации мог обнаружиться нужный сигнал – если, конечно, они сумеют его засечь. Руперт Вере закончил оксфордский Брейзноз-Колледж причем был первым в своем выпуске. За ним закрепилась репутация лентяя, но это, похоже, было лишь хитроумной уверткой. Кроме того. Вере обладал редкостным даром завязывать дружеские узы, и потому, как заметил обозреватель «Гардиан», «его влияние куда обширнее, чем формальные пределы его полномочий». Постепенно начала вырисовываться более отчетливая картина: в течение многих лет иностранный секретарь Руперт Вере трудился за кулисами, прокладывая путь договору о наблюдении, взывая к политическому долгу, привлекая на свою сторону друзей и союзников. И при всем при том его собственные заявления звучали весьма умеренно, а его связь с зачинщиками нигде не была зафиксирована напрямую.
В конце концов внимание Брайсона привлекли совершенно тривиальные на первый взгляд сведения. На пожелтевших страницах «Ивнинг стандард» обнаружился репортаж о гребных гонках 1965 года, проводившихся на Темзе, в Пенбурне, – в них участвовали команды национальной лиги из колледжей всей страны. И вот в заметке, набранной мелким шрифтом «агат», газета описывала эти команды. Вере, как оказалось, греб за Мальборо. Совершенно невинная заметка была написана на редкость напыщенным стилем.
* * *«На состязании „Юниорские весла“, что проходят в Пенбурне, множество четверок и двоек показали себя с наилучшей стороны. В частности, четверка J18 из школы сэра Вильяма Борлейса показала наилучшее на этих гонках время (10 минут 28 секунд); почти сравнялись с ними экипажи, выступавшие в классе J16, из Сент-Джордж-Колледжа (10 минут 35 секунд), а ялики-двойки с честью представляли Вестминистер. Выдающийся результат показали обе двойки класса J14 из Херефорд-Катедрал-Скул (12 минут 11 секунд и 13 минут 22 секунды). Кроме того, несколько превосходных спортсменов выступали на одиночках класса Л 6. Первым пришел Руперт Вере (11 минут 50 секунд), на 13 секунд опередив своего товарища по команде Мальборо, Майлза Пармоура, а Давид Хьютон показал результат 13 минут 5 секунд, оторвавшись от своих преследователей почти на полминуты. Чрезвычайно перспективнные спортсмены, Пэрриш из Сент-Джордж-Колледжа (12 минут 6 секунд) и Келлман из Дрэгон-Скул (12 минут 10 секунд) возглавили таблицу в классе MJ16, придя, соответственно, четвертым и пятым в общем зачете. Здесь же, в Пенбурне, прошли гонки младшей возрастной группы на дистанции полтора километра. Победитель в классе WJ13, Доусон из Мальборо (8 минут 51 секунда), закончил со столь же похвальным результатом утреннюю гонку в классе WJ14, а теперь финишировал пятым, сразу за победителем в классе MJ13, Гуди».
* * *Брайсон перечитал заметку, а вскорости отыскал еще парочку подобных. Вере греб за Мальборо в одной восьмерке с Майлзом Пармоуром.
Да. Иностранный секретарь Британии и член парламента, представитель от Челси, изначально поддерживавший договор, был давним приятелем лорда Майлза Пармоура.
Неужели они нашли того, кого искали?
* * *Новый Вестминстерский дворец, более известный под названием здания парламента, был квинтэссенцией британского общества – столь причудливо в нем смешались старина и современность. Королевский дворец стоял на этой земле еще со времен датского короля Кнута. Затем в одиннадцатом веке Эдуард Исповедник и Вильгельм Завоеватель возвели на новый уровень древнюю мечту о королевской щедрости и роскоши. Связь времен была здесь столь же нерушима, сколь Великая хартия вольностей, а привычка отклоняться от нее – еще нерушимее. В середине девятнадцатого века здание перестроили в лучших традициях неоготического стиля, и оно стало представлять собою наглядное свидетельство мастерства строивших его архитекторов: воплощенная в камне картина искусственной, искусной древности. Еще раз его перестроили, когда палата общин была разрушена во время Второй мировой. Тщательно отреставрированное здание, смягченная вариация на тему поздней готики, было теперь копией копии.
