Рисунки из анатомического атласа Сигизмунда Ласковски
(фр. Anatomie normale du corps humain: atlas iconographique de XVI planches). 1894 г.
Что происходит с разумом и сознанием после смерти?
Этот вопрос порождает другой, так часто задаваемый: может ли разум одного человека напрямую контактировать с разумом и сознанием других людей? Насколько можно судить на основе достоверно подтвержденных научных выводов, ответ будет «нет». Разум может проявляться только посредством механизмов мозга. Безусловно, он реализует эти связи чаще всего через речевые механизмы. И все же, поскольку истинная природа разума остается загадкой, а задача выяснения источников его энергии остается нерешенной, ни один ученый не имеет права утверждать с определенностью, что прямая связь между одним активным разумом и другим не может существовать в течение жизни. Он только может утверждать, что неопровержимых доказательств такого сообщения пока еще никто не представил.
Совсем другое дело – прямая связь между разумом человека и сознанием Бога. Доводом в пользу существования такой связи служат заявления огромного множества людей, поступавших в институт на протяжении длительного времени и утверждавших, что они получали через молитву руководство и откровения от некоей силы, находящейся вне их самих. Я не вижу причин сомневаться в утверждениях этих людей, но у нас нет возможности представить их сообщения в качестве научного доказательства.
Действительно, ни одному ученому не дано право, используя достижения науки, судить о вере, с которой человек живет и умирает. Единственное, что в наших силах, это представить данные о мозге и предложить физиологические гипотезы, объясняющие то, что выполняет разум.
Теперь нам следует, пусть с неохотой, вернуться к первому вопросу: когда смерть, в конце концов, гасит свечу жизни, разум, наверное, тоже угасает, как во сне. Я сказал «наверное». Какой вывод напрашивается? Какой может быть разумная гипотеза в отношении этого явления, если основываться на данных физиологии? Вывод может быть только таким: мозг не дает исчерпывающего объяснения разуму. Человеческий разум, похоже, получает свою энергию, возможно в измененной форме, в часы бодрствования из высшего мозгового механизма. В ежедневной рутине человеческой жизни сообщение с разумом других людей осуществляется косвенно посредством механизмов мозга. Если это так, то ясно, что для того, чтобы выжить после смерти, разуму необходимо установить связь с альтернативным источником энергии, помимо энергии мозга. Если же нет, то разум должен исчезнуть навсегда с такой же определенностью, с какой умирают мозг и тело, и превратиться в пыль. Но если в течение жизни, в периоды бодрствования мозга и разума, прямой контакт между ними и сознанием других людей или же сознанием Бога устанавливается, то становится ясно, что энергия, поступающая извне, достигает человеческого разума. В этом случае не кажется неразумным надеяться на то, что после смерти разум или сознание могут снова пробудиться, получив энергию от другого источника.
Здесь я имею в виду, что если активное сознание одного человека сообщается с активным сознанием других людей, даже изредка, это может происходить только путем прямой передачи некоторой формы энергии от одного сознания к другому. Точно так же, если сознание человека сообщается непосредственно с сознанием Бога, то это общение также предполагает возможность передачи энергии, в той или иной форме, от одной души к другой. Кажется очевидным, что наука не может в настоящее время что-либо утверждать в отношении существования человека после его смерти, хотя каждый мыслящий человек должен задавать себе этот вопрос. Но когда природа энергии, активирующей наш разум и сознание, будет разгадана (я уверен, что это когда-нибудь обязательно произойдет), наступит время, когда ученые смогут сделать серьезный шаг к изучению природы духа, иного по сравнению с человеческим.
У человека нет причины бояться истины. Она может в итоге только усилить его убеждения, которыми он живет. В самой его природе заложена страсть к исследованию, и обучению, и восприятию убеждений, которые могут стать залогом его душевного покоя. У обычного человека всегда есть личное кредо. Если ему свойственно отличаться от убеждений его сотоварищей, то только незначительно. В этом и состоит сила и надежда его расы.
Факты и гипотезы, которые здесь обсуждались, вполне могут использоваться во многих областях человеческой мысли, таких как религия, философия и психиатрия, а также в физике, химии и медицине. Действительно ли разум является автономным элементом или это специфическое проявление нейрональной деятельности, что в некотором отношении еще не очевидно, требует дальнейших научных подтверждений. Здесь мы обсудили лишь одну часть этих доказательств. Но, поскольку этих данных недостаточно, необходимо рассмотреть две версии объяснений.
