Синаптическая активность, ассоциированная с сознанием, присутствует непрерывно, за исключением периодов сна. Объяснением этому, как представляется, служит тот факт, что ретикулярная формация в стволе мозга некоторым образом облегчает или «движет» высшие центры, а также, что во время сна активность ретикулярной формации сдерживается. В этом случае взаимосвязь сознания и ствола мозга кажется вполне установленной.
Как показывает электроэнцефалограмма, активность нейронов в коре поддерживается непрерывно даже во время сна. Энергия, необходимая для всей этой нейрональной активности, извлекается из метаболизма глюкозы, потребность в котором у мозга значительно выше, если рассматривать в пропорции к его размеру, по сравнению с любым другим органом. Ключевой вопрос, несомненно, заключается в том, является ли направление ментальной активности само по себе функцией нейрона. Такое направление психической активности, очевидно, наблюдается у муравья-листореза, в отношении которого трудно заподозрить связь с нематериальным агентом.
ПатологияВы говорите, что повреждения или заболевания верхнего отдела ствола мозга всегда сопровождается потерей сознания. Я думаю, это утверждение справедливо скорее для серьезных повреждений, например травм или сосудистых поражений. Но тогда потеря сознания больше напоминает потерю сна.
Джеффри Джефферсон (17) в своем рассуждении о сотрясении мозга особо отметил это состояние, введя для его описания термин «парасомния», или сонный паралич. Разум и мышление находятся в состоянии неопределенности, однако имеются, как он пишет, вариации в картине, которая может рассматриваться как «удержание момента пробуждения и позволение этому моменту длиться некоторое время». Мне интересно, не могло ли состояние вашего пациента Ландау в тот момент, когда вы впервые увидели его, быть одной из форм сонного паралича в Джефферсоновском смысле?
Хронические заболевания, затрагивающие верхний отдел ствола мозга, связанные, например, с опухолью, как правило, не приводят к деменции или потери сознания при условии, что прогрессирующего внутричерепного давления не наблюдается. Когда потеря сознания все-таки происходит, она принимает форму парасомнии или акинетического мутизма. Кернс (18) в своем исследовании опухолей в стволе мозга приходит к такому же выводу. Между тем деменция непременно наступает, когда имеется обширное поражение коры полушарий, как в случае пресенильной деменции и липидозе. Травматические деменции, ассоциированные с двусторонним нарушением белого вещества на обширной площади, не обязательно сопровождающиеся каким-либо повреждением (19) ствола мозга, служат примером другой локализации, отличной от центрэнцефалической.
Одним из наиболее важных событий в исследованиях взаимоотношений в системе разум – мозг было, я думаю, обнаружение синдрома навязчивых состояний как следствия энцефалитической летаргии. Поскольку этому наблюдению больше полусотни лет, оно вполне могло быть забыто. Я наблюдал огромное множество пациентов, чья психическая жизнь была полностью захвачена компульсивными мыслями, компульсивным говорением и компульсивным поведением в такой мере, что это часто приводило к тяжелой форме инвалидности. То были случаи, когда источником психических расстройств были физические нарушения, и одной из областей, глубоко вовлеченной в эту болезнь, был ствол мозга, в особенности те его участки белого вещества, которые прилегают к водопроводу.
По моему мнению, описанные выше симптомы были связаны с дефектом ингибиторного контроля со стороны нейронов, чья функция состоит в том, чтобы двигать ментальным аппаратом – если использовать грубую аналогию. Это не означает, что нейроны, составляющий анатомический субстрат мышления, располагаются в стволе мозга. Напротив, имеются данные, позволяющие предполагать, что эти нейроны, оказавшиеся в состоянии повышенной активности вследствие их неспособности к торможению, находились далеко за пределами зоны поражения.
Синдром навязчивых состояний, сравнимый с состоянием постэнцефалитических пациентов, довольно часто наблюдается у людей, не пострадавших от энцефалита, которые время от времени переходят от состояния ремиссии в состояние рецидива, что дает основание предполагать обратимость нарушения биохимического статуса. Если ремиссия не наступает, положительный эффект может дать бифронтальная лейкотомия. В этом нет сомнений. Я опубликовал случай (20), иллюстрирующий эту последовательность событий с удовлетворительными показателями, наблюдавшимися в течение многих лет. Я полагаю, что в этих случаях эффективным оказалось удаление нейронов-мишеней в результате воздействия на них чрезмерно активных центров ствола мозга. Сами же нейроны-мишени (являющиеся частью анатомического субстрата мышления и разума) лежат во фронтальной коре, а не в стволе мозга. Я не собираюсь утверждать, что в этой связи фронтальная кора имеет особое значение. Я просто думаю, что анатомический субстрат мышления и разума должен быть широко распространен по всей коре, и удаление других областей коры могло бы привести к такому же результату.
