Содержанка никуда не денется - Эрл Гарднер

Эрл Стенли Гарднер Содержанка никуда не денется

Предисловие

Что мы намерены делать с преступниками?

Мы должны наказывать нарушающих закон людей так, чтобы наказание послужило предотвращению преступлений. Но что происходит с этими людьми после того, как они отбыли наказание?

Что мы намерены делать с нашими тюрьмами? Собираемся ли мы оставить их фабриками преступлений, выпускающими преступников, или намерены переделать таким образом, чтобы они превращали нарушителей закона в общественно полезных граждан?

От ответов на эти вопросы зависит гораздо больше, чем мы думаем.

Поведение нарушителя закона после выхода из заключения на свободу во многом определяется тем, как обращалось с ним общество, пока он пребывал в заключении.

Если обществу хочется использовать заключение в качестве способа «свести счеты» с преступником, преступник, освободившись, скорее всего, пожелает расквитаться с обществом.

Легких ответов не существует, однако под руководством Джеймса В. Беннетта, директора Управления тюрем, федеральные тюрьмы добиваются колоссальных успехов.

В течение нескольких последних лет я поддерживаю контакты с Престоном Дж. Смитом, начальником федеральной тюрьмы на острове Терминал-Айленд в Сан-Педро, штат Калифорния. Время от времени мы с ним беседуем о некоторых проблемах пенологии, и он с таким жаром изложил свою позицию в недавно присланном мне письме, что я попросил разрешения процитировать здесь следующие абзацы.

«Я полностью сознаю, что основная наша ответственность перед обществом и перед людьми, вверенными нашему попечению, состоит в обеспечении их надежного содержания в течение предписанного судом периода времени. Но гораздо более серьезная ответственность, на мой взгляд, заключается в том, чтобы помочь этим людям извлечь для себя хоть какую-то пользу за время тюремного заключения, получив в результате шанс стать после освобождения законопослушными и уважаемыми членами свободного общества».

«Мы не претендуем на исправление преступников. Лучшее, что мы можем надеяться сделать, – создать нашим заключенным необходимые условия, подтолкнуть их к самостоятельному исправлению и руководить ими на этом пути. Насколько они сумеют воспользоваться предоставленными возможностями – вопрос сугубо личный. Каждый мужчина и каждая женщина самостоятельно выбирают путь. Нам остается лишь суеверно скрестить пальцы и уповать на самое лучшее».

«Вам, конечно, известно, что я имею в виду, говоря о „необходимых условиях“. Мы, во-первых, пытаемся приучить их к главному – следить и ухаживать за собой, грамотно и культурно выражаться, внушаем, как важно держать в порядке камеры и рабочие места, какое удовлетворение приносит честный труд и т.д. Потом переходим к профессиональному и общему обучению, религиозным наставлениям, индивидуальным и коллективным собеседованиям, специальным занятиям, например в группах „АА“[1], Дейла Карнеги[2] и пр. Таковы некоторые возможности, которыми располагают наши „клиенты“. Какую выгоду они из них извлекают, зависит, как уже было сказано, от их собственного решения. К счастью, процент тех, кто провел время с пользой и вышел из тюрем гораздо лучше подготовленным к роли уважаемых членов общества, обнадеживает».

«Мне весьма посчастливилось на протяжении многих лет своей тюремной карьеры тесно общаться с мистером Беннеттом, Вашим хорошим другом и нашим талантливым директором. Выдающиеся способности мистера Беннетта как руководителя, его неуклонное стремление совершенствовать этот злосчастный сегмент нашего общества стали подлинным источником вдохновения для всех нас – тех, кому выпала честь его знать и работать в его команде. Мы с немалой тревогой ожидаем того дня, когда он предпочтет воспользоваться правом на вполне заслуженный отдых. С его уходом образуется брешь, которую будет практически невозможно заполнить».

Я, пожалуй, давно не встречал столь верного описания ситуации, какое дано в вышеприведенных цитатах. Заключенные тоже люди. Нельзя попросту изолировать их от общества и считать, что они вновь начнут жить лишь после выхода на свободу. Человеческое существо невозможно выключить или включить наподобие электрической лампочки или водопроводного крана.

Мысль о мести с помощью карательных мер – худшее, что способно прийти на ум обществу. Возможно, определенным личностям это ненадолго приносит садистское удовлетворение. Надо помнить, однако, что огромная масса заключенных действительно хочет встать после освобождения на прямую дорогу. И, как ни странно, весьма немногие из них сознают, что конкретно заставило их впервые нарушить закон.