Между тем перед человеком стоят две практические проблемы. Человеку необходимо научиться контролировать свою собственную социальную эволюцию, и я говорю это, став на секунду на позицию озабоченного доктора, а не ученого, которым я изначально являюсь. Это серьезная проблема человеческой судьбы. И она будет решена только через более глубокое ее понимание. Постижение и познание откроют путь к здравомыслию и благоразумию.
Биофизики вполне могли бы подтвердить, что после того, как в долгой истории создания возникла жизнь, наряду с появлением сложного мозга появились и первые признаки самосознания. Именно таким образом на поздних этапах биологической эволюции проявило себя сознание – новый и совершенно особый феномен в истории земли. А это привело к появлению нового мира, созданного разумом человека, в котором существовали понимание и рассуждение и в итоге – стремительная социальная эволюция!
Человек оказался перед этим вызовом, и принять его – значит решить проблему, по сравнению с которой меркнет блеск всей вселенной! Физик Альберт Эйнштейн в момент озарения воскликнул: «Тайна мира в ее постижимости».
Я не сомневаюсь, что день озарится вселенским светом тогда, когда тайна разума и сознания перестанет быть тайной.
Размышления сэра Чарльза Саймондса, рыцаря-командора Ордена Британской империи, доктора медицины Оксфордского университета, участника Коммерческой преподавательской исследовательской программы
[26]
Мои взгляды на этот предмет сформировались под влиянием работ Хьюлингса Джексона, которого я буду цитировать при случае, в соответствии с темой вашей книги, а также когда это будет необходимо.
Из трех альтернатив, которые Хьюлингс Джексон предложил в отношении взаимосвязи сознания и активности высших центров (1)[27], его собственный выбор пал на третью – сосуществование (или психо-физический параллелизм). Эту альтернативу я отвергаю как выходящую за пределы моего понимания. Вы закончили тем, что сделали выбор в пользу первой альтернативы, а именно: «нематериальный орган, предположительно, оказывает физическое влияние». Это я тоже отвергаю, так как этот подход зависит, говоря научным языком, от негативных выводов. Мне остается вторая альтернатива, которая говорит о том, что «та активность высших центров и ментальные состояния – это одно и то же либо две стороны одного и того же явления»[28].
Моя позиция в отношении такого подхода совпадает со взглядами Эдриана (2), которые он высказал на симпозиуме 1966 года и на которые вы ссылаетесь. «Физиолога, – говорил он, – никто не принуждает отказаться от старомодной картины самого себя, от представления о себе как индивида, обладающего своей собственной волей, поскольку само его положение придает особую вескость его самоанализу, в равной мере как и его физиологическим оценкам».
А это допускает возможность того, что оба несовместимы, но они и не утверждают, что таковыми должны быть… Возможно, наше представление о процессах в мозге, как и картина человеческой деятельности, изменились настолько радикально, что в конце концов на эти процессы будет возложена ответственность как за самого мыслящего человека, так и за его мысли. Ваши и мои умозаключения в этом схожи – каждое требует акта веры!
Хьюлингс Джексон мог бы рассказать нам многое о взаимосвязи сознания и высших нервных центров. Он настаивает на том, что каждый процесс «мышления» должен ассоциироваться с соответствующей активностью в работе нервных сетей высшего уровня. «Сознание»[29], как он утверждает, «не является неизменной сущностью» (3). Оно пробуждается в процессе активности некоторых из этих наших высших нервных сетей. Смысл его высказывания в этом контексте яснее раскрывается в утверждении: «Сознание – это варьирующая величина, а это означает, что в разные моменты времени мы осознаем по-разному»(6). И вновь: «Мы говорили о том, что субстратом сознания являются высшие нервные сети, связи и взаимоотношения внутри них. И все же, во избежание недоразумений, мы ясно и недвусмысленно подчеркнули… мы не утверждаем, что имеется только одно определенное месторасположение сознания. Сегодня, если так можно выразиться, мы должны говорить о нескольких нервных организациях» (7).