Далее – это проблема шизофрении. Здесь мы наблюдаем расстройство с характерными проявлениями – нарушение мышления, неадекватный аффект или вовсе отсутствие аффекта, вынужденное мышление, заблуждения и призрачные представления, галлюцинации и т. д., в основе которых, несомненно, лежат органические причины, хотя ни одна из них так и не была обнаружена. Генетический фактор в этом заболевании чрезвычайно важен. Если один из сиблингов подвержен этому расстройству, шансы на то, что другой тоже страдает этим расстройством, составляют 14 %, в отличие от общего уровня ожидания, который равен 0,8 %. Гены представляют собой физические элементы. Отсутствие какой-либо структурной патологии предполагает биохимическое отклонение – вероятно, энзиматический дефект. Можно утверждать, что при заболевании шизофренией поражен только орган мышления и разума, однако глубокий анализ результатов наблюдений многочисленных случаев привел меня к убеждению, что в это заболевание вовлечен и сам думающий, так же как и его мысли.
Мне довелось обсуждать эту проблему с Расселом Брэйном. Бывший дуалист, он обратился к тому, что сам называл нейтральным монизмом, и это, я думаю, адекватная характеристика и моей собственной позиции.
Я ничего не сказал о ваших замечательных наблюдениях интерпретативной коры или наблюдениях за речью, которые имеют классическое значение, так как, на мой взгляд, они не имеют прямого отношения к вопросам, которые были в центре внимания данного обсуждения.
Список источников1. Jackson, J. H. 1931. Selected Writings of John Hughlings Jackson. Vol. II, p. 84. London: Hodder and Stoughton.
2. Adrian, E. D. 1966. In Brain and Conscious Experience, J. C. Eccles, ed. New York: Springer-Verlag, p.238.
3. Selected Writings. Vol. I, p. 242.
4. Selected Writings. Vol. I, p. 289.
5. Selected Writings. Vol. II, p. 402.
6. Selected Writings. Vol. I, p. 205, footnote.
7. Selected Writings. Vol. I, p. 241.
8. Selected Writings. Vol. II, p. 98, footnote.
9. Selected Writings. Vol. I, p. 205.
10. Selected Writings. Vol. I, p. 205, footnote.
11. Selected Writings. Vol. II, p. 207.
12. Belt T. The Naturalist in Nicaragua. Everymans Library, p. 69.
13. Thorpe, W. H. 1966. In Brain and Conscious Experience. J. C. Eccles, ed. New York: Springer-Verlag, p.472.
14. Young, J. Z. 1965. Proc. Roy. Soc. B. 163:235.
15. Dawson, G. D. 1958. Proc. Roy. Soc. Med. 51:531.
16. Denny-Brown, D., E. J. Kirk, N. Yanagisana, 1973. J. Comp. Neur. 151:175.
17. Jefferson, G. 1944. B.M.J. 1:1.
18. Cairns, H. 1952. 75:109.
19. Strich, S.J. 1961. Lancet. 2:443.
20. Symonds, Sir C. 1956. Imprensa Medica. Lisbon.
Послесловие автора, или Запоздалые мысли
Когда текст этой монографии был полностью готов, я отправил копию сэру Чарльзу Саймондсу, лондонскому неврологу, к которому я питаю глубокое уважение и восхищение. В ответ я получил письмо с приложением критического анализа моей монографии. В ответ я написал ему следующее:
«Благодарю Вас за письмо и за “Размышления” по поводу “Тайн разума”. Отправляя Вам свою рукопись с Эдрианом, я надеялся и ожидал от Вас именно такого ответа. Однако я едва ли мог надеяться на столь подробный анализ. Стиль изложения просто замечателен. Вы пишете, что были слишком критичны. Да, конечно, но это именно то, чего я желал. Мне так же, как и Вам, интересна только правда.
Ваши наблюдения самым прекрасным образом дополняют мои. Некоторые из них станут источником информации для читателей моей книги и помогут им понять, какие события разворачиваются на широких полях неврологии. Ваше обсуждение философии великого клинициста Джона Хьюлингса Джексона и ваше неврологическое исследование взаимосвязи “психических ментальных заболеваний” с нарушениями мозга расширят перспективы этой монографии – если Вы согласитесь принять предложение, которое я намерен сделать: мне бы хотелось опубликовать Ваш критический анализ точно в том виде, в каком я его получил от Вас. Я помещу его сразу после основного текста. Ваши возражения и вопросы дадут мне возможность понять, что в моем описании было не совсем ясным, и принять ваши возражения, если я с ними соглашусь. В связи с вышесказанным я предполагаю вслед за Вашим критическим эссе разместить краткое пояснение, озаглавленное “Послесловие”.
