Он заскрипел, как несмазанная дверь – должно быть, изображал смех. Потом сложил мобильник и спрятал его в карман.
Все ясно, подумала я.
Они действительно перепутали меня с кем-то – с женой или любовницей какого-то влиятельного человека. Ее зовут Варвара – и это все, что я знаю о женщине, чью роль мне пришлось играть. Теперь они требуют от ее мужа что-то в обмен на мою жизнь.
Мое положение было ужасно – ведь если бандиты поймут, что ошиблись, меня тут же убьют, как ненужного свидетеля. Или просто с досады – что операция у них провалилась.
Рано или поздно они это все равно поймут – но сейчас у меня есть хотя бы немного времени… Раз человек, с которым говорил лысый тип со зловещей кличкой Могила, сразу не поднял его на смех и не послал подальше, значит, он еще не знает, где в данный момент находится его жена. Пока он это выясняет, я буду жива…
Короче, если до сих пор я пыталась убедить их, что я – не тот человек, который им нужен, то теперь мне следует держать язык за зубами, чтобы они не догадались о своей ошибке…
– Могила, вот ее вещи! – Бровастый протянул хозяину темный мешок из-под мусора, в котором лежали пожитки, с таким трудом вынесенные мной из квартиры.
Могила удивленно поднял брови, заглянул в мешок, запустил в него руку:
– Она что – в химчистку, что ли, шла?
– В благотворительную организацию! – ответила я, сделав шаг вперед. – Я туда часто отдаю старые вещи для неимущих!..
– Фу ты ну ты! – насмешливо проскрипел Могила. – Прямо мать Тереза! Местечко в раю присматриваешь? Ладно, Курок, отведи ее в номер люкс, пусть передохнет с дороги! Да смотри, повежливее с ней, она – наш золотой запас!
Бровастый грубо схватил меня за локоть и повел в глубь гаража.
Открыв железную дверь, втолкнул меня в крошечную каморку, вся обстановка которой состояла из узкой железной койки и шаткого стула. В углу была железная раковина – та самая, в которую ритмично и безостановочно падали капли воды.
– Это что – и есть ваш «люкс»? – осведомилась я.
– А ты что хотела, – он усмехнулся, – трехкомнатные апартаменты с сауной и джакузи?
– Ну, хоть кран прикрути – на нервы действует!
– Обойдешься! – Он вышел из каморки и запер за собой дверь.
Я взобралась с ногами на койку, обхватила колени, уперлась в них подбородком и задумалась.
Что меня ждет?
Человек, которому звонил Могила, не сказал ему об ошибке. Это значит, что он не знает, где сейчас находится Варвара, и поэтому поверил бандиту либо, наоборот, понял, что Могила похитил не того человека, но ничего ему не сказал, собираясь использовать его ошибку в своих целях.
Капли монотонно падали в раковину, действуя мне на нервы и мешая сосредоточиться.
В моем «люксе» было крошечное окошко под самым потолком, забранное ржавой решеткой. Еще под потолком висела голая электрическая лампочка ватт на сорок. Часы у меня отобрали, перед тем как сюда запереть, поэтому я не знала, сколько времени прошло.
Снаружи время от времени до меня доносились голоса, звуки подъезжающих машин.
Сколько я здесь уже просидела – час? Три часа? Может быть, гораздо больше?
Только падающие в раковину капли отсчитывали время. Может быть, они отсчитывали последние часы моей жизни.
До полуночи меня не тронут – я нужна им как предмет для торга. Главарь похитителей по кличке Могила назвал меня своим золотым запасом.
Но после полуночи, после встречи с тем человеком, кому он звонил, когда бандиты поймут свою ошибку, я уже не буду золотым запасом, моя жизнь не будет стоить и ломаного гроша.
От таких мыслей меня бросило в жар, во рту пересохло.
Я поднялась, отвернула кран и напилась воды.
Прежде я никогда не пила воду из-под крана – наслышана, сколько в ней всякой дряни, от вирусов и бактерий до пестицидов и солей тяжелых металлов. Но теперь мне вроде бы ни к чему беречь свое здоровье – до полуночи как-нибудь дотяну, а потом у меня появятся более серьезные проблемы…
Не знаю, как насчет солей тяжелых металлов, но на вкус эта вода была отвратительна – она отдавала ржавчиной, и болотной тиной, и еще чем-то неуловимым, тошнотворным. Однако жажду мою она утолила, и у меня даже немного прояснилось в голове.
Во всяком случае, я поняла, что нельзя впустую тратить оставшееся время, нужно искать хоть какой-то путь к спасению.