Убеждение Джексона состоит в том, что модель этих нервных взаимосвязей и взаимоотношений подвержена постоянным изменениям. Он пишет: «Я не говорю, что в анатомическом субстрате сознания[30] индивида имеется фиксированная нервная организация, ответственная на возникшие идеи, и прочее. Такая нервная организация существует только тогда, когда идеи и прочее актуальны. В остальное время постоянную активность проявляют клетки и волокна, которые поддерживают общее напряжение (нервный тонус). Именно в момент нарушения этого напряженного равновесия временно возникают такие нервные взаимоотношения и связи» (8).
Возвращаясь к этим нервным взаимоотношениям и связям, он пишет: «Может показаться странным упоминание анатомии, физиологии и патологии потери сознания. Но мы уже объясняли, что анатомический субстрат сознания представляет собой всего лишь сложнейший комплекс сенсорно-моторных процессов, в своей основе сходных с низшими центрами и отличающийся от них лишь наивысшей степенью специализации и высочайшей степенью сложности. В свете вышесказанного можно было бы говорить о том, что у них есть своя анатомия, своя физиология и своя патология» (9).
В сносках он добавляет: «Более того, анатомо-физиологическое объяснение состоит не в том, что здесь происходит потеря сознания, а как ранее уже пояснялось, в отсутствии соответствия организма как целого окружающей его обстановке. Говоря об анатомии, мы должны подчеркнуть, что не существует единственного месторасположения сознания, так как сознание является варьирующей величиной, а это означает, что мы все время от времени находимся в сознании в разной степени и непрерывно меняем наше взаимоотношение с окружающей средой» (10).
Рисунок из анатомического атласа Жана-Батиста Сарландье (фр. Anatomie méthodique, ou Organographie humaine). 1830 г.
Всеми своими доводами он стремится отделить сознание, нематериальное по природе, от комплекса взаимосвязей и взаимоотношений в нервной системе, имеющих физическую природу. Но все же от случая к случаю он, похоже, сам отступает на время от собственного правила. К примеру, в обсуждении анартрии, наблюдающейся при бульбарном синдроме, он отмечает, что пациент способен говорить «внутренне», заключая, что церебральные моторные нервные взаимосвязи продолжают имитировать артикуляционные движения, хотя медуллярные центры и мышцы уже отсутствуют. К этому он добавляет, что «так же, как и у здоровых людей, эти церебральные моторные нервные взаимосвязи имеют и психическую сторону» (11). В рамках выбранных мною гипотез все нервные связи и взаимоотношения на высших уровнях, по Хьюлингсу Джексону, «имеют свою психическую сторону». Анатомия, физиология и патология этих нервных связей и взаимоотношений имеют непосредственное отношение феномену психики, зависимому от их активности. Поэтому у нас есть повод рассуждать в той мере, в какой это вообще возможно, об анатомии, физиологии и патологии мышления и разума[31].
АнатомияЗдесь, как мне кажется, следует задаться вопросом о том, каков тот самый низший уровень эволюционного развития, в отношении которого имеются поведенческие признаки наличия того, что Хьюлингс Джексон называл «мышлением», или по-другому, умственным процессом.
В этой связи вы вспоминаете муравьев. Интересно, имели ли вы в виду наблюдение, описанное Томасом Белтом в «Никарагуанском натуралисте» (12). Цитирую: «Завершу этот длинный рассказ о муравьях-листорезах примером их мощи и логического рассуждения. Муравейник был построен рядом с одним из наших трамвайных путей, по которому непрерывно в обоих направлениях курсировали вагоны. Каждый раз эти поездки сопровождались большим количеством раздавленных муравьев. Но эти упрямые насекомые в течение нескольких дней настойчиво продолжали попытки пересечь пути и в конце концов приступили к работе и прорыли ходы под каждой рельсой. Однажды, когда на путях не было движения, я перекрыл ходы камнями. Однако, несмотря на то, что многочисленные муравьи, нагруженные листьями, оказались, таким образом, отрезаны от своего гнезда, они не стали переходить через рельсы, а снова приступили к работе, чтобы прорыть новые ходы под рельсами. В качестве комментария к этому наблюдению я процитирую У. Х. Торпа: «Если мы можем увидеть у человека или животных признаки целенаправленного поведения, у нас появляются некоторые основания для предположения – у этих организмов имеется какое-то ожидание в отношении будущего, из которого вытекает или подразумевается способность к идеации, воображению, интеграции понятий о прошлом и будущем и временной организации идей (13). У меня нет ни малейшего понятия о нервной системе муравья, но есть основания предполагать, что у него имеется прототип анатомического субстрата разума и мышления».