Надеюсь, что Вы таким образом присоединитесь ко мне в моем устремлении. Воспоминание о нашей дружбе неизменно наполняет меня радостью. Начиная с того лета, когда мы занимались нейропатологией, сидя рядом за микроскопами в лаборатории Годвина Гринфилда на Квин-сквер. Через годы мы возобновили ее в Вашем доме и в клинике Харви Кушинга в Бостоне, а также в “нашем доме”, здесь, в Монреальском неврологическом институте!
Я изложу несколько комментариев к Вашим аргументам, отметив буквами алфавита параграфы вашего текста, к которым они относятся. Но я не буду отвечать на них, если буду убежден, что текст монографии уже содержит ответ».
Сэр Чарльз согласился с моим предложением, поэтому далее последуют мои комментарии:
А.
Вы обсуждаете три альтернативных заключения Джексона в связи проблемой взаимоотношения в дуэте разум – мозг. Затем вы высказываете предположение, что я с удовлетворением принимаю его первую альтернативу, «нематериального агента», провоцирующего «физические последствия», как мою собственную рабочую гипотезу.
Я совсем не в восторге от необходимости принять гипотезу Джексона, как вы это приписываете мне. Во-первых, мне совсем не нравится выражение «нематериальный агент», поскольку оно, похоже, отражает допущения, которые еще предстоит изучить. Во-вторых, я отнюдь не начинаю с вывода и не заканчиваю последним и окончательным заключением. Но подробнее я остановлюсь на этой точке зрения в конце этого Послесловия.
На самом деле на протяжении всей моей экспериментальной и исследовательской карьеры я допускал, что вы (и лорд Эдриан, как вы сказали) считаете, «что активность высших центров и активность ментальных состояний – это одно и то же».
Корректный научный подход для нейрофизиолога в этом случае состоит в том, чтобы: пытаться доказать, что мозг объясняет разум, а разум – это ничто иное, как функция мозга. Между тем за все время анализа я не обнаружил, чтобы выдвигалось предположение о работе, осуществляемой мозговым механизмом, которая влечет за собой работу разума (глава 17). И это вопреки тому, что существует высший мозговой механизм, который, как кажется, пробуждает разум, как бы наделяя его энергией, и, в свою очередь, сам используется разумом в качестве «посланника». Поскольку я не могу дать объяснение разуму на основе вашего «допущения», я делаю вывод о необходимости рассмотреть вторую гипотезу: что человеческое существо должно быть объяснено двумя фундаментальными элементами.
Б.
Я был рад прочесть ваше обсуждение процесса мышления в интерпретации Хьюлингса Джексона в связи с проблемой сознания и того, что он называл «высшие нервные организации». Вряд ли кто-нибудь сегодня мог бы изложить «Евангелие от Неврологии» по Джону Хьюлингсу Джексону столь же хорошо, как это сделали вы. Не подумайте, что я проявляю легкомыслие или неуважение. Это совсем не так. В действительности я так же сильно обязан ему, как и вы. Думаю, что даже в большей мере.
Джексон приехал в Лондон, чтобы стать великим пророком неврологии, потому что наблюдал и изучал признаки эпилепсии в свете мозговых функций. Он предугадал истину, состоящую в том, что при каждом эпилептическом приступе происходит разряд, в сером веществе мозга высвобождается энергия. К каждому случаю он подходил как к блестящему эксперименту, призванному пролить свет на функциональные «организации» внутри мозга.
Со времен Джексона прошло сто лет. Мы могли использовать стимулирующие электроды, способные делать то, что делает эпилептический разряд, то есть активировать или сдерживать мозговые механизмы, прибавляя новые открытия к догадкам Джексона. С помощью находящихся в сознании пациентов мы закартировали моторную и сенсорную кору и дополнили их деталями. Области коры, ранее считавшиеся недействующими, сегодня опознаны как наделенные психическими функциями. Наступило время пересмотреть данные, как старые, так и новые. Для эпилепсии также характерна специфическая физиология, как это было открыто Джексоном. Все это сегодня может быть расширено. Настало время применить более четкое понимание эпилепсии, которое я очертил, к физиологии мозговых функций. Но у меня возник вопрос, должны ли мы даже сегодня говорить, как это делал Джексон, о «физиологии разума и мышления. Очевидно «нет», пока мы не вникнем глубже и не расширим свои представления о сущности разума.
