Теперь все сходится, все так и было. Петр Ильич приезжал в наш город летом на разведку, очевидно, тогда же он снял квартиру, а может, раньше, может, у него были до этого какие-нибудь дела. Обольстив мамулю и утвердившись в нашем доме, старый негодяй не спеша начал действовать. Он выбрал небольшое агентство недвижимости и устроил кражу – не сам, разумеется. Потом проследил, чтобы сообщение о краже оргтехники попало в газету. Затем подсунул газету мне и уговорил при помощи мамули ввязаться в авантюру. А я согласилась, как полная дура.
После того как первую статью напечатали, Петр Ильич устраняет Алевтину Фадееву, опять-таки с помощью киллера. Я думаю, что он нанял кого-то постоянного, чтобы не обращаться к случайным людям. Наверное, даже потребовал у убийцы скидку – как-никак постоянный клиент!
Думаю, Петр Ильич не знал толком, замешана ли Алевтина Фадеева в каких-то махинациях с недвижимостью, и, отыскав у нее в подоконнике кучу долларовых бумажек, милиция оказала тем самым Петру Ильичу огромную услугу. На ловца, как говорится, и зверь бежит!
А я между тем своими статьями усиленно помогала Петру Ильичу плести интригу против Березкина, потому что все было задумано именно для того, чтобы Березкина дискредитировать. Очевидно, Березкин и Антонов – это и были те два чиновника, которые могли повлиять на вопрос о комбинате, и Петр Ильич моими руками собирался убить двух зайцев – устранить Антонова и сделать так, чтобы в его смерти обвинили Березкина – хотя бы косвенно, без доказательств, а уж полностью управляемая Саша Петухова сумеет раздуть пожар на страницах своей газеты.
Так и вышло, с грустью констатировала я, только для этого понадобилось позвонить Березкину от имени Лики и записать их разговор на кассету, потом подкинуть эту кассету мне. Я, понукаемая журналистским зудом, немедленно кинулась к Лике на квартиру, чтобы получить от нее исчерпывающие доказательства. И получила ее труп, совсем свеженький. Кассету мы передали в полицию, и сейчас, наверное, Березкина уже допрашивают. Возможно, он ото всего отопрется, думаю, что со временем от него полиция отстанет – докажут, что кассета поддельная. Но пока его будут вызывать на допросы, ему некогда будет думать про Новоапраксинский химический комбинат. А вернее, он побоится, раз теперь на виду. Да и как знать – возможно, начальство уже посматривает на него косо…
Нельзя сказать, что мне было жалко Березкина – мы незнакомы, да и вряд ли уж он был таким кристальной души человеком, но очень противно, что мной манипулировали, как неодушевленным предметом. Чувствуешь себя вывалянной в грязи, и втройне обидно, что сделали это с помощью твоей же собственной матери.
Никита пришел, когда я окончательно пала духом.
– Я закончил пораньше, мы можем ехать! – объявил он с порога.
Я взглянула на часы: половина седьмого. Это он называет закончить пораньше. А когда же в таком случае попозже?
– Скажи честно, ты ночуешь иногда здесь в приемной на диване? – вырвалось у меня.
Никита покраснел:
– Ну… бывает, что процесс идет, и если не на кого оставить…
– А что твоя жена говорит по этому поводу? – спросила я так просто, наугад.
Честное слово, в том состоянии мне было совершенно неинтересно, что думает его жена. Я про нее ничего не знала, только два года назад встретила в метро Таньку Мелкоступову из параллельного класса, которая после школы тоже поступила в Техноложку, так вот она рассказала про Никиту, что после окончания Института он женился на девушке из своей группы.
– Я не женат, – глухо сказал Никита и отвернулся.
В полном молчании мы прошли длинным коридором, вышли во двор, где Никита повел меня к стоявшим в углу стареньким «Жигулям». Машина, как ни странно, двинулась с места довольно плавно, и мотор не кашлял.
– Относительно жены, – начал Никита о наболевшем, – я был женат… но она…
Вот только не хватало мне сейчас исповеди бывшего соратника по ученическому «Научному обществу имении Леонардо да Винчи»! В то самое время, когда я чувствую себя полной и состоявшейся идиоткой, не хватало еще слушать жалобы друга детства на его неудавшуюся личную жизнь! Я представила, как Никита раскиснет от разговоров, как будет вздыхать, что личная жизнь не удалась, что жена его не понимает, а он все равно ее любит… А от меня в таком случае верно потребуется гладить его по головке и твердить, что все образуется, а потом Никита возьмет себя в руки и скажет, что я очень ему помогла в трудную минуту и что он еще со школьной скамьи знал, что я – отличный парень.
