– Я – Аврал. Что там на флангах?
– Тишина, товарищ капитан. Ни тропы, ни отпечатка…
– У меня то же самое…
– Тенор…
– Я уже здесь…
– Просмотри все кусты… Он не мог далеко уйти… Особо флангами поинтересуйся. Там камней много, есть где спрятаться…
– Я уже смотрю… Солдат видел, командира нашёл, а бандита здесь нет…
– Может, тебе на дерево забраться? – предположил Матроскин.
– Целесообразности не вижу. Я и так на верхней позиции. И увидеть того, кто есть, должен. Он, думаю, дальше ушёл. Где-то за склоном…
– Идём дальше, товарищ капитан? – спросил один из солдат. – Я прошёл всё, что можно было. До подъёма на следующий холм добрался…
– Ищем следы. Здесь ищем… – Матроскин сам не знал, почему не хочет выходить из этого леска. Хотя даже простая логика говорила, что уйти отсюда можно в три стороны и, не зная в какую сторону идти, в двух случаях из трёх ошибёшься. А полагаться на удачу следовало только в последней ситуации, когда другого выхода не просматривается. – Ищем направление…
– Командир, а здесь не может быть какой-то системы подземных коммуникаций? – спросил снайпер.
– Это ты у меня спрашиваешь?
– На вершине холма Берсанака не просматривался через тепловизор, хотя должен был «светиться». Значит, сидел под землёй. Может, здесь тоже что-то такое же есть?
– Слышали? – вопрос Матроскина к солдатам относился. – Иногда даже Тенор бывает прав, запомните… Ищем «что-то такое же»… Может, вход в какое-то убежище… Если есть вход, туда должна талая вода подтекать… Это – обязательно, это – закон природы… Следы воды смотрим, обтекает по сторонам или под лежачий камень сочится… Искать… Внимательно, но в темпе…
Судя по тому, как петлял перед этим Гойтемир, как он хитрил и старался ввести в заблуждение преследователей, он не потерял хладнокровия и способен на любой нестандартный ход. И вполне мог бы умышленно оставить след там, куда идти не собирался. Это тем более вероятно, что дальше в том же направлении, если Гойтемиру так же спешить, как он якобы спешил и как требовала так обстановка от человека, однозначно мыслящего, ему опять необходимо было бы лететь, чтобы следов не оставить. Он не летел, но и следов не оставил. Резонно было бы предположить, что он вернулся выше, где был какой-то вход в тайное убежище. Спецназовцы ГРУ сами были большие мастера подобные убежища строить и обязаны были предполагать такое же умение у других. И потому Матроскин, ещё раз осмотревшись, покинул лес, где, казалось бы, так легко спрятаться и куда должен был бы, согласно элементарной логике, устремиться Гойтемир, и поднялся чуть выше по только что пройденному пути, чтобы повторить поиск.
Естественно, вход в предполагаемое убежище не мог быть на ровной земле, а прятался, если таковой был в действительности, под каким-то камнем, который можно было бы поднять или сдвинуть. Взгляд переходил с одного камня на другой, отыскивая возможные несоответствия природному расположению, проверял вероятные направления потоков талой воды, осматривал почву вокруг камней, но ничего подозрительного капитан не находил.
– Тенор, ты тоже по склону пошарь… Может вход светиться?
– Через камни? – скептически отнёсся к предложению старший прапорщик. – Если только под камнем костёр разведут… Но я попробую…
– Товарищ капитан… – позвал солдат с правого фланга. – Здесь след…
– Иду… – заспешил Матроскин.
До солдата, показывающего пальцем в землю на самой опушке леса, было недалеко, и через минуту, дважды по пути поскользнувшись и удивившись, как не скользил здесь Гойтемир, капитан оказался у следа. След был почти таким же, как первый, найденный самим Матроскиным. Гойтемир тоже, похоже, спешил. И, несмотря на то что первый след был найден уже в лесу, а второй только на опушке, второй был более свежим, потому что здесь лес начинался значительно ниже.
– Тенор, пошарь вокруг… – потребовал капитан.
– Внимание… – вдруг серьёзно отозвался старший прапорщик. – Если смотреть от вершины и вниз, то на одиннадцать часов… У него убежище на дереве… Не оборачивайтесь, он держит вас на прицеле… Стрелять?
– А ты предпочитаешь, чтобы он в нас стрелял? – спросил капитан с лёгким раздражением. – Постарайся просто ранить…
– Он с дерева свалится – всё равно разобьётся… Высоко сидит… А моя винтовка, даже если в ногу попаду, ногу оторвёт…
– Тогда оторви ему кисть… Чтобы стрелять не мог… – капитан говорил и никак не показывал, что знает, откуда ему самому можно ждать автоматной очереди. Он просто по сторонам смотрел, словно бы в поисках других следов.