Я закрутила кран как могла, но он все равно пропускал воду – капли падали с тем же неумолимым ритмом, они отсчитывали оставшееся мне время, как метроном.
Я придвинула стул к стене с окошком, вскарабкалась на него.
Стул угрожающе шатался, но я смогла дотянуться до окна и убедилась в двух вещах – во‑первых, решетка на окне закреплена достаточно прочно, мне ее не оторвать. Во-вторых, прямо за окном расположена глухая стена, так что звать на помощь бесполезно.
Прежде чем спрыгнуть со стула, я развернулась.
Прямо передо мной находилась тускло горящая лампочка.
У меня мелькнула идея – ничего особенного, но все же хоть что-то…
Я прикоснулась к лампочке и отдернула руку – хоть и тусклая, она была очень горячей.
Тогда я обернула руку носовым платком и вывернула лампочку из патрона. В моей камере и до сих пор было не слишком-то светло, а теперь в ней наступили самые настоящие сумерки. Впрочем, это мне было безразлично – вышивать гладью или болгарским крестом я не собиралась, читать было нечего.
Стул подо мной затрещал и стал крениться, я едва успела с него соскочить. Покосившись на дверь, я завернула лампочку все в тот же платок и резко ударила ею о стену. Раздался приглушенный платком звук, и лампочка рассыпалась на десяток мелких осколков. Развернув платок, я выбрала из этих осколков самый крупный, а остальные ссыпала в угол комнаты.
Не могу сказать, что у меня был какой-то продуманный план, но в моем положении надо что-то делать. И теперь в наличии оказался хоть какой-то режущий инструмент.
Я спрятала самодельное лезвие под подушку и легла на койку, отвернувшись лицом к стене. Конечно, я не пыталась заснуть, но хотела немного отдохнуть и обдумать свое положение…
И сама не заметила, как заснула.
Когда я проснулась, в комнате было совсем темно.
В первый момент я не могла сообразить, где нахожусь. Вытянула перед собой руку и нащупала холодную бетонную стену, приподнялась на кровати, огляделась, прислушалась…
Высоко надо мной в стене виднелся слабо светящийся квадрат окна – единственный источник света в комнате.
Из-за двери доносились приглушенные голоса, а совсем рядом уныло и по-прежнему монотонно капала вода.
И этот монотонный звук помог мне вспомнить все.
Мне осталось жить до полуночи…
В голове мелькнула безумная мысль – а вдруг это время давно уже прошло и обо мне просто забыли?
Но тут же, словно в ответ на мои мысли, дверь комнаты со скрипом отворилась, и на пороге появилась человеческая фигура.
Разглядеть лицо вошедшего было трудновато, но по голосу я узнала бровастого бандита по кличке Курок.
– Черт, – проговорил он, вглядываясь в темноту. – Темно, как у негра под мышкой! Что тут, лампочка перегорела?
Я молчала, затаившись на койке.
– А ну, выходи! – рявкнул Курок. – Поедешь сейчас к своему благоверному! Если он не попытается нас кинуть – через час будешь дома!
Я поспешно засунула руку под подушку, схватила припрятанный осколок стекла и спрятала его в задний карман джинсов.
– Я сказал – выходи! – повторил Курок. – Лучше не зли меня!
– А то что, – переспросила я невинным голосом, – убьешь? Так тебя Могила за это самого замочит! Я ему нужна – ты помнишь?
– Пока нужна, – насмешливо сказал бандит. – Только это ненадолго…
Федор Никодимов был человек сильный, решительный и удачливый. Коллеги по бизнесу его уважали и ценили, конкуренты – уважали и побаивались. Он обладал той редкой деловой интуицией, которая помогает без опасностей и без больших потерь плыть по бурному морю бизнеса, благополучно обходя опасные рифы, коварные мели и грозные скалы. Как лягушка в японском храме, предсказывающая землетрясение задолго до его реальных проявлений, он заранее чувствовал приближение серьезного кризиса или простые изменения биржевых котировок, знал, когда нужно затаиться и переждать, а когда следует действовать быстро и решительно.
Правда, начал он с нуля, поэтому еще не успел как следует раскрутиться, но верил, что все еще впереди, он создаст крупную компанию и увидит небо в алмазах.
Единственное, в чем ему не везло, – это в семейной жизни.
Первый раз женился Никодимов рано, в студенческие годы. Он учился в очень престижном вузе, попал туда по разнарядке, как отслуживший в армии. Вместе с ним, как это ни странно сейчас звучит, учились дети крупных чиновников, которые тогда еще верили в силу хорошего образования. Главное, чтобы дорогое чадушко окончило приличное учебное заведение, а там уж папочка постарается пристроить отпрыска на теплое местечко.