Хотя здание парламента и примыкало к одному из самых загруженных транспортных узлов Лондона – Парламент-сквер, располагалось оно все же несколько в стороне, и его защищала собственная цитадель, занимающая восемь акров. Сам же «новый дворец» был всегда заполнен людским водоворотом. В нем имелось почти тысяча двести помещений и добрые две мили коридоров. Та часть здания, которой члены парламента пользовались чаще всего и которую обычно показывали туристам, действительно смотрелась очень впечатляюще, но на самом деле здание было гораздо больше, и его план, из соображений безопасности, не выставляли на всеобщее обозрение. Но все же его можно было отыскать в исторических архивах. Брайсон выделил два часа, чтобы изучить план досконально, во всех подробностях. Вскоре переходящие друг в друга прямоугольники сложились у него в голове в единую схему. Теперь Ник в точности знал, как пройти от библиотеки пэров до Зала принца; он знал, какое расстояние отделяет резиденцию спикера от резиденции парламентского пристава; знал, сколько потребуется времени, чтобы добраться от кулуаров палаты общин до ближайшего министерского кабинета. В те времена, когда центрального отопления еще не существовало, особые помещения, отделенные от внешних стен неиспользуемыми, изолированными комнатами, играли важную роль. Более того, общественное здание таких размеров постоянно нуждалось в ремонте и подновлении, а потому в нем существовали специальные коридоры, дабы рабочие могли пройти к месту ремонта, не оскорбляя своим видом великолепия парламентских залов. Этому зданию, как и самому правительству, для нормального функционирования требовала сложный комплекс мер, остающихся сокрытыми от глаз широкой общественности.
Елена тем временем выискивала все зафиксированные подробности жизни Руперта Вере. Ее внимание привлекла еще одна мелкая деталь: когда Вере было шестнадцать лет, он выиграл конкурс «Санди таймс» по разгадыванию кроссвордов. Вере по природе своей был игроком и явно любил играть; только вот сейчас он участвовал в очень уж необычной игре.
В пять утра вокруг здания парламента отправился бродить прохожий в кожаной летной куртке и черных очках, напоминающий туриста, который мается бессонницей и гуляет, стараясь избавиться от похмелья. По крайней мере, Брайсон очень надеялся, что его можно принять за такого туриста. Он остановился перед черным изваянием Кромвеля, неподалеку от Входа Святого Стефана, и прочел аккуратно выписанную надпись: «Пакеты крупнее размера А4 и все прочее, за исключением цветов, следует доставлять через вход в саду Блек-Род». Брайсон прошел мимо Входа Пэров, отметив, что тот расположен в точности напротив остальных входов, затем прогулялся среди небольшой купы каштанов, приметив, где находятся скрытые камеры: они были размещены на высоте и накрыты белыми эмалевыми колпаками. Брайсон знал, что лондонская столичная полиция создала целую сеть камер для наблюдения за дорожным движением; на полицейских постах и высотных зданиях было установлено три сотни подобных камер. У каждой из этих камер, разбросанных по всему городу, был свой номер, и чиновник, облеченный должными полномочиями, набрав этот номер, мог вызвать прекрасное, четкое изображение соответствующего лондонского района. Можно было чередовать обычное и увеличенное изображение. Можно было следить за действиями полицейских, переходя от камеры к камере. А можно было наблюдать за каким-нибудь водителем или пешеходом, не боясь, что тебя засекут. «Пожалуй, неразумно будет долго торчать здесь, на этом насквозь просматриваемом пятачке, – решил Брайсон. – Лучше убраться отсюда побыстрее».
Ник осмотрел четырехъярусную главную галерею, совмещая реальную постройку со сформировавшимся у него мысленным представлением и превращая абстрактное восприятие в конкретное. Это было очень важно: перевести заученные данные в область интуиции, чтобы при необходимости ими можно было воспользоваться мгновенно, рефлекторно, без подсчетов и обдумывания. Это был один из самых первых уроков, которые преподал ему Уоллер, и один из самых ценных. «Когда доходит до действий, важна лишь одна карта – та, которая у тебя в голове».