Когда Дон понял это, он решил бороться. Во что бы то ни стало удержать Дороти от сползания в замкнутый мир ее черепа. Он знал, что ему не удастся вбить клин между Дороти и Кэти -- а если бы и удалось, жизнь его жены превратилась бы в ад. Значит, единственным выходом было вытащить во внешний мир Кэти.
Дон не без трепета приступил к этой задаче. Легко было Брайану говорить "полюбите Кэти! " Ему, небось, не приходилось смотреть в глаза любимому человеку, со страхом и брезгливостью ощущая, как из глубины этих глаз следит за ним чей-то чужой разум! (Или Дону это только казалось? Но поди докажи, так это или нет! ) Дон не мог заставить себя воспринимать Кэти как ребенка и вообще как человека; ему казалось, что это какой-то монстр, жуткий паразит из триллера, проникший в мозг его жены и пожирающий ее изнутри... Кэти в его представлении была лишь куском нервной ткани, уродом, лишенным тела -- хотя на самом деле это было не так и с каждым днем становилось все более не так...
И все же Дон старался пересилить себя. Он делал все то же, что делает отчим, пытающийся расположить к себе приемного ребенка: дарил Кэти игрушки, рассказывал сказки, водил на мультики и в зоопарк... Это было дико -- дарить игрушки и рассказывать детские сказки взрослой женщине, и Дон надеялся, что его поведение не выглядит слишком фальшиво. Но, несмотря на все эти усилия, Кэти не разговаривала с ним. Дороти, смущенно улыбаясь, говорила, что Кэти благодарит, иногда задавала вопросы от ее имени, но всегда оставалась посредником между мужем и дочерью. Дон бы почувствовал, если бы Кэти заговорила с ним сама -- тем паче что его жена, благодаря своей левополушарности, была теперь неспособна сколь-нибудь убедительно сыграть роль.
"Кэти, папа старается ради себя, а ты даже не хочешь с ним поговорить! "
"Мне не нужен Дон. Мне нужна только ты, мамочка. "
"Не называй его "Дон'. Он твой папа. "
"Я не понимаю, что такое "папа'. Ты говоришь, что папа -- это почти то же самое, что мама. Но это совсем не так! Я не люблю Дона, и я не могу говорить с ним, как с тобой. И потом, он же снаружи! "
"Кэти, я ведь уже объясняла тебе. У обычных девочек мама тоже снаружи. Просто ты -- необычная девочка. "
"Не понимаю, как такое может быть. И почему этих малявок, что мы видим на улице и в кино, ты называешь девочками. Если я -- девочка, то они -- нет. А если они девочки, то я -- нет. "
"Это все очень сложно. Подрастешь -- поймешь. "
"Я не люблю, когда ты так говоришь! Ты так и не объяснила мне, чего хотел от тебя Дон, когда ты рассердилась и испугалась. "
"Ну Кэти, тебе еще рано... Кэти, перестань копаться в моем мозгу! "
"Я хочу знать. "
"Ох, ну ладно... Постараюсь тебе объяснить. "
Дороти пыталась подбирать наиболее обтекаемые и деликатные формулировки, но контролировать себя в мыслях намного сложнее, чем в словах. Хотя она теперь в еще большей степени, чем Дон, воспринимала воздержание как нечто привычное и естественное, однако воспоминания о прошлой сексуальной жизни воскресили довольно яркие картины, она даже почувствовала намек на давно забытое ощущение внизу живота...
"Какая гадость!!! "
"Кэти... Ну вот видишь, не зря я опасалась, что ты не поймешь... "
"Это отвратительно! Я ненавижу Дона! "
"Кэти, Дон совсем не хотел причинить мне боль. Он наоборот хотел сделать мне приятно... Другие мужчины и женщины тоже такое делают... "
"Они гадкие, гадкие! Это так мерзко! Обещай, что больше никогда, никогда не будешь этого делать! "
"Доченька, если бы люди этого не делали, то и детей бы не было... "
"Тебе не нужны другие дети! У тебя есть я! "
Дороти еще никогда не чувствовала такой волны гнева, обиды и острого разочарования в любимом человеке, какая исходила теперь от Кэти.