Солдат тоже вёл себя нормально. И никак не показывал, что он осознаёт опасность.
Выстрел раздался не громкий. У винтовки хороший глушитель. Наверное, звук падения тела и треск ломаемых ветвей был гораздо более эффектным, чем сам выстрел. Да и донёсся он до спецназовцев исключительно благодаря микрофону «подснежника».
Только после этого Матроскин бросился на звук ломающихся ветвей, на ходу высказывая вроде бы и с юмором, но серьёзную претензию:
– Зачем же ты его сбил… Неаккуратный и жестокий ты человек…
– Ну вот, и опять я виноват… Кисть автомат держала. Я в кисть попал. Автомат, похоже, срикошетил, и шлёпнуло его… Куда пуля угодила, уже и не пойму…
Но добежать до Гойтемира, пока он ещё был жив, капитан не успел. Там, под деревьями, гулко ухнул взрыв гранаты… Бандит чувствовал, видимо, что всё кончено, и боялся потерять сознание до того, как к нему приблизятся преследователи. И потому взорвал гранату раньше…
– И на том тебе, бандит, спасибо… – сказал Матроскин, подходя ближе, но в пяти шагах остановился в раздумье.
– Аврал, у покойного ещё гранаты остались? – ехидно спросил старший прапорщик.
– Скажи мне на милость, кого ты убил? – последовал невозмутимый вопрос.
– Гойтемира, я полагаю… Это разве не Гойтемир? – удивился Соловейко. – Может быть, это сам Берсанака?
– Я бы и сам хотел знать, кто это такой… – сказал капитан. – И почему он взорвал себя… Без причины не взрывают гранату у своего живота.
Убитый был не в башмаках военного образца, оставляющих большие следы, а в простых резиновых сапогах, которые были меньше оставлявших след башмаков минимум на три размера…
– Продолжаем поиск… Возвращаемся на склон… Там должно быть какое-то убежище…
А сам подошёл к погибшему, не вовремя вообразившему себя птицей, и забрался в карман камуфлированной куртки, чтобы поискать документы. В Чечне люди предпочитают всегда носить документы с собой, чтобы потом не просидеть несколько суток до выяснения личности в ментовском сыром подвале, если вдруг какой-то случайный патруль пожелает узнать, кто ты такой. Документы оказались и у погибшего. Капитан вытащил паспорт и ещё какие-то бумаги, аккуратно сложенные и спрятанные в целлофановый мешочек.
– Гилани Аслабикович Чочиев… – прочитал Матроскин вслух. – Можно подумать, что это родной брат Алхазура Аслабиковича Чочиева…
И достал трубку мобильника…
2
Темнота угнетала. И она казалась опасной рядом с таким человеком, как Берсанака Гайрбеков, потому что при обострении ситуации от Берсанаки ждать хорошего не приходилось. Он готов любым человеком прикрыться в случае необходимости, как уже прикрылся своей младшей сестрой, которую, как сам говорил, всегда любил больше других братьев и сестёр и о которой больше других заботился, когда заменял в семье отца, как и полагается старшему сыну. Правда, Берсанака не разрешил Гойтемиру «убрать» сестру, как посоветовал бы поступить в этой ситуации Док, чем заслужил неодобрение полковника. Но родственные отношения есть родственные отношения, и пусть у разведки свои законы, которые часто этим отношениям противоречат, Док Доусон вмешаться не посмел. Именно так: не посмел, зная, что находится на Кавказе, где живы и действуют свои многовековые устои чести и родственных отношений. Сам же Берсанака понимал, что сестру арестуют, и он, может быть, и имея возможность спрятать её, пожертвовал Айбат, но не делом, ради которого он сюда прибыл, пожертвовал, предоставив ей самой выкручиваться из положения, в которое она попала, укрыв брата. А уж посторонним человеком он пожертвует тем более. Просто из опасения, а даже не из-за сложности ситуации. Так он пожертвовал Микаилом Чочиевым, приказав Гойтемиру пристрелить парня, потому что Микаил всего боялся и в случае провала сдал бы всех. А провалиться Микаил вполне мог. Он постоянно курсировал между Берсанакой и теми людьми, на которых можно было положиться в округе, – отлаживал связи. Боялся работать, но работал. Это Гайрбекова не устраивало. Точно так же он может пожертвовать и любым другим, в том числе и полковником. Тем более что открыл полковнику свою, как он выразился, «берлогу», хотя желал бы держать её скрытой от посторонних. Это ещё одна причина, по которой следует Гайрбекова опасаться. Так здраво оценивал своего проводника Док Доусон и потому был постоянно настороже: в темноте руку держал на рукоятке пистолета так, чтобы большой палец одним движением мог опустить предохранитель. А патрон в патроннике Док держал всегда досланным..