Обычному заключенному хочется стать преступником не больше, чем выпивающему – алкоголиком.

Обществу самое время признать этот факт и принять по сему поводу какие-то меры.

Попытки помочь заключенным самостоятельно реабилитироваться и предоставить им соответствующие возможности совершенно не означают, будто мы нянчимся с преступниками. Это мера, позволяющая защитить общество.

Поэтому я посвящаю книгу своему другу Престону Дж. Смиту, начальнику федеральной тюрьмы на Терминал-Айленде, штат Калифорния.

Глава 1

Надпись, выведенная краской на матовом стекле коридорной двери, гласила: «Кул и Лэм». Пониже красовались имена: «Б. Кул – Дональд Лэм», и единственное слово: «Вход».

В этой надписи не содержалось никакого намека на то, что Б. Кул – женщина, сто шестьдесят пять фунтов подозрительности с алчными глазками. Формами и несгибаемостью Берта Кул напоминала моток колючей проволоки, предназначенный для отгрузки с фабрики за счет поставщика.

Я толчком распахнул дверь, кивнул секретарше в приемной, прошагал к двери с табличкой «Дональд Лэм – личный кабинет» и отворил ее.

Элси Бранд, моя секретарша, трудившаяся над альбомом с вырезками, подняла глаза.

– Доброе утро, Дональд.

Я бросил через ее плечо взгляд на заметки, которые она наклеивала в альбом. Это был пятый том нераскрытых дел, способных когда-нибудь дать нам шанс получить прибыль. Шансы для большей части этих дел составляли один к десяти тысячам, но, по моему неизменному убеждению, любому хорошему детективному агентству следует знать, что за варево кипит в котле преступного мира.

Элси была в платье с квадратным вырезом спереди, и, когда наклонилась, приклеивая вырезку, я поймал себя на том, что глаза мои скользят вниз по линии ее шеи.

Она почувствовала мой взгляд, посмотрела снизу вверх, нервно рассмеялась, переменила позу и вымолвила:

– Вы опять за свое!

Я покосился на вырезку, вклеенную в альбом, – история о наглом, хладнокровном грабеже из бронированного автомобиля сотни тысяч баксов. Провернули его до того ловко, что никто не знал, как его провернули, где его провернули и когда его провернули. Полиция думала, будто его могли провернуть в кафе быстрого обслуживания[3] под названием «Полный обеденный судок».

Умненький четырнадцатилетний паренек увидал припарковавшийся у придорожного ресторанчика бронированный автомобиль и заметил, что за ним почти сразу же остановился седан. Рыжеволосый мужчина лет двадцати пяти стал прилаживать под левым передним колесом седана домкрат. Странность заключалась в том, что свидетель поклялся, будто шина на левом переднем колесе не была спущена, хотя мужчина последовательно совершал все необходимые для замены покрышки операции.

Деньги лежали в заднем отделении броневика. Чтобы открыть его, требовались два ключа. Один находился в руках у водителя, другой – в кармане вооруженного охранника. Взломать замок невозможно.

В броневиках всегда ездят двое мужчин – шофер и охранник. Они останавливались в этом месте выпить кофе, но тщательно следовали обычному распорядку – один оставался в автомобиле, пока другой шел покупать кофе и арахис. После чего возвращался, сидел в свой черед в машине, а первый выходил. Формально перерывчик на кофе был нарушением правил, но покуда один человек оставался в машине, компания по привычке поглядывала на подобный проступок сквозь пальцы.

Элси Бранд подняла на меня глаза и сообщила:

– Сержант Селлерс заперся с Бертой Кул.

– По общественному, сексуальному или деловому вопросу? – уточнил я.

– По-моему, по деловому, – предположила она. – Я кое-что услыхала по радио, когда ехала сюда утром. Селлерс с напарником работают над одним делом, и прошел слух о пропаже пятидесяти тысяч долларов из найденных денег.

– По этому делу? – спросил я, кивая на вырезки, только что вклеенные ею в альбом.

– Не знаю, – ответила она. А потом добавила: – Берта, как вам известно, не откровенничает со мной.

Элси слегка изменила позу. Вырез платья чуть-чуть приоткрылся, и она попросила:

– Дональд, прекратите.

– Что прекратить?

– Это не предназначено для разглядывания под таким углом.

– А тут и нет никаких углов, – возразил я, – одни округлости. Если это не предназначено для разглядывания, к чему вся красота?

Она подняла руку, прикрыла вырез и посоветовала:

– Сосредоточьтесь на деле. У меня есть идея, что сержант Селлерс…

Ее перебил звонок телефона.