Мне захотелось немедленно выпрыгнуть из машины на полном ходу. И пускай я разобьюсь хоть насмерть, только бы не участвовать в отвратительной сцене, которую я так ярко нарисовала только что в своем воображении.
– Послушай, – решительно начала я, – я совсем не хочу слушать про твои нелады с женой.
– А никаких неладов нет, – спокойно ответил он. – Просто в один прекрасный день она сказала, что я женат не на ней, а на своем комбинате, и ушла. Так и расстались, спокойно и без обид.
Я пожала плечами в полумраке салона. Если честно, то я была с Никитиной бывшей супругой совершенно согласна. Ну, сами посудите, мы с ним не виделись без малого десять лет. А когда встретились и провели вместе несколько часов, все это время он непрерывно говорил только о своем комбинате. Он не спросил меня, как я живу и с кем, он не стал предаваться воспоминаниям детства, не поинтересовался, что я знаю про учителей и ребят… Он одержимый, – поняла я.
– Ты считаешь, она права? – спросил между тем Никита.
– Кто? – очнулась я от своих мыслей.
– Моя жена…
– О, Господи! – вскричала я. – Да я знать о ней ничего не хочу! Сам подумай, какая мне разница: права она или нет. Да и тебе тоже теперь…
– Да, потому что я даже обрадовался, когда мы расстались. Насчет того, что я женат на комбинате, это она, конечно, загнула, но тоска такая была с ней на тусовки какие-нибудь ходить… или в ресторан. А то еще в филармонию…
– Всегда знала, что ты станешь трудоголиком, – констатировала я, – а куда мы собственно едем?
Я спросила так просто, без всякой задней мысли, но у Никитушки, как оказалось, в голове задние мысли были, потому что он как-то замялся, потом неуверенно предложил:
– Давай зайдем куда-нибудь, а? Есть очень хочется…
– А дома, в жилище одинокого холостяка, киснет в холодильнике полпачки неудобоваримых пельменей, – протянула я.
– И тех нет, – честно ответил Никита.
– Ты же не любишь рестораны, – поддразнила я.
– А кто тебе сказал, что мы идем в ресторан? – удивился Никита. – Тут недалеко имеется уютная такая забегаловка, меня там все знают.
На забегаловку я была согласна, потому что в ресторан в нынешнем прикиде – мятых джинсах и заляпанных новоапраксинской грязью ботинках меня вряд ли бы пустили.
Забегаловка оказалась небольшим уютным кафе. Было чисто, на стенах висели симпатичные картинки, на столах – букетики цветов. Слава богу, не желтых. Народу там, несмотря на вечернее время, было не так уж много. Никита по-хозяйски направился к угловому столику. Откуда-то из боковой двери выплыла официантка.
– Никитушка, солнце мое! – запела было она, протягивая руки для объятий, но осеклась, заметив меня.
– Здравствуй, Алла, – спокойно сказал Никита и пододвинул мне стул, – вот, познакомься, это Саша, моя…
Бьюсь об заклад, он хотел сказать, что я его школьная подруга, но в последний момент одумался. Не хватало еще официанткам все про меня рассказывать. Но, судя по тому, как смотрела на него дебелая Алла, она явно имела виды на Никиту. Все ясно: ту, первую жену, он не устраивал, потому что не мог удовлетворить ее культурные запросы. Теперь женится на простой непритязательной официантке. Культурных запросов никаких, зато готовит небось хорошо. И в душу лезть по мелочам не будет, и отношения выяснять. Лишь бы муж деньги в дом приносил.
– Как обычно, Никитушка? – Алла ласково склонилась к нему, так что в вырезе платья все стало видно аж до пупка. Посмотреть, конечно, было на что, размеры ее бюста впечатлили даже меня, но все же… Ребята, я еще здесь!
Никита поймал мой насмешливый взгляд, покраснел и сделал попытку вместе со стулом отодвинуться от Аллы. Скажите, какие мы скромные!
– Ты что будешь? – осведомился Никита.
– А что вы посоветуете? – вежливо спросила я Аллу.
– Мясо духовое, запеченное с сыром! – отрапортовала она. – И салат…
Как говорится, лопай, что дают, и не выпендривайся. От спиртного я отказалась за компанию с Никитой – он за рулем. Относительно мяса, запеченного с сыром, решила промолчать – подумают еще, что я брезгую. Просто оставлю кусок на тарелке, потому что проглотить кусок мяса я не в состоянии, даже умирая от голодной смерти.
