– Что-то тихо сегодня, – начал киммериец, останавливаясь перед стойкой со скучающим ветераном. Тот оторвал сонный взгляд от толстенного фолианта, в коем велся учет поступивших нарушителей, и выжидательно посмотрел на Конана. – Куда все подевались-то?
– Вино пьешь? – вопросом на вопрос ответил стражник, вытягивая откуда-то из-под стойки объемистый бурдюк и добавляя к нему пару глиняных кружек.
В бурдюке оказалось красное шемское, причем на удивление неплохое и крепкое как раз в меру.
– Тетка прислала, – пояснил ветеран, вытирая усы и сноровисто разливая по новой. – Ты, никак, из Сыскной Когорты? Новичок? Вроде я тебя раньше не встречал?
– Да имеется кой-какой опыт… – неопределенно буркнул варвар. – Меня зовут Конан.
Сонные глазки стражника подозрительно заблестели.
– Постой-постой, не ты ли Акцеля Подкову вчера повязал? – воскликнул он и, получив от приосанившегося Конана утвердительный ответ, оживился еще более. Настолько, что даже прихлопнул тяжелой ладонью по стойке, заставив кружки подпрыгнуть: – Точно! Парень, что коня арестовал!
Киммериец просверлил ветерана яростным взглядом, не сулившим ничего хорошего, на что, впрочем, тот не обратил ни малейшего внимания.
– Тарбад, десятник, – представился стражник. – Конан, значит… Ты рассказывай, рассказывай, как дело-то было. Да не стой столбом. Бери табурет, садись… Эх, жаль, никого из ребят нету! Ну, со знакомством…
– А где все? – спросил Конан, радуясь представившейся возможности уйти от щекотливой конской темы и воспользовавшись тем, что новый знакомый надолго присосался к своей объемистой кружке. – Отчего так пусто? Тут же всегда не протолкнуться.
– Да известное дело, – десятник сцепил руки на внушительных размеров животе и хитро поглядел на молодого человекоохранителя. – Странно, что тебе ничего не известно. Уж вам-то, сыскарям, первым должно… Да ты же сейчас, небось, неотлучно при конюшне?
Конан скрипнул зубами.
– Его милость месьор Рекифес проведал стороной, что перекупщики лотоса нынче встречают караван из Турана с товаром, – продолжал словоохотливый стражник, напрочь не замечая страданий киммерийца. – Бел его разберет, как прознал. Кто-нибудь из задержанных разболтал, небось, в надежде пораньше выбраться из-за решетки. И понеслось, как водится – облавы, засады… Всех разогнали, один я сижу тут, да еще вон та ошибка Создателя дожидается, покуда его в Алронг не сведут… Кончай завывать, непотребство ходячее! Слышал, что говорю?!
Последние слова относились к обитателю железной клетки, жалобно выводившему куплет за куплетом:
Услышав окрик десятника, певец поднял голову и в самых образных выражениях пояснил, куда вышеупомянутый Тарбад может отправляться.
– Ну, я ему сейчас, – вскипел стражник, поднимаясь с табурета и вытаскивая из-за пояса тяжелую деревянную дубинку.
– Погоди-ка, – остановил грядущее справедливое возмездие Конан. – За что он тут?
– Этот? С поличным его взяли, при всех отягчающих. Сунулся у заезжего купца из Зингары кошель резать, купчина его за руку и схватил. А он, курицын сын, нет бы миром сдаться или блажного изобразить, чтоб не слишком били – зингарца кастетом в ухо, да бежать. Прямо на патруль и наскочил. Пока ребята его вязали, крыл их распоследними словами… Словом, сам себе яму вырыл.
– Вот негодяй, – сочувственно произнес варвар. – И что теперь с ним будет?
Тарбад наморщил лоб в мучительной попытке припомнить «Уложение о Наказаниях».
– Хм… Схвачен на карманной покраже – это раз. Три луны в Садке, и к гадалке не ходи. Зингарцу башку проломил. Опять же, оскорблял при исполнении, пытался скрыться… Это два и три. Так что, Конан, выйдет по совокупности не менее года взаперти с предварительным прилюдным бичеванием. Ежели вдобавок купчина заявит, что от удара приключился значительный ущерб его драгоценному здоровью, то согласно параграфа шестого «О членовредительстве», – десятник внушительно уставил в потолок толстый указательный палец, – виновному в упомянутом повреждении здоровья палач производит публичное усекновение правой руки на ладонь ниже локтя с прижиганием. Во как, братец, порядок-то надо наводить!
– Сурово, – уважительно признал Конан. Незадачливый воришка, подвинувшийся ближе к решетке и напряженно слушавший, побледнел как полотно – даже в полутьме было заметно.