"Дочка, успокойся. Мама больше никогда не будет такого делать, ни с Доном, ни с кем-нибудь другим. "
"Честно-честно? "
"Честно-честно. "
Хотя Кэти по-прежнему не разговаривала с ним, Дон вскоре получил наглядное доказательство ее существования. Она пристрастилась к рисованию. Хотя Дон и прежде видел, как Дороти -- он по-прежнему мог думать об этом теле только как о Дороти -- читает детские книжки или играет с куклами (последнее зрелище он переносил особенно тяжело), он не мог отделаться от ощущения, что это делает его жена, в крайнем случае -- его жена для Кэти, но никак не сама Кэти. Однако рисовать Дороти не умела и не занималась этим с детства; теперешние же картинки, выходившие из-под ее карандашей и кисточки, были пусть и по-детски примитивными, но явственно выдавали талант и с каждым разом становились все лучше. Главное же -- все они создавались левой рукой, в то время как Дороти была стопроцентной правшой.
Вскоре Дороти заявила, что Кэти следует серьезно учиться рисованию. Так как и взрослая, и детская студия отпадали, Дону пришлось -- хотя он был далеко не в восторге от этой идеи -- раскошелиться на частного учителя. Художника звали Полак, и ему еще не было сорока. Дону не понравились не только грядущие расходы, но и мысль о том, что его жена будет подолгу оставаться наедине с этим человеком; он, правда, не думал, что теперь Дороти подпустит к себе кого-либо, и все же почувствовал себя гораздо спокойнее, когда узнал, что Полак -- гомосексуалист.
Полаку была изложена полуправда: мол, Дороти попала в аварию, и в ее поведении могут наблюдаться некоторые странности, но в целом она вполне нормальная. Было сказано также, что Кэтрин -- ее второе имя. Поначалу Полак взялся за дело без особой охоты, мысленно окрестив Дороти "дамочкой, у которой не все дома", однако ее незаурядный талант быстро заставил его изменить свое мнение. Прежде ему еще ни разу не приходилось видеть столь способной ученицы.
-- Ты здорово рисуешь, Кэти, -- сказал Дон, рассматривая ее работы. Он был почти искренен. Рисунки и впрямь были хороши, и это было ясно даже такому профану в живописи, как он. Вот только... они ему не нравились. Может быть, потому, что краски были слишком яркими, а контуры -- слишком резкими. А может быть, просто потому, что автором этих работ была Кэти.
-- Дочка, что надо сказать? -- Дороти произнесла это вслух, демонстрируя мужу, что не оставляет попыток наладить диалог между ним и Кэти. Однако она давно уже делала это скорее для порядка, нежели желая добиться результата.
Вдруг левая рука жещины протянулась вперед и с неожиданной силой схватила Дона за запястье. Тот вздрогнул и попытался отдернуть руку.
-- Оставь меня в покое, Дон, -- сказали губы его жены. -- Оставь в покое меня и маму! Ты чужой, и ты сам знаешь, что ты чужой!
Дон встал, не говоря ни слова, набросил куртку и вышел. Он направился прямиком в бар и в тот день впервые основательно напился.
"Кэти, ну зачем ты с ним так? "
"Ты слишком добра с ним, мама. Он ненавидит меня! "
"Дочка, ты преувеличиваешь... "
"Не надо лукавить, мама. Ты же знаешь, как я не люблю неправду. И ты не хуже меня знаешь, как он ко мне относится. Его чуть не стошнило, когда я до него дотронулась. "
Дороти промолчала. Это была правда.
"Он хочет, чтобы я умерла. "
Первым движением Дороти было возразить, но она вновь вынуждена была молча согласиться.