Никита извинился и вышел помыть руки. Я потягивала апельсиновый сок и размышляла. В общем, если бы сегодня я не поняла, как грубо меня использовали и не чувствовала бы себя так паршиво, рада бы я была повидаться с Никитой? Наверно, да. Но сейчас я просто не представляла, что же дальше делать, куда пойти. Повстречаться за вечерним чаем с Петром Ильичем было выше моих сил. Он сразу догадается, что я все знаю, и наймет киллера, но раньше я размозжу его плешивую голову чем-нибудь тяжелым.
Подошла Алла с подносом.
– Давно ты с ним? – спросила она, расставляя тарелки.
– Десять лет, – ответила я машинально, думая о своем.
– Чего? – протянула она недоверчиво. – Какие еще десять лет? Он с женой-то года нет, как развелся…
– Слушай, что ты допытываешься? – рассердилась я. – Мы с ним в школе учились. Ну, встретились, поедим сейчас и разойдемся, а ты уж сразу всполошилась!
– Хороший мужик, – вздохнула Алла, – не люблю, когда что-то хорошее даром пропадает. А он надежный… Ну ладно, кушайте… – она улыбнулась подошедшему Никите и ушла.
Я съела салат с помидорами и аккуратно подобрала с тарелки ломтики жареной картошки.
– Не обращай внимания, – ответила я на безмолвный Никитин вопрос, – я не ем мяса.
Он оглянулся на дверь, за которой скрылась Алла, потом на соседние столики. Никому не было до нас никакого дела, тогда я, улыбаясь, поменяла наши тарелки. Никита покраснел и с размаху вонзил нож в духовое мясо.
«Он всегда голодный», – поняла я.
Дома его никто не ждет, поесть нормально может только здесь, потому что на работе его престарелая грымза даже кофе нормального начальнику сварить не может!
Никита наелся, подобрел, крикнул Алле что-то насчет кофе, дал мне прикурить и даже подмигнул при этом.
– У нас на комбинате… – начал он, но я не дала ему договорить.
– Послушай, если ты еще раз начнешь про свой комбинат, то я вылью кофе тебе на голову!
– Что, надоел уже я тебе со своей работой? – усмехнулся Никита, ничуть не испугавшись перспективы быть обваренным кофе. – Думаешь, вот каким занудой стал…
– Да и был-то… – поддакнула я.
– Думаешь небось, что я неудачник. Вместо того чтобы найти хорошо оплачиваемую работу, я кисну на этом комбинате, воюю с Сидоровым и так далее.
Мне ли насмехаться над Никитой, я сама полная неудачница! Но я спросила о другом:
– А почему же ты так против банкротства комбината? Если купит какой-нибудь серьезный богатый человек, он выплатит долги, и специализация ведь не изменится… Если сейчас так нужен ультрамарин или как там его, то не станет же хозяин переоборудовать комбинат в фабрику игрушек или в завод по производству презервативов! Ну, выгонят, конечно, всяких Сидоровых, но уж тебя-то точно оставят! Без тебя они будут как без рук!
– Вот, в этом все дело, – произнес Никита каким-то странным тоном. – Конечно, работяг выгонят, да и Бог с ними, которые захотят работать – останутся. И я работу не потеряю, и производство наладится. Да только работать-то я тогда буду на чужого дядю. Он будет богатеть, а я всю жизнь просижу на зарплате. И даже не в деньгах дело! – Никита отставил пустую чашку. – Я хочу сам. Понимаешь, сам создать все. Сделать образцовое, приносящее большие доходы предприятие, понемногу выкупать акции и стать владельцем. Я знаю, что смогу это сделать, если бы только были кредиты!
– Вот как? Стало быть, ты хочешь разбогатеть? – я смотрела на него во все глаза.
– Какой дурак в наше время не хочет разбогатеть? Да только я хочу не просто разбогатеть, а создать все своими руками!
Никита смешался и сказал тихо и смущенно:
– Никому про это не рассказывал, а тебе вот…
Вот какие мы, оказывается. Он хочет, видите ли, не ждать милости ни от кого, а сделать все своим умением. В то время, как за несчастный комбинат бьются в высших сферах и убивают людей, этот тип, сидящий напротив меня, хочет поднять комбинат из руин честным трудом, да еще и самому разбогатеть при этом. И стать молодым перспективным владельцем крупного предприятия. Всего-то…
– Ах ты, мой умница, – умилилась я и погладила Никитушку по руке.
За этим и застала нас официантка Аллочка.
– Еще кофе будете? – угрюмо спросила она.
– Будем! – весело ответила я. – Да я бы, пожалуй, и коньячку выпила для настроения…
– Я тоже, – согласился Никита.
– Ты – тоже? – изумилась Алла.
– Неси, – строго приказал он, – и не обсуждай.
У них произошел активный обмен взглядами, после чего Алла удалилась, позабыв при походке повилять бедрами.