Единственное, в чем ему не везло, – это в семейной жизни.
Первый раз женился Никодимов рано, в студенческие годы. Он учился в очень престижном вузе, попал туда по разнарядке, как отслуживший в армии. Вместе с ним, как это ни странно сейчас звучит, учились дети крупных чиновников, которые тогда еще верили в силу хорошего образования. Главное, чтобы дорогое чадушко окончило приличное учебное заведение, а там уж папочка постарается пристроить отпрыска на теплое местечко.
Отец Елены занимал довольно высокий пост в городской администрации, но Федора привлекли не родственные связи, а яркая красота девушки. Рослая, статная, с высокой грудью, неторопливыми движениями и спокойным уверенным голосом, Елена понравилась ему еще на первом курсе.
Она хорошо училась, а школу вообще окончила с золотой медалью. Федору нравилось смотреть на нее на лекциях, когда она внимательно слушала преподавателя, изредка покусывая кончик русой косы. С сокурсниками она была неизменно ровна, ни с кем не конфликтовала. Она благосклонно принимала знаки внимания, оказываемые Федором, но была сдержанна. По причине отсутствия денег у Федора они не так часто ходили куда-нибудь, больше гуляли по улицам, разговаривали. Точнее, Елена внимательно слушала его речи, сама была немногословна, и это тоже ему нравилось – Федор терпеть не мог болтушек.
После второго курса коса у Елены исчезла, и вырвавшиеся на свободу волосы вились вокруг лица легким светло-русым ореолом. Глядя на них, Федор тихо млел на лекциях, забывая слушать преподавателей.
Его друзья встречались с подружками где попало – в комнатах общежития, на чужих квартирах, летом на природе… Он не мог себе даже представить, что их с Еленой первая близость произойдет на несвежих простынях в захламленной казенной комнате, где за стенкой оглушительно орет магнитофон Гошки Иванова, а по коридору шляется комендант общежития – злобная тетка, отчего-то всегда одетая в синий застиранный халат уборщицы. Голова ее вечно была покрыта пластмассовыми бигудями, как крыша черепицей, сквозь прозрачную газовую косынку их было отлично видно.
Однажды Елена пригласила его к себе. Квартира оказалась пустой – родители были на торжественном заседании, посвященном какому-то очередному празднику. Федор не оценил впечатляющих размеров и обстановки комфортной квартиры – его интересовало совсем другое. Он вообще плохо помнил их первый вечер вдвоем, слишком сильно был влюблен.
Через некоторое время его, по выражению Елены, «ввели в дом». Федора тогда впервые покоробило выражение, услышанное из ее уст, и такой взвинченной он видел Лену впервые. По ее словам, мать решила устроить смотрины по всем правилам. Вместо того чтобы посидеть за ужином вчетвером и побеседовать о жизни, она назвала родни и каких-то неблизких знакомых.
Федор решил не ударить в грязь лицом. Для этого он занял у Гошки Иванова чудный темно-серый костюм.
Гошкин отец был портным в маленьком провинциальном городке и сам про себя рассказывал анекдот:
– Скажите, пожалуйста, где вы шили костюм?
– В Париже…
– Ну, надо же, кто бы мог подумать, так далеко от Бобруйска и так хорошо сшито!
В полном соответствии с анекдотом костюмы, пошитые Гошкиным отцом, выглядели очень неплохо. Возблагодарив судьбу за то, что они с Гошкой одной комплекции, Федор принял еще и галстук, который подружка приятеля Верка утащила у своего брата. Галстук был дорогущий и супермодный, братишка выменял его у одного типа на пластинку Элтона Джона.
Будущий тесть Федору понравился. Рослый красивый мужик с пышной шевелюрой, открытой улыбкой и сочным баритоном. Елена была очень на него похожа. Но вот мамаша…
Бледное бескровное лицо, узкие губы, тихий скрипучий, какой-то неживой голос. Увидев Федора, она ничего не сказала, только подняла брови и величественно протянула руку. Парень пожал ее, как полный дурак, после чего мать его невесты еще выше вздернула брови и едва заметно вздохнула.
За столом Федор был обеспокоен только тем, как бы не облить соусом галстук – Верка сказала, что братишка точно ее убьет, если с галстуком что-то случится.
