Однако если, например, конкурирующая фирма приняла заказ от мужа миссис Браун, желающего, чтобы Смит оказался трусом и негодяем, то возникнут непредвиденные трудности. Благодаря промышленному шпионажу конкурент узнает о планируемой железнодорожной операции и, естественно, решит, что наиболее экономичным будет включиться в чужой организационный план. В результате Смит, выталкивая через дыру миссис Браун, порвет на ней платье и вдобавок сломает — ей обе ноги.
Если «Being Inc.» благодаря своей контрразведке пронюхает об этом паразитарном плане, она предпримет дополнительные шаги. В переворачивающемся вагоне начинается поединок двух компьютеров. За потенциальным спасителем женщины и за нею, как потенциальной жертвой, стоят два молоха электроники и организации. Во время катастрофы разражается — в течение долей секунды — чудовищная битва компьютеров: трудно представить, сколь гигантские силы будут вмешиваться — с одной, чтобы Смит толкал миссис Браун геройски и спасительно, и с другой — трусливо и позорно- В результате все новых усилий то, что должно было стать лишь незначительным проявлением мужества, может обернуться катаклизмом. В архивах фирм имеются сведения о двух таких катастрофах, случившихся в течение последних десяти лет. После второй катастрофы, обошедшейся участвующим сторонам в 19 миллионов долларов, истраченных в виде электрической, паровой и водной энергии в течение 37 секунд, было заключено соглашение о пределе стоимости операции. Операция не должна поглотить более чем 1012 джоулей на клиенто-минуту; из средств реализации услуг была также исключена атомная энергия.
На этом фоне развертывается действие романа. Новому президенту «Being Inc.» Эду Хаммеру III — младшему, предстоит лично рассмотреть заказ миссис Джессемин Мест, эксцентричной миллионерши. Ее необычная заявка вне прейскурантного характера выходит за пределы компетенции всех уровней администрации фирмы. Джессемин Чест жаждет жизни, очищенной от всех и всяческих организационных влияний; за выполнение этих желаний она готова уплатить любую сумму. Эд Хаммер, несмотря на внушения советчиков, заказ принимает; задача, которую он ставит перед своим штабом — как организовать абсолютное отсутствие организации, — оказывается труднее любой, с которой фирма сталкивалась до сих пор. Анализ показывает, что ничего похожего на стихийное течение жизни уже давно не существует. Ликвидация подготовки произвольной организации вскрывает — как более глубокие слои — остатки других, более древних. Событий, ход которых не был бы заранее отрежиссирован, нет даже в лоне «Being Inc.». Выясняется, что три конкурирующие фирмы «заорганизовали» друг друга до последнего атома, то есть протолкнули своих доверенных на ключевые позиции в администрации и контрольном совете конкурента. Чувствуя опасность, вызванную таким открытием, Хаммер обращается к президентам конкурирующих фирм с предложением обсудить создавшуюся ситуацию. На секретном совещании выступают специалисты, имеющие доступ к главным компьютерам. В результате удается установить истинное состояние дел.
Оказывается, что в 2041 году на всей территории США уже никто не может полакомиться цыпленком, влюбиться, вздохнуть, выпить виски, выпить пива, кивнуть головой, мигнуть, сплюнуть без высшего электронного планирования, которое на годы вперед выработало предначертанную дисгармонию. Организованы политические партии, «организована» метеорология и даже само появление на свет божий Эда Хаммера III — младшего тоже явилось результатом определенных заказов, которые, в свою очередь, были следствием других заказов. Никто уже не может ни родиться, ни умереть самопроизвольно, никто ничего не переживает по воле судьбы, поскольку каждая его мысль, каждый страх, боль, труд — все это лишь результат алгебраических операций компьютеров. Лишены смысла такие понятия, как вина, наказание, моральная ответственность, добро и зло, поскольку полная «организованность» бытия исключает внебиржевые качества. В компьютерном раю, возникшем благодаря стопроцентному использованию всех человеческих качеств и включению их в безотказную систему, недоставало только одного — знания его обитателей о том, что все именно так и обстоит. Оказывается, даже само совещание трех президентов было «организовано» главным компьютером, который, сообщая им об этом, являет собою электрифицированное Древо познания. Что же теперь будет? Следует ли идеально организованное бытие бросить, совершив очередной побег из Рая, чтобы «все начать еще раз сначала»? Или принять его, отказавшись раз и навсегда от бремени ответственности?