"Мы должны избавиться от него, мама. "
"Ну... -- протянула Дороти, -- не думаю, что развод сейчас был бы лучшим выходом... "
"Нам ведь никто не нужен! Только я и ты! "
"Видишь ли, дочка, Дон неплохо зарабатывает. А мне, по правде, не хочется возвращаться к работе секретарши. Да и тебе было бы скучно наблюдать весь день, как я принимаю электронную почту и рассылаю факсы. "
"Мы что-нибудь придумаем. Главное, что ты его больше не любишь. "
"Ну... вообще-то мне его жалко. "
"Это пройдет, мама. Это пройдет. "
Не прошло и полугода с начала занятий Кэти живописью, когда Полак всерьез заговорил об организации ее персональной выставки.
-- У вас удивительный талант, Кэтрин. Мы сделаем сенсацию.
-- Мы заработаем много денег? -- заинтересовалась Кэти.
-- Ну, возможно, не сразу... -- Полак в который раз улыбнулся детской наивности этой женщины, -- вы понимаете, художников много, и для того, чтобы твои картины пошли нарасхват, одного таланта недостаточно. Нужно пробиться, сделать себе имя... Для начала хорошо уже то, что вас заметят. О вас напишут два-три критика, к чьим словам прислушиваются... потом...
-- А если у меня уже есть имя? Если я знаменита на всю Америку? На весь мир?
-- Правда? -- Полак с улыбкой склонил голову набок.
"Кэти, не надо! "
"Мама, я знаю, что я делаю! Не мешай! "
-- Вы читали про "Сандру Д. -- две в одной"?
(Именно такое прозвище присвоила ей -- точнее, им -- бульварная пресса. )
-- Так вы хотите сказать, что вы...
-- Да. Я Кэти. А Дороти -- моя мать.
-- Это правда, мистер Полак. Кэти -- моя дочь. А сама я совершенно не умею рисовать.
Полак даже не выглядел особенно удивленным.
-- У меня мелькало такое подозрение, -- признался он. -- Я чувствовал, что вас на самом деле двое. Особенно когда заметил, что рисуете вы всегда левой рукой, а пишете правой. Но я ни о чем не спрашивал. Раз вы сами не говорили, значит, это не мое дело.
"Мама, я знаю, что я делаю! Не мешай! "
-- Вы читали про "Сандру Д. -- две в одной"?
(Именно такое прозвище присвоила ей -- точнее, им -- бульварная пресса. )
-- Так вы хотите сказать, что вы...
-- Да. Я Кэти. А Дороти -- моя мать.
-- Это правда, мистер Полак. Кэти -- моя дочь. А сама я совершенно не умею рисовать.
Полак даже не выглядел особенно удивленным.
-- У меня мелькало такое подозрение, -- признался он. -- Я чувствовал, что вас на самом деле двое. Особенно когда заметил, что рисуете вы всегда левой рукой, а пишете правой. Но я ни о чем не спрашивал. Раз вы сами не говорили, значит, это не мое дело.
-- Так что там насчет выставки, мистер Полак? -- напомнила Кэти.
-- Да. Это будет бомба. Термоядерный взрыв.
Он оказался прав. Наверное, даже обнаружение неизвестной ранее картины Рафаэля или Леонардо не вызвало бы такого ажиотажа. Люди, даже не имевшие отношения к живописи, прилетали со всех концов Америки и из других стран, чтобы посмотреть на работы Кэти Стивенс, девочки, возникшей в результате небывалого медицинского эксперимента внутри тела взрослой женщины, девочки, чей физический возраст едва достиг двух лет, но чье умственное развитие было уже на уровне средней школы, а художественный талант значительно превосходил многих взрослых живописцев. После окончания выставки ее работы -- все, даже первые неумелые детские рисунки -- были раскуплены за очень внушительные суммы. Дороти подумывала, не купить ли собственный дом, но для начала решила ограничиться переездом в двухэтажную квартиру. Дон последовал за ней; трудно сказать, на что он еще надеялся.