– Это если следовать букве закона, – продолжал стражник, похлопывая по левой ладони увесистой палкой. – А ежели духу, то сейчас я его, верблюда шелудивого, вразумлю по-отечески за поношения его богомерзкие, чтоб доблестную городскую стражу впредь безмерно уважал и рот свой паршивый держал на замке… Пяти горячих в самый раз будет, как думаешь, Конан?
– Такому-то мерзавцу? – хмыкнул Конан. – Самое малое семь. Управишься сам, почтенный, или помочь?
– Да уж как-нибудь, – ухмыльнулся десятник. Тот, о ком шла речь, отодвинулся в самый дальний угол клетки и оттуда обрушил на будущих экзекуторов поток отборной брани. Впрочем, как ни удивительно, большая часть его цветистых эпитетов предназначалась не седоусому ветерану, а именно киммерийцу. Тарбад только изумленно покрутил головой.
– Эй, ты себе этак на вечную каторгу наговоришь, – прикрикнул он, когда поток ругательств иссяк. – Ну и кроет! Слушай, Конан, у вас с ним, случаем, личных счетов не имеется?
– Есть немного, – сумрачно признался варвар, разглядывая злосчастного воришку, злобно посверкивающего глазами на человекоохранителей.
– Так, может, ты его и поучишь уму-разуму? Парень ты здоровенный… – Тарбад протянул Конану дубинку, которую варвар взял без лишних вопросов, а сам уютно устроился в отдалении с кружечкой шемского, дабы со всеми возможными удобствами созерцать поучительное зрелище.
Конан отпер решетку и вошел в клетку, с задумчивым видом поигрывая палкой.
Ши смотрел на него с ненавистью. В точности загнанная в тупик и щелкающая мелкими зубами крыса.
Начинать вразумление юный блюститель, к некоторому разочарованию Тарбада, не спешил. Он присел на прикованные к стене нары напротив задержанного, грустно посмотрел на Ши, вздохнул и произнес:
– Говорил я тебе: сходи в храм Бела, помолись на удачу. Признавайся, не ходил?
– А катись ты… – злобно прошипел бывший приятель.
– Ши, – внезапно поинтересовался Конан, – ты Шадизар хорошо знаешь?
– Как свои пять пальцев, – несколько озадаченно ответствовал карманник и, спохватившись, снова разозлился: – Ты мне зубы не заговаривай! Кто бы мог подумать, что с такой скотиной я под одной крышей…
– Да, – вздохнул киммериец. – Опять же, ты мне сорок монет должен…
– …и если ты собрался отомстить за старые проделки…
– …да и Шетаси у лекарей застрял надолго…
– …то имей в виду, что поступаешь, как настоящая варварская свинья, и я Диери непременно про твои…
– Решено, – твердо сказал Конан, поднимаясь. – Ну-ка, вставай, сын греха. И руки на скамейку.
Ши поперхнулся очередной гневной тирадой.
– Малыш, ты чего? – растерянно пробормотал карманник. – Мы же друзья. Забыл?
– Давай, парень, проучи его как следует, – подал голос почтенный Тарбад. – Чтоб еще седмицу сесть не мог.
– Я помню, – мрачно сказал варвар. – Становись, говорю. Да вопи погромче, понятно?
…Дубинка с гудением рассекла воздух. Раздался звонкий удар, десятник одобрительно крякнул, а Ши в полном недоумении уставился снизу вверх на киммерийца, не в силах понять, отчего ему не вполовину так больно, как должно бы быть. Конан, умело придержавший страшный удар, чтобы не нанести серьезных повреждений, скорчил жуткую рожу и одновременно незаметно пнул приятеля в щиколотку.
– Кричи, болван!
Сообразив, Ши заорал так, что с потолка посыпалась пыль и дохлые пауки, а со двора в караулку заглянул обеспокоенный страж.
– Все в порядке, – успокоил его Тарбад, поглядывающий на молодого варвара с уважением. – Злоумышленника вразумляем.
Тщательно примериваясь, Конан отсчитал еще пять горячих. Ши вопил и корчился, словно пожираемый демоном. Тарбад даже начал испытывать к бедолаге нечто, похожее на сострадание.
– Эй, не увлекайся! – крикнул он Конану. – Помрет еще, упаси Митра!
– Ничего, он живучий, – проворчал киммериец и последний удар придерживать не стал. Ши изумленно взвыл и рухнул на земляной пол, как лягушка под сапогом.
– Чтоб впредь не думал о друзьях плохо, – буркнул Конан. – Теперь лежи и стони, будто помирать собрался.
Он вышел из клетки, заперев за собой сложный замок.
– Почтенный Тарбад, – обратился к пожилому стражнику варвар под сопровождение душераздирающих звуков, доносящихся из запертой клетки, – ты «Кровь дракона» любишь?