Книга не отвечает на этот вопрос. Она представляет собою лишь метафизический гротеск, фантастичность которого обладает определенными связями с реальным миром. Если мы отбросим юмористические отступления и богатство авторского воображения, останется проблема управления умами, к тому же такого управления, которое не противоречит вековечным представлениям о свободе индивидуума. Авторский вымысел наверняка не может быть осуществлен в том виде, как он изложен в «Being Inc.», однако не известно, удастся ли нашим потомкам избежать иных воплощений подобного явления — быть может, менее забавных в описании, но, кто знает, может быть и менее мучительных.
Перевод с польского Евг. ВАЙСБРОТААлександр Иволгин РУКОПИСЬ ДЖУАНЕЛЛО ТУРРИАНО
Научно-фантастический рассказ Рис. Р. АвотинаТМ 1972 № 8
ОТ АВТОРА. Собирая материалы для книги по истории механики периода европейского Возрождения, я натолкнулся в историческом архиве на старинный фолиант с названием «Механические забавы». Это сочинение, написанное по латыни, было опубликовано в Мадриде в конце XVIII века. Автор «Механических забав» пожелал сохранить инкогнито, довольствуясь псевдонимом «Н. X. — Трижды Величайший».
Заметки Джуанело Турриано, приведенные в «Механических забавах», показались мне чрезвычайно любопытными, и я предлагаю дословный их перевод вниманию благосклонных читателей.
«СЫНОВЬЯМ СЫНОВЕЙ МОИХ ПРАВНУКОВ
Я, Джуанело Турриано, родившийся в преславном городе Кремоне и еще учеником почерпнувший мудрость у самого Леонардо да Винчи и у тех, о ком речь будет ниже, во время коронации на престол Священной Римской империи Карла V, происходившей в Болонье, был приглашен вместе с другими знатными мастерами во дворец для исправления чудесных часов императора.
Мы все с восторгом любовались изяществом и изысканной красотой их корпуса, но когда заглянули внутрь механизма, то увидали, что он настолько заржавел, что починить его было немыслимо. Все часовщики объявили свой приговор — механизм не годен. Лишь я молчал. И тогда дон Алонзо де Аналес маркиз де Васто спросил меня: «А что думает знаменитый механик и инженер Джуанело?» Я ответил, что берусь пустить их в ход. Уже в тот момент я замыслил обман и осуществил его, когда выбросив ржавую рухлядь, сделал и поставил внутрь корпуса механизм, сделанный мною заново. Так я в первый раз мог обмануть того, кто был императором людей, ибо я был и есть «император» машин, механики и сверхалгебры, преподанных мне пре-славным Леонардо и постигнутых мною в тех ночных бдениях, что связаны с откровениями Гостей с Ближней Звезды.
Много об этом писать я не могу, чтобы не быть бесчестным перед Ними.
Император, увидя свои часы действующими, пригласил меня быть его придворным механиком. Хотя Карл был очень скуп, ко мне он был милостив и уважителен.
Движимый взаимностью, я предложил императору построить Большие Часы с более совершенным и более сложным механизмом и красотой превосходящие все бывшие доселе.
Делать их мне было нелегко. Я жил в постоянном страхе перед застенками и темницами Великой Инквизиции и особенно ее главы кровопийцы Хименеса де Сиснероса, который обвинил в ереси и сжег на кострах многих истинных мужей науки и по милости которого Джордано Бруно и его ученик Лючилио Ванино вынуждены были тайно бежать и до сих пор скитаются на чужбине. А ведь все они постигли едва ли десятую или сотую часть мудрости, дарованной нам Ближней Звездой — великому Леонардо в его зрелости и мне в моей юности.
Не имея решимости и достаточных духовных сил дать истинную модель, я должен был построить механизм по космологии Аристотеле — Птоломея. Невыразимо грустно и смешно сознавать, что такой механизм геоцентризма рассчитать и создать было неизмеримо труднее, чем если бы я создал истинную модель солнечной системы. Мои часы показывали все видимые движения планет и светил; я воспроизвел движение primum mobile (в старой астрономии — ежедневно кажущееся движение небосвода. — А. И.). Тут были: все восемь сфер с их колебаниями и движениями семи планет во всем их разнообразии и противоречии Птоломею, солнечные и лунные часы, знаки Зодиака и все крупнейшие звезды.