Она взяла трубку, проговорила:

– Секретарь Дональда Лэма, – и оглянулась на меня, вопросительно приподняв брови.

Я кивнул.

– Да, миссис Кул, – продолжала она. – Он только что вошел. Я ему передам.

Я услыхал отдававший в трубке хрипотой и металлом голос Берты:

– Дай его. Я сама передам.

Элси Бранд подтолкнула ко мне телефон.

– Привет, Берта, – поздоровался я. – Что новенького?

– Зайди сюда! – рявкнула Берта.

– В чем дело?

– Сам черт ногу сломит, – объявила она и бросила трубку.

Я пододвинул телефонный аппарат назад к Элси и заметил:

– Должно быть, сегодня утром яичница встала ей поперек горла, – после чего вышел из кабинета, пересек приемную и вошел в дверь с надписью: «Б. Кул – личный кабинет».

Большая Берта восседала за столом в своем скрипучем вертящемся кресле, посверкивая как глазками, так и бриллиантами.

Сержант полиции Фрэнк Селлерс, ворочая в зубах незажженную сигару, словно нервный пес, грызущий резиновый мячик, сидел в кресле для клиентов, выпятив вперед челюсть, как будто ожидал удара или готовился нанести его сам.

– Всем доброе утро, – радушно приветствовал я присутствующих.

Берта сказала в ответ:

– Нет, вы только подумайте, черт побери, – «доброе утро»! Какого дьявола ты затеваешь?

Фрэнк Селлерс двумя пальцами правой руки выдернул из зубов сигару и изрек:

– Слушай, малыш, если ты намереваешься одного из нас обойти хитрым маневром, я – помоги мне господь – расколочу тебя на кусочки, пока не сойдешь за китайскую головоломку. И обещаю, что после этого никому никогда в жизни не удастся сложить тебя снова.

– Ну и что дальше? – спросил я.

– Хейзл Даунер, – провозгласил Селлерс.

Я обождал продолжения, но его не последовало.

– Не изображай из себя святую невинность, – посоветовал Селлерс, перекладывая раскисшую сигару в левую руку, а правой выуживая из бокового кармана квадратный листок бумаги, на котором женским почерком было написано «Кул и Лэм», адрес офиса и номер телефона.

На секундочку мне показалось, что от него исходит слабый запах пьянящих духов, но когда я поднес листок к носу, свежий дух отсыревшего табака от пальцев сержанта Селлерса перебил аромат парфюмерии.

– Ну? – буркнул Селлерс.

– Что «ну»? – переспросил я.

– Одному можете рискнуть поверить, Фрэнк, – сказала Берта. – Если она молода, привлекательна, отличается пышными формами и когда-либо связывалась с нашим агентством, то могла контактировать только с Дональдом.

Селлерс кивнул, потянулся за листком бумаги, положил его обратно в карман, снова сунул в рот сырую сигару, пожевал ее минуту, зловеще насупился на меня и подтвердил:

– Она молода и отличается пышными формами. Хейзл Даунер, малыш. И ты мне о ней расскажешь.

Я отрицательно покачал головой.

– Хочешь сказать, будто с ней не встречался? – усомнился он.

– Не слыхал о такой никогда в жизни, – заявил я.

– Ладно. Теперь смотри, – продолжал Селлерс. – Я собираюсь сообщить тебе кое-что, что уже сообщил Берте. Конфиденциально. Если я прочитаю про это в газете, буду знать, как оно туда попало. Вчера пришло известие, что из бронированного автомобиля исчезла добрая сотня тысяч долларов, чистая сотня кусков, все тысячедолларовыми банкнотами.

Мы получили наводку от юного скаута-орла[4]. Не расположен тебе докладывать, как мы ее получили или как планируем по ней действовать, только указывает она на никчемного лоботряса, рыжеголового сукина сына по имени Герберт Баксли, и, к твоему сведению, я готов, черт меня побери, придушить его собственными руками, что и сделаю, если выпадет шанс совершить это безнаказанно.

– Так что с этим Баксли? – спросил я.

– Мы его взяли, – доложил Селлерс. – Он таскался по всяким местам, делал всякие вещи, а мы сидели у него на хвосте. Имелось у нас его вполне приличное описание, только уверенности все же недоставало. Мы с напарником приготовились его накрыть, но хотели, чтоб он нас немножечко поводил до захвата.

Этот парень закусывал в «Полном судке». В открытой забегаловке, где обретаются самые пышненькие милашечки в городе. В жаркую погоду они разгуливают в шортах, не оставляя ни малейшей работы воображению. А в прохладную облачаются в слаксы и свитеры, которые их обтягивают, точно кожура на сосиске, но воображению определенный простор остается.