– Почтенный Тарбад, – обратился к пожилому стражнику варвар под сопровождение душераздирающих звуков, доносящихся из запертой клетки, – ты «Кровь дракона» любишь?
– Смеешься? – хмыкнул десятник. – У нас жалование – стаканчик «Крови» пропустишь, потом седмицу голодаешь. Вино первостатейное, кто бы спорил…
– Твоя тетушка не хуже присылает, – проникновенно заверил Конан, и польщенный ветеран расцвел. – Давай-ка еще по одной – за крепкое мужское братство.
Неторопливо осушив с почтенным Тарбадом очередную кружку (доносящиеся из-за решетки стоны тем временем изрядно утратили трагизма и звучали теперь скорее нетерпеливо, на что, впрочем, не разбирающийся в тонких материях и увлеченный беседой десятник внимания не обратил), Конан полез в кошель и достал пригоршню империалов, оставшихся от последней прогулки с Шетаси. Стражник сопроводил золото заинтересованным взглядом.
– Я сейчас к его светлости, – заговорщицким тоном молвил киммериец в заросшее седым волосом ухо стражника. – Этого, – он кивнул на клетку, где Ши стенал все реже и реже, – возьму с собой. Сразу в Алронг и сдам. Чего зря время терять?
– Н-ну, э… – замялся десятник, красноречиво переводя взгляд с горки монет на засаленный фолиант, где, как уже было известно Конану, полагалось расписываться за выводимых из «Зверинца» нарушителей.
Конан небрежно отмахнулся и испытал мгновенное сожаление, когда золото исчезло со стойки, словно по волшебству. Почтенный Тарбад, чья широкая физиономия раскраснелась пуще прежнего, подмигнул и демонстративно отвернулся, фальшиво насвистывая веселенькую мелодию.
– Приятно было вместе работать, досточтимый, – хмуро сказал варвар. – Выпей «драконовки» за мое здоровье. И за крепкое мужское братство, понятно.
– Слышь, приятель, – окликнул киммерийца десятник, когда тот уже выволакивал вяло сопротивляющегося Ши из его временного заточения. – Не знаю, чем тебе досадил этот бедолага, и знать не хочу. Но, как хорошему человеку, по секрету скажу: когда его прикончишь, труп брось где-нибудь в Нищебродном квартале. Нипочем не сыщут.
Старательно притворяющийся полумертвым Ши только слабо икнул.
* * *
– Опять конь, – пробормотал Конан. – Вот ведь напасть.
– А? – не расслышал Ши, прерывая свое пение. Сразу за воротами Сыскной Управы его мнимая немощь исчезла без следа. Воришка заметно повеселел и, как заметил бдительный варвар, пару раз подмигнул встречным девицам. – Какой такой конь? Разве не у тебя нынче самые душевные отношения с этими милыми животными? Слушай, Конан, ты никогда не обращал внимания на загадочную вещь: в различных узилищах на редкость сходный отвратительный воздух? Всего полдня просидел, а впечатление – как будто год за решеткой проторчал! До чего ненавижу попадаться, кто бы знал! И кого мне благодарить за редчайшую удачу – твое появление? С вразумлением ты со своим приятелем-стражником, конечно, перегнул, но я не в обиде. Трудности, знаешь ли, закаляют характер… Засим – считай меня своим вечным должником и позволь пожелать всего наилучшего. Привет коню.
– Стой, ты куда? – варвар едва успел поймать непрерывно трещащего воришку за рукав.
– Как – куда? – весьма правдоподобно удивился Ши. – Подальше от этого жуткого местечка. Ночь только начинается, у меня куча дел и, между прочим, неотданный должок лучшему приятелю.
– Никуда ты не пойдешь, – твердо заявил Конан.
– Эт-то почему, позволь узнать?
– Потому что у тебя сейчас одна дорожка – в Алронг, – растолковал киммериец, и с удовольствием отметил, как разочарованно вытянулась физиономия Ши. – Тебе, если ты плохо расслышал, дали год отсидки с бичеванием. За кражу, оскорбление городской стражи и возмутительное поведение.
Вид Ши сменился с разочарованного на безмерно удивленный. Он аккуратно высвободил свой рукав, обошел вокруг варвара, внимательно его разглядывая, будто в первый раз увидел, и тяжко вздохнул:
– Подменили. Точно, подменили. Это не Конан. Это какой-то тупой и целеустремленный служака из Сыскной Когорты, не помнящий своих друзей и соображающий только в пределах «Уложения о Наказаниях». Значит, мне с ним не по пути.