Не имея решимости и достаточных духовных сил дать истинную модель, я должен был построить механизм по космологии Аристотеле — Птоломея. Невыразимо грустно и смешно сознавать, что такой механизм геоцентризма рассчитать и создать было неизмеримо труднее, чем если бы я создал истинную модель солнечной системы. Мои часы показывали все видимые движения планет и светил; я воспроизвел движение primum mobile (в старой астрономии — ежедневно кажущееся движение небосвода. — А. И.). Тут были: все восемь сфер с их колебаниями и движениями семи планет во всем их разнообразии и противоречии Птоломею, солнечные и лунные часы, знаки Зодиака и все крупнейшие звезды.
В этом механизме было только одних зубчатых колес более 1800, разных по величине, числу и форме зубьев. Я преодолел трудности движения Меркурия и неравные часы Луны. В эту область уже простые числа не доходили, и я ее преодолел знаниями, данными Ближней Звездой.
В непомерных трудах я закончил эти часы уже после того, как Карл V сначала отрекся от императорского престола в пользу брата Фердинанда, а от королевского престола Испании — в пользу сына Филиппа II и вскоре скончался.
Когда Филипп II стал королем Испании, он возобновил со мной договор своего отца, а увидав гармонию моих новых часов, приказал быть мне ежеутренне третьим: пробуждаясь, король принимал первым патера, вторым — врача и меня — третьим. Лишь после этого он выходил к своим министрам.
Король жаждал новых механических «чудес» и порой даже пытался постичь суть их внутреннего устройства. По прихоти короля я должен был со своими подмастерьями делать великое множество самодвижущихся игрушек. Я сделал фигуру женщины, которая била в тамбурин и в такт его звукам танцевала, кружилась, ходила по кругу. Я сделал фигурки сражающихся, размахивающих мечами рыцарей на вздымающихся конях; воинов, играющих на трубах и бьющих в барабаны; я сделал механических птиц, которые, подобно живым, летали во дворце.
Самым большим моим инженерным достижением было строительство больших насосов для подачи воды из Тахо в толедский Альказар, которое по указу короля я начал в 1564 и закончил в 1570 году, затратив 8 400 769 мараведис. Машина поднимала воду из реки в Толедо на высоту 110 кастильских вар (около 90 метров. — А. И.).
Работой машины все восхищались. Скульптор Беррукете высек мой бюст из белого мрамора, в мою честь выбили медаль с надписью «Virtus nunquam quiescat» (смысл фразы: «Сила великого разума никогда не может бездействовать». — А. И.), в Эскуриале повесили мой портрет, писанный маслом, однорукий начинающий литератор Мигель де Сервантес Сааведра воспел мои труды в изящной новелле.
Но не только невежды, но и самые искусные инженеры не смогли понять ее устройство, ибо я тайно использовал в машине законы сил притяжения планеты, открытые мне Гостями с Ближней Звезды. Эту тайну я доверил только младшему сыну, и она умрет вместе с ним, если в зрелости лет он не найдет достойного восприемника.
В эти времена я достиг многого и был счастлив в кругу моей большой семьи, жившей хотя и скромно, но в достатке, радостно и дружно. И вот, когда работы в Альказаре были в разгаре и мне нужно было из старой столицы Толедо приехать в новую — Мадрид к своей семье, меня сразили страшные события.
Бесчестный проходимец, неотразимый красавчик и дуэлянт предерзкий, бездушная, бессердечная тварь — дон Гуан убил на дуэли моего старшего сына, вступившегося за честь нашей семьи.
Что мог сделать я, уже старый человек? Горе, как ненасытный вампир, терзало мою душу и сердце, слезы безвольно лились из красных, опухших очей, не смежавшихся даже ночами. Денно и нощно думал я, как отмстить и остановить злодеяния этого негодяя из негодяев.