– Может, зажжём свет? – не слишком настаивая, предложил Док.
Он знал, что Гайрбеков найдёт уважительную причину свет не зажигать, но всё же предложил. Хотя бы ради того, чтобы не молчать, потому что молчание в темноте угнетало ещё больше, хотя полковник и считал себя человеком с мощнейшей нервной системой, способной выдержать любые нагрузки на психику. Обоюдный разговор в полной темноте, как когда-то давно учили Дока Доусона, это один из альтернативных способов зрения. Если хочешь постоянно знать, где человек находится, поддерживай с ним разговор, задавай вопросы, которые требуют многословных ответов, и тогда сможешь контролировать не только местонахождение, но и передвижение того, с кем разговариваешь. И, что тоже немаловажно, сам можешь передвигаться на голос, когда слушаешь ответ на вопрос.
– Нет… – коротко ответил Берсанака.
– Здесь же нет окон… – усмехнулся полковник. – Не понимаю, чего ты боишься?
– Я боюсь за качество строительства.
Гайрбеков предпочитал отвечать односложно. Его тоже обучали кое-чему там же, в разведцентре, в котором служил полковник, и точно такие же инструкторы, как те, которые с самим полковником когда-то занимались. И теорию Берсанака хорошо, должно быть, усвоил. И не стесняется применять её на практике.
– Не понял… От света может обрушиться потолок?
– Ты уверен, что у федералов нет тепловизора? – ответил Берсанака вопросом на вопрос.
– У ваших федералов тепловизор – это нонсенс… – заметил полковник. – Российская армия бедна. В ней столько генералов, что они съедают весь бюджет, и на хорошее оружие средств не остаётся.
– Тем не менее хорошие командиры имеют тепловизоры и винтовки с тепловизорами. Часто трофейные, которые ни один уважающий себя командир не сдаст, согласно инструкции. Часто просто находят средства, чтобы купить. А уж по части спецназа и разговора нет. Там это уже не редкость.
– И что? – продолжал полковник разыгрывать непонятливого человека, чтобы заставить Берсанаку говорить много.
– Строители были плохие. Могут быть щели, выпускающие тепло.
– От лампочки тепла мало, – возразил Док Доусон.
– Аккумуляторы сели. Лампочки здесь не включаются по отдельности. Если включать одну, загорается свет во всех помещениях. Аккумулятора хватит минут на десять. А потом мы будем без света. А он может понадобиться…
– Кто придумал такую глупую систему… – проворчал Док. – Дилетантский подход…
– Здесь есть генератор. Его можно было бы запустить от любого входа. Нажмёшь кнопку, срабатывает автомат, и запускается генератор. Он должен быть заправленным. Но генератор выделяет слишком много тепла. Тепло найдёт щель, и тепловизор покажет выходящее тепло…
– Да… Генератор – это хуже… – согласился полковник.
– Расскажи лучше о спутниках. Ты обещал… – потребовал Берсанака, удачно используя ту же самую теорию альтернативного зрения, о которой только что думал сам Док, только уже с противоположной стороны. И Доку Доусону оставалось только согласиться.
– А ты что, ничего о спутниках не слышал?
Полковник не хотел превращать свой рассказ в монолог, чтобы его разговор не дал возможности Берсанаке передвигаться незаметно.
– Я знаю много о спутниках GPS… – коротко заметил Гайрбеков.
– Что ты о них знаешь?
– Я умею общаться с «маршрутизатором», метеостанцией и, конечно, со спутниковым телефоном. Меня обучали там, у вас…
– С каким именно «маршрутизатором»?
– С обыкновенным. Как у всех…
– В войсках «маршрутизатор» имеется один на каждое отделение. Я никогда не видел у тебя ноутбука…
– Нет, с ноутбуком я не работаю, – согласился Берсанака. – Это слишком сложно даже для Гойтемира, хотя он более грамотный, чем я. Я только с простым «наладонником». Но я на память привык больше полагаться, чем на карты космической съёмки… Карты зависят от времени года и плохо привязаны к настоящему моменту. Сверху видно не всё… А ноутбук… Нет, я не хочу таскать с собой лишнюю тяжесть…
Обычно молчаливый Берсанака говорил больше, чем обычно, и вовсе не потому, что Док Доусон его принудил к этому. И полковнику такая болтливость не понравилась. Эта болтливость говорила о том, что Гайрбеков пытается таким образом скрыть свои настоящие мысли и помыслы, может быть, волнение. А это уже конкретная причина для того, чтобы полковнику Доусону утроить внимательность и следить за каждым шагом чеченца. И не подставлять ему спину ни при каких обстоятельствах. И, вполне возможно, Берсанака не желает включить свет совсем по иной причине, нежели названная им.