Они ведут бурную деятельность… просто до чертиков бурную. Мы намечаем на днях наведаться в заведение по подозрению в нарушении нравов и, возможно, прикроем лавочку. Только суть в том, что небольшое число постоянных клиентов заскакивают туда хлебнуть кофе. Именно там в течение последнего месяца останавливался почти каждый день тот бронированный грузовичок, пока двое водителей по очереди пили кофе, жевали арахис да глазели по сторонам. Обслуживают их как в автомобилях, так и за стойкой.

У нас есть основания полагать, что именно там кто-то добрался до задней дверцы броневика с дубликатами ключей и сгреб сотню кусков.

Так или иначе, пока мы висели на хвосте у этого типа Баксли, он завернул в забегаловку и заказал гамбургеры на вынос. Заказал два: один – со всякой всячиной, а другой – со всякой всячиной, кроме лука. Их ему выдали в бумажном пакете. После чего он направился к своей машине и стал тщетно ждать встречи с дамой.

Она не явилась. Он несколько раз зыркал на часы и был просто в бешенстве. Через какое-то время сжевал оба гамбургера – оба, слышишь? – и с луком, и без лука. Потом швырнул в мусорный ящик бумажный пакет и салфетку, вытер руки, сел в автомобиль и рванул вниз по улице. Несомненно, какая-то дама должна была к нему подвалить, и они с большим успехом расправились бы с двумя этими гамбургерами. Дама лука не любит. А он любит. Он не стал бы заказывать один с луком, а другой без лука, если бы собирался самостоятельно смолоть оба. Таким образом, на наш взгляд, что-то, наверно, вселило в даму подозрения, и она натянула ему нос.

Как бы там ни было, мы продолжали тащиться за Баксли. Убравшись из забегаловки, он поехал на станцию обслуживания, где стоит телефонная будка. Поставил машину, зашел в будку. Мы прихватываем на такой случай пару чертовски хороших биноклей. Я нацелился на телефон и сумел разглядеть номер, который он набирал. Коламбин 6-9403.

Не хотелось мне проглядеть этот номер, и мы, должно быть, остановились чуть ближе, чем следовало. Парень только заговорил в трубку, как случайно взглянул через плечо и наткнулся прямехонько на наставленный на него бинокль. До сих пор не пойму, углядел он нас или нет, только я допустил совершенно естественный промах. Бинокль девятикратный, сильный как черт. Мы сидели в автомобиле, припаркованном за семьдесят пять футов, но когда он оглянулся и уставился мне прямо в глаза, через бинокль-то показалось, будто он торчит в восьми футах и неожиданно засекает меня. Я заорал напарнику: «Все, он накрыл нас! Давай за ним!»

И мы выкатились из машины. Ну, если он нас до того не заметил, то теперь уж, черт побери, наверняка разглядел. Бросил трубку, оставил ее болтаться, выскочил из будки, прыгнул в машину. Однако не успел запустить мотор, мы наставили на него пистолеты, он не осмелился шутки шутить и вылез с поднятыми руками.

Мы его обыскали, нашли пистолет, обнаружили также ключи от квартиры, адрес и все прочее, а когда обработали, он признался, что занимается мошенничеством.

Мой напарник поехал позади нас в служебном автомобиле. Я сел к Баксли, надел на него наручники и сам повел машину. Нам не хотелось медлить с доскональным обыском, так что, прежде чем доставлять его в камеру, остановились у его дома. Наткнулись на запертый чемоданчик. Вскрываю замок, а там лежат пятьдесят кусков, чистеньких пятьдесят тысяч баксов, точнехонько половина добычи. Я разнес чертову квартиру в пух и прах, но ничего больше не смог отыскать.

Ну, привозим мы парня и пятьдесят тысяч в управление, и что, по-твоему, заявил этот сукин сын, очутившись там?

– Что вы прибрали к рукам остальные пятьдесят тысяч, – подсказал я.

Селлерс пожевал сигару, потом вытащил ее изо рта, словно счел неприятной на вкус, и угрюмо кивнул.

– В точности так. Больше того, компания по страхованию от несчастных случаев «Колтер-Крейг», которая оформляет страховку на все, что фирма по транспортировке денег и ценных бумаг перевозит в бронированных автомобилях, вроде бы наполовину поверила этому сукину сыну. Чертовски умно с его стороны было обождать с заявлением до прибытия в управление, иначе его красота оказалась бы сильно подпорченной.