Работы в Толедо стали идти без моего присмотра, а я сутками напролет в своей лаборатории в Мадриде создавал самую совершенную машину, которая когда-либо была задумана мною. В этого «Деревянного человека» я вложил всю известную мне мудрость Ближней Звезды: «Человек» ходил, используя притяжение Земли, голова, руки, шея, корпус приводились в самостоятельное движение родниками силы и mobiles (источниками питания и двигателями? — А. И.). «Человек» должен был уметь все делать и даже слушаться моей воли на расстоянии без заранее рассчитанной последовательности его движений. Для этого служили тонкие механизмы, которые я расположил на своем поясе в виде пряжки и украшений. Каждый из них можно было бы назвать камертоном, ибо они отзывались на свою ноту, звучащую в другом камертоне. Но они не были такими, какими пользуются музыканты, а более тонкими и более сложными, ибо можно создать их чувствительными и к звуку, и к свету, и к запаху, и даже к таким эманациям, которые человеком не воспринимаются. Объяснить их устройство, если бы я имел на это право, моим современникам было бы немыслимо: вам же, моим далеким потомкам, все будет ясно и без моих пояснений. Чтобы к этому не возвращаться, поведаю вам, что я должен был хранить эти тайны не только ради личной безопасности, но и ради многих народов и их истории; упаси Бог, если бы эти тайны попали в руки фанатиков, изуверов, стяжателей, работорговцев и тиранов…
Чтобы не навлекать подозрений, все работы, кроме тонких, я делал открыто, и даже когда «Человек» был готов, я его повез в Толедо. Он так часто шагал со мной к строящимся насосам, что эту улицу толедцы назвали улицей «Статуи», или «Деревянного человека». Если у меня спрашивали, как он движется, то я серьезно, но со скрытым лукавством объяснял, что это автомат, начиненный часами и он ходит, мол, так же, как из хороших часов выскакивает кукушка, возвещающая время. Понятно, что всего его искусства я никому никогда не показывал.
Когда «Человек» был доведен до полного совершенства и силы (он мог двумя руками, как соломинку, сгибать в петлю железный прут), я долго и скрытно наводил справки о местонахождении ненавистного дона Гуана.
Однажды я в задумчивости сидел в Антоньевом монастыре у могилы своего незабвенного сына, когда заметил двух гидальго, которые остановились неподалеку у могильной статуи убитого дон Гуаном командора Мадрида.
Не замечая меня, они вели разговор, который заставил бешено забиться мое сердце: один из них был негодяй дон Гуан. Сей убийца, доподлинно зная, что красавица дона Анна почти ежедневно приходит на могилу мужа, похвалялся своему дружку: он-де намерен наведываться сюда и бьется об заклад, что вскоре соблазнит несчастную вдову.
Меня осенило озарение: сразу возник, как хороший чертеж, план мести. Скрупулезно изучив статую командора, весь следующий день я наряжал «Человека» в доспехи, подобные командорским, и придал полное сходство лицу. Глухой ночью я пришел с «Человеком» на кладбище. Он по сигналам моих камертонов снял статую с постамента, отнес ее в заброшенный склеп, а сам взобрался на пьедестал, и я за несколько минут добился полного сходства со статуей командора.
Под вечер следующего дня я уже сидел в своем тайнике, когда к статуе подошел дон Гуан. Я не решился привести в исполнение свой план, так как мерзавец явно и нетерпеливо ожидал появления доны Анны. Но я ошибся: пришел его дружок, и я стал свидетелем мерзкого разговора, из которого узнал, что дона Анна пригласила убийцу своего мужа к себе домой, правда не зная, с кем имеет дело, — он назвал себя ложным именем.
Их разговор все время шел у статуи. Дружок негодяя изредка на нее посматривал и под конец сказал:
— А что скажет об этом командор?
— Ты полагаешь, он ревнив? — усмехнулся негодяй дон Гуан.
Я дал сигнал статуе повернуть голову в сторону дон Гуана. Дружок взглянул и сказал с ужасом:
— Гляди! Кажется, он смотрит на тебя!
Но прелюбодей не только не смутился, но даже с издевкой сказал:
— Эй! Командор! Едва стемнеет, приходи к доне Анне и стань на страже у ее покоев. А я тем временем буду наслаждаться!
По моей воле статуя кивком головы дала согласие. Дон Гуан отпрянул, чертыхнулся и сказал:
— Почудилось, будто сей идол кивнул головой. Должно быть, привиделось с похмелья… Пора мне на свидание.
Когда совсем стемнело, я помог статуе спуститься с пьедестала, и мы быстро зашагали к дому доны Анны… Я заглянул в окно и сквозь щели в шторах увидал любовников. Я возложил руки на пояс с камертонами и направил статую к входу. Услышав шум и увидав «командора», дона Анна упала в глубокий обморок. Лицо дон Гуана залила мертвенная, зеленоватая бледность. Хвала провидению, мой механический мститель покончил с негодяем.
Было далеко за полночь, когда мой автомат извлек из склепа статую командора и водворил на пьедестал. Остаток ночи я в тиглях и камине своей лаборатории сжигал доспехи и ставшую ненужной всю начинку автомата и вместо нее поставил простейшее устройство. Остался все тот же простой автомат — «Деревянный человек». Он умел только шагать…»