– Неизвестно, что сложнее, ну ладно… Так вот, сейчас появилась вторая всемирная система – ГЛОНАС, российская… Делает то же самое, что GPS, с достаточной долей точности.
– А что лучше? – сразу поинтересовался Берсанака.
– ГЛОНАС – определяет сдвиг объекта до шестидесяти сантиметров. GPS до метра…
– Что такое сдвиг? – не понял Берсанака, хотя и догадался, что полковник умышленно говорит так, чтобы собеседник задавал вопросы.
– Один и тот же объект контролируется сразу несколькими сменяющимися спутниками, только под разным углом наблюдения. Если объект сдвигается, спутники определяют это. Если ты в течение короткого времени перейдёшь на метр, спутник это зафиксирует… Что тебя ещё интересует?
– Трубки… Телефонные трубки…
– Сама трубка ничего не значит. Значит только sim-карта. Отследить можно только её. Каждая sim-карта идентифицируется по номеру. При работе этого номера спутник засекает её и второго абонента, с которым вёлся разговор, и в состоянии контролировать sim-карту без разговора – местонахождение и передвижение.
– И это могут русские спутники? – переспросил Берсанака с лёгким удивлением.
– Это могут спутники-шпионы всех стран, которые таковые запускают… Ты напуган?
Этот вопрос прозвучал для того, чтобы Берсанака не замыкался снова в себе и продолжил разговор. Тем более после недавнего обострённого желания много говорить. Молчаливый Гайрбеков станет опасным, потому что в темноте он сможет перемещаться незаметно и может так же незаметно нанести удар, после которого пистолет в руке полковника будет бессилен.
– Меня нельзя напугать. Я с детства пугливым не был. Я только осторожен, но не более… – возразил Берсанака.
Последние слова прозвучали совсем не с того места, с которого чечен разговаривал раньше. И полковник тут же сам сместился вперёд. Но почти сразу после этого что-то звякнуло в стороне. Берсанаки там оказаться не могло. Звук, следовательно, был посторонним. Полковник опустил предохранитель на пистолете.
– Не стреляй, Док, это Гойтемир вернулся… – спокойно сказал Берсанака. – Гойтемир, ты выбросил sim-карту?
– Как ты сказал, сразу… – отозвался из темноты знакомый голос.
– Хорошо. Значит, мы в безопасности. Но надо посмотреть, что делают федералы…
– Ищут… – сказал Гойтемир, включил фонарик, но вежливо не посветил на людей, а только пол и низ стен осветил, чтобы лучше ориентироваться в комнате.
И только при свете фонарика полковник увидел за спиной Гойтемира распахнутую дверь, которой раньше не было. Значит, здесь множество потайных ходов, и потому следует быть трижды осторожным с этими чеченами. Хотя если Гойтемир вернулся, то ситуация слегка выравнивается, и Берсанаке не от чего впадать в такое отчаяние, которое способно толкнуть его на неоправданные действия против своего главного на сей день союзника. И Доку Доусону следует быть спокойнее. Тем более что главная задача до сих пор не выполнена и даже не начата.
Главное – вовремя и правильно подтолкнуть Берсанаку к выполнению действий, способных вызвать крупный международный скандал. И при этом следует учесть, что Берсанака с Гойтемиром могут и провалить операцию и вообще могут возникнуть какие угодно случайности. Но при этом роль ЦРУ может быть сведена максимум к испытаниям препарата в условиях партизанской войны, но никак не к организации кровавой политической диверсии. Скандал должен быть вызван, но ЦРУ и вообще Соединённые Штаты не должны иметь к нему никакого отношения. Разве что американцев можно обвинить в создании препарата, но почему американцы не имеют права создать такой препарат, если те же русские спецслужбы его создали чуть раньше…
И эта, главная задача стоит риска сотрудничества с таким опасным человеком, как Берсанака Гайрбеков. И именно эта причина заставила выбрать в исполнители не кого-то, а именно Берсанаку, который в своей ненависти к русским не знает, что такое жалость…
* * *– Рассказывай… – полковник в темноте уселся на своё прежнее место, где ему было удобно положить раненую ногу на рюкзак так, чтобы она отдыхала, и нажал на колпачок портативного, но очень чуткого цифрового диктофона, внешне похожего на обыкновенную ручку, что постоянно носил в нагрудном кармане своей камуфлированной куртки. Диктофон мог работать в режиме записи четыре часа, и этого полковнику вполне хватало на пару недель, чтобы занести в память всё, что требовалось запомнить. Если бы память кончилась, записи можно было бы перенести на обыкновенную флеш-карту и записывать, что необходимо, снова на диктофон. Цифровая память всегда надёжнее памяти человеческой, считал Док Доусон, тем не менее записями не злоупотреблял и записывал действительно только то, что необходимо.