Само собой, Дороти и Кэти осаждала пресса, и они решили не отказываться от интервью, но, поскольку желающих было слишком много, проявляли изрядную разборчивость, так что корреспонденты менее респектабельных изданий решили удовольствоваться хотя бы Доном.
Дон к этому времени пил уже ежедневно и успел потерять из-за этого работу. Правда, ему снова удалось устроиться в компьютерную фирму, но не в такую крупную и на менее значительную должность; соответственно, зарплата его вновь уменьшилась. От журналистов он прятался, а когда один из них все же отловил его в баре на окраине, Дон сильно избил его.
Был суд. Процесс освещался в газетах, хотя далеко не так громко, как выставка Кэти. Дона присудили к крупному штрафу, хотя прокурор требовал тюремного заключения. Чтобы расплатиться, Дону пришлось взять денег у Дороти.
На другой день его вызвал к себе шэф.
-- Стивенс, у нас тут серьезная фирма, а не балаган. Если вы думаете, что скандальная слава вашей жены дает вам какие-то привилегии, то вы ошибаетесь. Мне нужен программист, а не пьяница и драчун.
Собственно, это еще не было увольнением. Это было строгим предупреждением. Но Дон не стал вдаваться в детали. Он просто послал шэфа в задницу.
Получив расчет, он направился прямо в бар.
-- Могу я поговорить с миссис Дороти Стивенс?
-- Извините, я слишком устала от интервью, -- Дороти сделала движение закрыть дверь.
-- Я не репортер, -- об этом, впрочем, уже можно было догадаться по чопорно-безукоризненному костюму гостя. Он протянул визитную карточку. "Малькольм Р. Пауэлл. Издательство Голдсмита и Харрисона" -- отливали тисненые золотом буквы. -- У нашего издательства есть хорошее предложение к вам. К вам обеим, -- гость лучезарно улыбнулся. -- Могу я войти?
Дороти пропустила его в квартиру и указала на кресло.
-- Благодарю. Не думали ли вы, миссис Стивенс, о том, чтобы написать книгу? Обо всем, что с вами случилось... о появлении Кэти, о том, как она развивалась, о вашей жизни вдвоем... И, конечно же, читателям будет очень интересен и рассказ самой Кэти о себе.
-- Но... -- Дороти выглядела растерянной, -- я никогда не была писательницей. Я и рисовать-то не умею, это все Кэти... но для того, чтобы писать книги, у нее, боюсь, еще маловато опыта...
-- Это все нестрашно, -- отмел возражения Пауэлл. -- Литературную обработку наше издательство берет на себя. Вам достаточно лишь рассказать о себе... вам обеим. Авторами книги будут значиться Дороти Стивенс и Кэтрин Стивенс, -- он вновь обаятельно улыбнулся.
-- Ну, я, право, не знаю...
-- Я еще не назвал вам сумму гонорара. Я уполномочен предложить вам пятнадцать миллионов долларов. Естественно, при условии, что мы получаем эксклюзивные права на книгу...
В баре громыхала музыка и плыл сигаретный дым, подсвеченный красным и желтым; это был один из последних в городе баров для курящих. Дон пристрастился к табаку несколько месяцев назад; дома он, впрочем, не курил -- это было нетрудно, ибо в последнее время он проводил там все меньше времени.
-- Привет, -- сказал хрипловатый женский голос.
Дон оторвал взгляд от стоявшего перед ним на стойке полупустого стакана и нехотя повернул голову налево. Рядом с ним пристроилась длинная крашеная блондинка с кроваво-красными губами, макияжными пятнами на скулах и серьгой в правой ноздре. Она курила тонкую сигарету и, похоже, пыталась делать это элегантно, но общий вид был довольно потасканный. Ей могло быть и 20, и 40 -- под слоем косметики, да еще при таком освещении, трудно было разобрать.
-- Дерьмовый выдался денек, верно? -- изрекла она, оценив выражение лица Дона.
-- Да, -- односложно ответил он, думая про себя, что на самом деле дерьмовый денек выдался не сегодня, а два с лишним года назад, когда он отвозил Дороти из клиники, где ей сообщили пол младенца...