В.
Конечно же вы не предполагаете, что исследователи должны сначала решить проблемы «мышления» организмов, стоящих на эволюционной лестнице ниже, чем человек, прежде чем приступить к проблеме человека! Мы узнали очень много об энграме, являющейся хранилищем человеческой памяти. Эта мельчайшая единица мозга, возможно, не могла быть обнаружена у более низших форм, лишенных дара речи. Например, стимуляция интерпретативной коры находящегося в сознании человека побуждает записи потока сознания вернуть ему прошлое, и во время процедуры стимуляции он начинает разговаривать, чтобы сказать обо всем этом.19, 20. 21, 22 (См. Труды Королевского медицинского общества, август 1968 г. Энграма в мозге человека.) Ничто не имеет большего отношения к пониманию сознания, чем то, что мы узнали с помощью стимуляции интерпретативной коры.
Замечательная история о муравьях-листорезах Белта, которую вы мне пересказали, как мне кажется, ясно показывает, что у муравьев есть самосознание. Тот муравей, который несет свой лист к рельсам и останавливается, обнаружив, что проход под рельсами закрыт, должно быть, осознает себя и свое затруднительное положение, если начинает рыть новый ход.
Когда-то, давным-давно, на нашей планете появилась жизнь, а после этого, по прошествии очень продолжительного времени на Земле появились организмы, чье поведение предполагает наличие самосознания и сознания. Можно только предполагать, что это произошло тогда, когда на Земле появились разум и мышление, будь то в качестве функции или связанного с ним элемента. Говоря таким образом о разуме и мозге, я допускаю, что разум существует только в связи с мозгом.
После возникновения материи и зарождения жизни на Земле сознание появилось довольно поздно в календаре Вселенной. Будет благоразумнее, если мы оставим в стороне наше мнение о прошлом, пока не будет выработано понимание сущности человека, которого значительно проще изучать в настоящем времени. Исследователям каждой области нейробиологии предстоит настойчиво пробираться вперед сквозь дебри незнания, в какой бы области науки ни появились достоверные ключи к разгадке тайны разума. Но следует сказать, что исследования разума и мозга человека проливают свет на загадки всех других созданий.
Такая работа, как эта монография, неизбежно носит гипотетический и пророческий характер. Она посвящена изучению нейрофизиологии. Когда-нибудь анатомы, химики и физики, несомненно, получат ответы на вопрос «как» в отношении многих вещей. Тем временем наше понимание действующих механизмов мозга, благодаря которым стали возможными ощущения, движения, язык, восприятие, обучение, память и сознание, будет расширяться и становиться все более определенным, и это может произойти даже раньше, чем мы найдем ответ на вопрос «как» в отношении проведения электрических потенциалов нейронами, и прежде, чем мы завершим картирование проводящих путей в мозге более низших форм.
В свое время мне довелось провести шесть месяцев, работая над микроскопической анатомией мозга млекопитающих в Мадриде вместе с дель Рио-Ортега и великим Сантьяго Рамоном-и-Кахалем, которого Шеррингтон считал величайшим нейроанатомом всех времен. Один из моих испанских коллег в лабораториях Мадрида за год до этого был напуган Кахалем при изучении мозга муравья. Ученик жаловался мне, что Кахаль первоначально надеялся обнаружить у муравья просто устроенный мозг. Но все оказалось не так. Муравьиный мозг оказался значительно более сложным, чем мы ожидали. Впоследствии Кахаль вернулся к мозгу млекопитающих, тому мозгу, который вы и я сейчас используем, как к лучшему, что мы можем сделать, в наших усилиях понять человека. Мы с вами можем только быть благодарны за то, что Кахаль вернулся к прежнему объекту, даже если он оставил своего ассистента без поддержки в его усилиях понять функциональный смысл полиморфных путей, с которыми он столкнулся в мозге муравья.
Г.
Безусловно, я согласен с тем, что первая остановка в движении импульсов, несущих соматические сенсорные сигналы, происходит в спинном мозге, и я уверен, что это имеет большое значение для спиномозговых рефлексов. Но здесь мы рассматриваем высшие интегративные процессы. Говоря о достижении каждым афферентным потоком высших корковых уровней, я подразумевал, что этот уровень соответствует первой остановке этих потоков в клетках промежуточного мозга. За исключением болевых ощущений, все другие важные сенсорные сигналы (зрительный, соматический и слуховой) делают заход в специфические области серого вещества в извилинах коры, где они направляются ко второй остановке, которая находится в клетках этих извилин.