Его посадили отдельно от Елены, что было совсем уж отвратительно. Соседка справа окинула его пренебрежительным взглядом, неприязненно скривилась, и в течение всего ужина он видел только ее спину. Зато соседкой слева оказалась полусумасшедшая старуха, которая раз пять за вечер громко спрашивала, кто он такой, как его зовут и что он делает в доме ее племянницы. В конце концов Федор по ошибке налил ей водки вместо воды, бабуля лихо хлопнула полстакана, угомонилась и оставила его в покое.
Когда гости разошлись, Ленин отец пригласил Федора в свой кабинет и налил ему дорогущего французского коньяка, который жених, надо сказать, нисколечко не оценил. Он так измучился за вечер, что считал минуты до своего ухода.
Тем не менее разрешение на брак было дано, и Елена, посмеиваясь, сообщила, что отец согласился на это назло матери. Они не ладят, слишком разные люди, Федор и сам это заметил.
В первое время молодые жили у родителей, и Федор считал этот период самым жутким в своей жизни. Теща при встречах в коридоре неизменно поднимала брови и смотрела на него рассеянно-удивленно, как будто припоминая, кто же это такой, сантехник или электрик, и что у нее в квартире не в порядке. По прошествии нескольких минут лицо ее светлело от воспоминания и тут же мрачнело от осознания трагической действительности.
Было ясно, что такой зять ее никак не устраивает, и тешится она только тем, что твердо знает: он в ее доме ненадолго.
Чтобы не озвереть окончательно, не сорваться и не наговорить теще гадостей, Федор окунулся в диплом и в работу. К тому времени подоспела перестройка, молодым нечего было терять, они рванулись в бизнес, как в прорубь – ни о чем не жалея и не сокрушаясь.
Удача пришла не сразу, однако из многочисленных переделок Федор выходил с относительно малыми потерями. Он много работал – чтобы добиться успеха и как можно меньше бывать дома.
Через несколько лет умер тесть, его понизили в должности, но все же не выгнали с работы. Умер он в одночасье от сердечного приступа у себя в кабинете.
К тому времени молодые давно отселились, Елена бросила работу и занималась домом, как она выражалась. Федору было недосуг вникать в ее занятия, он был по горло занят бизнесом.
Она же, как понял Федор с большим запозданием, полностью окунулась в бурно развивающуюся тогда светскую жизнь – в тусовки, вечеринки, отдых на курортах.
Она много общалась со своей матерью, и через некоторое время Федор с немалым изумлением начал узнавать в жене ненавистные тещины черты.
Куда-то исчезла яркая природная красота Елены – возможно, годы потихоньку давали себя знать. Хотя Елена не давала себе спуску, занималась своей внешностью методично и целеустремленно. Кожа была гладкой, ни одной морщинки не появилось ни на лице, ни на теле, но Федор никак не мог отделаться от мысли, что все это какое-то неживое, ненастоящее. «Сплошной визаж», – думал он, – употребляя слово «визаж» как ругательное.
Исчез приятный звучный Ленин голос – в нем появились скрипучие раздраженные нотки, исчезли неторопливые движения, плавная походка – их заменило нервное семенящее подпрыгивание, как у тещи. Будучи недовольной, Елена теперь так же, как мать, неприязненно поджимала узкие губы. Федор только диву давался – куда делись правильные, красивые черты отца? Как будто с его смертью все испарилось и теща полностью завладела дочерью.
Надо сказать, такие мысли приходили в голову Никодимову достаточно редко – по причине занятости.
Жена тоже была занята – вечно куда-то торопилась, созванивалась с кем-то по телефону, иногда отсутствовала вечерами. В доме стала часто появляться теща – Елена как будто нарочно звала ее, чтобы не оставаться с мужем наедине. Они давно уже не разговаривали просто так, он не рассказывал ей о своих делах, они не обсуждали ни кинофильмов, ни прочитанных книг, не делились новостями о жизни приятелей и знакомых. Теперь беседы их сводились к требованию денег с ее стороны и к его безуспешным увещеваниям по этому поводу.
Федор наконец понял, что жена его ленива и избалованна, она и не скрывала от него этих качеств. В доме бесконечно менялась прислуга, потому что Елена не давала себе труда присматривать за ней и с удовольствием препоручила это теще. Та же умела только распекать и воспитывать, но никак не заставить работать.
Теща постепенно совершенно распоясалась и стала делать замечания Федору, выражая свое мнение без обиняков и экивоков. Она считала, что зять уделяет ее дочери слишком мало внимания и недостаточно зарабатывает, чтобы создать Лене приемлемый уровень жизни.
Конечно, они жили вполне обеспеченно, но бриллианты, которые дарил дочке муж, были, по понятиям тещи, и Елены тоже, мелковаты, и шубы жена меняла недостаточно часто.