-- Вот и у меня тоже, -- пожаловалась крашеная. -- Ты не купишь мне выпить?
-- Если тебе интересно, есть ли у меня деньги, -- сказал Дон, -- то они у меня есть, -- для убедительности он достал бумажник, помахал им и сунул обратно в карман. -- Меня сегодня выперли с работы и дали расчет. А теперь давай опустим ненужные прелюдии и поедем сразу к тебе. Ты ведь этого хочешь?
-- Как желаешь, -- пожала плечами крашеная, судя по всему, не обидевшись.
-- Только должен тебя предупредить, -- добавил Дон, отталкиваясь от стойки. Он сделал шаг, и его качнуло. -- Я не уверен, что у меня получится. Я слишком много выпил, и потом... я слишком долго этим не занимался.
-- Ничего, -- заверила его крашеная и провела пальцем с наманикюренным ногтем по его верхней губе, -- у меня и не такие мертвецы воскресали. Идем.
"Мама, ну теперь-то мы должны избавиться от Дона! "
"Да, Кэти, ты права. Мне действительно давно уже следовало подать на развод. "
"Нет. Развод -- это не выход. Мы теперь богаты, а он -- пьяная развалина, которую скоро не возьмут даже в грузчики. Он от нас не останет. Будет таскаться, клянчить денег... а то и того хуже. Он может нас убить. Из мести, из зависти... Он же ненавидит меня. И тебя тоже ненавидит. Потому что ты со мной, а не с ним. "
"Ну, вряд ли Дон решится... "
"С него станется. Особенно когда пьяный. И вообще, зачем нам рисковать? Мы должны избавиться от него раз и навсегда. "
"Каким образом? "
"Мама, ну ты же прекрасно понимаешь, каким! Мы должны убить его. "
"Убить? "
"Ну да. Это же так просто -- убить того, кто снаружи. Не сложней, чем разорвать неудачный рисунок. "
"Но... как же мы его убьем? Наймем киллера? " -- Дороти мысленно усмехнулась.
"Зачем? Просто застрелим. Из его охотничьего ружья. Ты же умеешь с ним обращаться. А через тебя и я умею. "
"Но... нас же арестуют. Посадят в тюрьму. "
"Кого? Им никогда не удастся доказать, какая из нас это сделала. А посадить невиновного они не могут. "
Левополушарная логика Дороти не могла не оценить простую красоту этой мысли. Действительно, возникала парадоксальная ситуация, когда бесспорная виновность одного из подозреваемых служила одновременно надежным алиби им обоим -- ибо если один виновен, то второй -- нет, а кто из них кто, установить невозможно. Невозможно и доказать соучастие -- медики подтвердили бы, что в принципе любая из них могла захватить контроль над телом. И более того, если бы даже как-то удалось доказать, кто именно нажал на спуск -- это ничего не дает, ибо посадить (а тем паче -- казнить) их можно только вместе, а это значит -- вместе с виновным подвергнуть каре невиновного, что есть грубейшее попрание законов и прав человека. Значит, им придется отпустить заведомого убийцу. Дороти развеселила эта мысль. А еще она подумала, что теперь цена книги еще больше вырастет.
И все же... что-то, оставшееся на задворках ее памяти, что-то, давно угасшее и остывшее, но все же еще не совсем развеянное пеплом по ветру, мешало ей вот так просто снять ружье со стены и выстрелить в Дона. В человека, которого она когда-то любила.
В замке зашевелился ключ.
"Пора, мама. Идем за ружьем. "
Дон долго провозился с замком, прежде чем ему удалось открыть. Наконец он ввалился внутрь, скинул на пол куртку и, не снимая ботинок, потопал к лестнице.
Его жена была на втором этаже квартиры. Она стояла возле висевшего на стене ружья, и руки ее совершали странные движения -- она словно бороласть с кем-то невидимым.
"Мама, не мешай мне! Дай я возьму ружье! "