На этот раз Конан не успел: воришка сорвался с места столь внезапно и стремительно, что, казалось, воздух в изумлении расступился перед ним. Пробежав два десятка шагов, карманник оглянулся и довольно хихикнул, удостоверившись – погоня в лице варвара неотступно грядет следом. Для пущего увеселения мимохожих зевак, с интересом глазеющих на бесплатное представление, Ши состроил рожу, высунул язык и вызывающе прокричал:
– Не догонишь, не догонишь! Пес сыскной, вот ты кто! Больше я тебя знать не знаю! Служить! Лежать! Бежать! Хочешь косточку?
И воришка с легкой душой пустился вниз по улице, радуясь внезапно обретенной свободе и мысленно сочувствуя угодившему в жернова Закона приятелю. Ничего, убеждал он себя, Конану это только полезно. Пускай привыкает к городской жизни. Ему сколько раз повторяли, что здесь не благочинная Киммерия. Благодарствуем, что вытащил из камеры в «Зверинце», но большего не ждите. Еще чего не хватало – добровольно топать в Мышеловку! Малыш совсем спятил: хотел собственными руками отправить лучшего друга на верную гибель!
Размышления о приятных вещах прервались самым грубым и невежливым образом. У поворота на Большую Овечью Ши с размаху врезался в нечто, сравнимое по твердости с каменной глыбой, и оказался попросту расплющен по стене ближайшего дома.
– Хорошо бегаешь, – без малейшего ехидства похвалил Конан. – Только одними и теми же путями. Я просто пришел сюда, стоял и ждал, когда ты появишься. Не делай так больше, ладно? Иначе скоро мы начнем смахивать на кукол, которые показывают лицедеи в своем балагане. Помнишь ту историю, где бестолковый стражник постоянно гоняется за грабителем?
Ши обреченно кивнул и жестами показал, что очень хочет дышать и его совсем не прельщает участь быть обращенным в непритязательный барельеф.
– Между прочим, ты меня не дослушал, – продолжил варвар, наконец-то позволяя приятелю вдохнуть немного воздуха. – Я сказал, что тебя ждет дорога за решетку, но не говорил, что собираюсь тебя туда отправлять. Неужели ты полагаешь, что у меня рука поднимется?..
– Поднимется и опустится, – просипел Ши. – С тебя станется… Честный ты наш.
– Я намеревался попросить у Рекифеса отпустить тебя на поруки, – закончил мысль киммериец. – С условием, что ты будешь помогать в моих разысканиях. Видишь ли, мой наставник внезапно… захворал, и мне позарез нужен кто-то, хорошо знающий местную публику. Проявишь себя с лучшей стороны, глядишь, и срок наказания уменьшится с года до пары лун. Может, даже до седмицы. Понял, наконец?
– Ты хочешь сказать… – карманник странно задергал головой, словно давился воздухом, – хочешь сказать, что я… Я должен буду изображать еще одну цепную собачку при твоей ненаглядной Сыскной Управе? Тогда лучше сразу в Алронг. Года на два, – необычно твердым голосом закончил он. – Веди. Пропади все пропадом – и моя молодая жизнь, и наша дружба – но стукача ты из меня не сделаешь. Веди, говорю!
Оживленный спор двух молодых людей, один из которых мог похвастаться латунной бляхой с изображением дракончика, выдававшей его принадлежность к силам охраны закона, а второй, по виду типичнейший «ночной стригун», настойчиво требовал отвести его в тюрьму, не мог не привлечь внимания окружающих. Заметив, что вокруг них начинает собираться толпа, Ши заголосил с удвоенной силой, а Конан удрученно буркнул:
– Ты бы сегодня днем так надрывался, когда тебя ловили и в Управу тащили… И вовсе нет тут ничего интересного, расходитесь, расходитесь! – злобно рыкнул он на незваных зрителей.
Окрик подействовал, и киммериец повлек задумавшегося над чем-то и примолкшего воришку в сторону часто распахивавшейся двери, над которой призывно раскачивалась вывеска, оповещавшая всех, разумеющих и не разумеющих грамоте, что здесь находится таверна «Оливковая ветвь».
– Олива, между прочим, считается символом мира, – многозначительно заявил Ши, когда его небрежно пихнули за свободный стол, причем с таким расчетом, чтобы отрезать любые пути к бегству. – Ладно, признаю, я погорячился. И за «сыскного пса» тоже извиняюсь. Доволен?
Ответом послужил крайне раздраженный взгляд, в котором не замечалось никакого стремления к перемирию.
– Я еще за него хлопочу и пытаюсь к делу приспособить! – поделился искренним негодованием Конан с принесенным и выставленным на стол кувшином. – Зачем мне сдался этот охламон неблагодарный? Торчал бы он сейчас в уютной камере где-нибудь в подвалах Бездонного Колодца, самое ему там подходящее место…