От коньяку мне стало тепло и спокойно. Мы сидели в уголке, отгороженные от остального зала, играла тихая музыка, Никита смотрел на меня в полумраке блестящими глазами – в общем, «Спрут-четыре»? Или – «пять»? Ситуация очень напоминала сцену из итальянского сериала. Мне бы только скромное вечернее платьице с вырезом и блестками. Комиссар Катанья и его очередная дама, пока еще живая, потому что, насколько я помню, всех его любимых женщин постепенно убили.
Посидев так некоторое время, Никита поднялся с места. Вместо Аллы появилась другая официантка, которая принесла счет.
На улице до меня дошло, что Никита вроде бы за рулем.
– Как же мы поедем, ведь ты пил коньяк? – пролепетала я.
– А мы никуда не поедем, – ответил он, – мы пойдем ко мне. Я живу вон там, в соседнем доме, а машину можно оставить здесь, у кафе, никто не тронет.
Как интересно, отстраненно подумала я, – ну, к нему так к нему, мне в общем-то все равно, лишь бы не домой.
Квартирка была маленькая и ужасно запущенная. Беспорядок там был примерно месячной давности.
– Сестра иногда приходит, – пояснил Никита смущенно, – но сейчас племянник болеет.
А самому ему порядок наводить некогда – небось и в воскресенье на своем комбинате пропадает. Никита, очевидно, посмотрел на окружающее нас безобразие моими глазами и расстроился. Я видела, что он смущен, растерян и уже жалеет о том, что привел меня к себе. Я видела его насквозь, все про него знала.
Я сбросила осточертевшие за долгий день ботинки и забралась на диван с ногами. Поскольку больше сесть было некуда, Никита робко пристроился рядом.
– Хочешь, я расскажу, как была в девятом классе в тебя влюблена? – спросила я.
– Не может быть! Правда? – обрадовался Никита. – Ну-ка, ну-ка, расскажи.
И я рассказала, как из-за него попала в «общество Леонардо да Винчи», как с замиранием сердца ждала еженедельных общих собраний и его вежливо-равнодушного: «Здравствуй, Саша!» при нечастых встречах. Как в раздевалке старалась повесить свое пальто рядом с его курткой. Как, обмирая от счастья, рисовала плакаты к его докладу.
– Плакаты были очень хорошие, – тихо сказал Никита, – просто замечательные…
– Я три раза их переделывала, – призналась я.
Я добилась, чего хотела, Никита наконец забыл про свой комбинат, про неудачную жизнь с женой, про то, что впереди у него – куча неприятностей вплоть до увольнения с работы.
Под диваном валялась расческа. Я причесала Никиту так, чтобы он стал еще больше похож на комиссара Катанью. Он мягко отнял у меня расческу, взял за плечи и привлек к себе.
Не знаю, как там целуется настоящий комиссар Катанья, наверное, он все делает отлично, но мой поддельный целоваться совершенно не умел.
А дальше я ничего не буду рассказывать, можете считать, что цензура вырезала из очередной серии «Спрута» все постельные сцены.
Я проснулась поздним утром и долго соображала, не открывая глаз, где же я, собственно, нахожусь. Потом села на диване и огляделась. В квартире никого не было, даже духом человеческим не пахло. На столе белела записка:
«Саша, будешь уходить, просто захлопни дверь.
Н.»
Вот так: «просто захлопни дверь». И все. Правда, в самом углу было еще нацарапано слово «Позвони», но не стоило обращать на него внимание, Никита написал его просто так, из вежливости.
«А чего же ты ожидала?» – спросила я себя. «Да ничего особенного», – тут же ответила самой себе. Все, как и должно быть. Ну и ладно, откровенно говоря, мне сейчас не до запоздалых сожалений. Тем более, я ни о чем не жалею.
Я вспомнила все, что я узнала вчера про Петра Ильича, про комбинат и про то, как меня использовали, как последнюю дуру, и окончательно расстроилась. Однако нужно было уходить из этой квартиры и просто захлопнуть дверь.
Так я и сделала. Дома никого не было – хоть тут-то повезло. Я приняла душ, заглянула в холодильник, но один вид еды навел на меня еще большую тоску. Тогда я завернулась в плед и включила телевизор в гостиной.
Передачи по утреннему времени были неинтересные. Маленькие девочки танцевали на сцене, размахивая огромными искусственными цветами. Я тупо пялилась на экран. В голове было пусто, как в кошельке после отпуска. Делать было совершенно нечего, да я ничего и не могла бы теперь сделать. Ведь у меня нет никаких доказательств того, что Петр Ильич причастен ко всем этим убийствам. Да если я только начну рассказывать Ираидиному подполковнику такую историю, он просто вызовет санитаров из психушки!