Д. З. Янг (14) на протяжении длительного времени изучал поведение осьминога в процессе его обучения, а также занимался поиском в этом существе соответствующих нейронов, и в итоге пришел к очень интересным выводам. Я полагаю, что подобные исследования необходимо провести на других существах, прежде чем мы перейдем к рассмотрению человеческого разума. Для этого, как я считаю, у нас есть огромный выбор объектов. Дельфины, птицы, кошки, собаки и шимпанзе – все они демонстрируют поведение, свидетельствующее об их способности к логическому мышлению. Возражением против этого может служить тот факт, что у нас нет доказательств того, что этим низшим формам жизни свойственно самосознание. Но в ответ можно возразить, что доказательств того, что этих доказательств нет, тоже нет. Подхалимское поведение собаки, отмеченное его хозяином, после того, как собака совершила проступок, предполагает, что животные обладают некоторыми признаками такого мышления[32].
Ваша концепция центрэнцефалической локализации высшего уровня Хьюлингса Джексона, без сомнений, имеет больше анатомических оснований, чем я об этом осведомлен.
Я бы приветствовал более подробное изложение этой части выводов, чем это представлено в монографии. Например, вы утверждаете, что сенсорные сигналы, все потоки которых подходят к остановке в клетках серого вещества в стволе мозга, сделав изгиб, продолжают путь ко второй остановке в сером веществе коры полушарий. Оттуда они возвращаются непосредственно к клеточным ядрам-мишеням в сером веществе верхнего отдела ствола мозга. Здесь у меня возникает вопрос, имеется ли анатомическая верификация последнего утверждения. Между делом я бы заметил, что в вашем утверждении ничего не говорится о том, что первая приостановка импульса происходит в сером веществе спинного мозга и что именно на этом уровне совершается сложный комплекс взаимоактивности облегчения и торможения, как локальной, так и центробежной (15, 16).
Анатомия ретикулярной формации – это другой вопрос, как я полагаю, более относящийся к бодрствованию. Хотя это действительно один из аспектов сознания[33].
ФизиологияСтенли Кобб дал определение сознания как «функции мозга, находящегося в состоянии активности». Функция – физиологический термин, по этой причине Хьюлингс Джексон не позволил бы использовать его для описания ментальной активности. Однако использование этого определения в рамках моей гипотезы вполне оправдано. Оно не подразумевает какую-либо локализацию функции, которая, как я полагаю, может быть представлена диффузно, варьируя во времени и пространстве. Как заметил Хьюлингс Джексон, наше сознание варьирует время от времени. То здесь, то там оно, как можно полагать, становится функцией синаптической активности. Кажется более вероятным, что его представительство находится в коре, а не в промежуточном мозге, и что оно имеет отношение к соответствующему числу доступных нейронов.
Эти значительные области коры, которые можно повредить или удалить, не вызывая потери сознания, вероятно, находятся в зависимости от значимого уровня эквипотенциальности тех зон, которые вы называете корой, не предназначенной ни для какой функции.
Синаптическая активность, ассоциированная с сознанием, присутствует непрерывно, за исключением периодов сна. Объяснением этому, как представляется, служит тот факт, что ретикулярная формация в стволе мозга некоторым образом облегчает или «движет» высшие центры, а также, что во время сна активность ретикулярной формации сдерживается. В этом случае взаимосвязь сознания и ствола мозга кажется вполне установленной.
Как показывает электроэнцефалограмма, активность нейронов в коре поддерживается непрерывно даже во время сна. Энергия, необходимая для всей этой нейрональной активности, извлекается из метаболизма глюкозы, потребность в котором у мозга значительно выше, если рассматривать в пропорции к его размеру, по сравнению с любым другим органом. Ключевой вопрос, несомненно, заключается в том, является ли направление ментальной активности само по себе функцией нейрона. Такое направление психической активности, очевидно, наблюдается у муравья-листореза, в отношении которого трудно заподозрить связь с нематериальным агентом.