– К приказу не поступало никакого приложения, проливающего свет на эти нюансы.
– Симуляция сводилась к ограничению свободы! – крикнул Пастух. – Может, инъекция вещества, дающая вам экстаз и желание рассказать все на свете! Но не пытки и издевательства!
– Скажите это Роме, – посоветовал Корнеев, показывая на Росу. – Он полгода не сможет ходить.
– Где Васильченко?! Где он?!
– Его допрашивает Заповит.
– Что?.. Допрашивает? Насчет чего? Значит, вы завладели ситуацией?
– Да, – ответил Совун. – Трое палачей на полу должны были убедить вас в этом, полковник. Наверное, я вас переоценил.
– Не надо… – Пастух схватился за голову. – Не надо, прошу тебя… Я сам себя переоценил.
– Вы просили доложить о симуляции, вот я и докладываю. Согласно приказу, подполковник Васильченко со своими людьми должен был изображать следователя по военным вопросам. А мы – военнопленных. В приказе не было ни слова о методах, которые может применять следователь. Практика показала, что это были за методы. После того как Роме Савченко вывернули ногу, Салату порезали лицо, меня прижгли утюгом, а Заповита чуть не утопили в ледяной воде, стало очевидно, что способы воздействия на нас ничем не ограничены. Но в приказе также не было никаких ограничений относительно наших ответных действий. Мы решили, что симуляция должна быть максимально полной. Если мы пленники, то пленникам естественно желать свободы и перехватывания инициативы. Это не заняло много времени, хоть и стоило мне чуть не выбитого глаза. Палачам «следака» пришлось намного хуже. В настоящий момент мы руководим ситуацией. И будем руководить ею до шести утра, а затем напишем подробный рапорт, который передадим генералу Соколову.
– Кошмар какой-то, – только и произнес Пастух.
– Я советую вам покинуть корпус, – сказал Совун. – На этой территории вы считаетесь полноценным участником симуляции. А именно: посторонним лицом без прав и привилегий. Если вы немедленно не покинете корпус, вы будете посажены под замок.
Пастух с тревогой оглянулся. Салат с кресла смотрел на него с презрением.
Рябов совершенно не боялся за свою жизнь. Ни разу со времени рождения. И сейчас тоже. Однако тупиковых ситуаций он боялся весьма ощутимо. Особенно тех, которые приводят к чужим страданиям и гибели.
– Я понял, ребята, – тихо сказал Рябов. – Моя ошибка… Господи… Прошу, дайте мне поговорить с Васильченко.
– Почему бы и нет, – пожал плечами Корнеев. – Следуйте за мной.
Пройдя чуть дальше по коридору, он открыл низкую дверь, ведущую в кладовое помещение.
Васильченко был здесь, привязанный к стулу и бледный как смерть. На его лбу виднелся след от утюга, который коптил воздух здесь же, на грязном столе, у которого возился Заловит. Усы Шевченко торчали клочьями, словно их вырывали плоскогубцами, о чем свидетельствовала порванная в двух местах губа. На появление Пастуха он никак не отреагировал, продолжая перебирать отвертки разного размера.
– Саша! – заорал Васильченко, судорожно трясясь в охватывавших его ремнях. – Помоги мне! Они меня убьют!
– Что ты с ними делал? – спросил Рябов отстраненно. – Почему мои люди со следами пыток?
– Что?! Вытащи меня отсюда, сука! Быстро!
Совун потащил ничего не понимающего Пастуха обратно и закрыл дверь. Из кладовки послышался истеричный визг Васильченко.
– Что вы у него спрашивали? – спросил Рябов.
– Разное, – ответил Корнеев. – Мы его почти не трогали, вполне хватило психологического воздействия. Он рассказал нам всю свою биографию. Начал с даты рождения. Затем вспомнил наиболее яркие моменты детства. Вспомнил, как вы однажды вытащили его из пруда в деревне, как вдвоем учились водить трактор и как вместе обмывали первые звездочки на погонах. Затем он рассказал о своих привычках, любимом сорте пива и зарплате в разные годы жизни. После чего перешел к номерам банковских счетов, паспортным данным жены и детей. Рассказал, во сколько лет его дочь потеряла девственность, и сколько ударов ремнем он ей нанес, и какую форму имеют оставшиеся у нее шрамы…
– Хватит.
– Девственность она потеряла с ним самим, если что. В одиннадцать лет.
– Что? – задохнулся Рябов. – Человек под пытками расскажет что угодно!
– Он рассказал про избиения в своей части, про истязания новичков опытными дедами и еще много чего, о чем нам было и так известно, – продолжал Совун. – Мы ведь начали служить именно там, полковник. Если вы не забыли.
– Я помню.
– Он также рассказал про факты хищения оружия.
Настала мертвая тишина, которую не прерывали даже вопли Женьки Васильченко. Скоро Пастух понял, что тишина наступила только в его голове.
– Какие именно факты? – спросил он.
– Недокументированные, конечно, но якобы с доказательствами, которые можно обнаружить. Речь идет о пропажах единиц боевого оружия непосредственно со складов на юго-востоке страны. Вам это интересно?
Рябов смотрел на Корнеева, пытаясь понять истинную подоплеку его слов. Конечно, ему было интересно. Ему было чертовски интересно, куда же и каким образом пропадало оружие буквально из-под камер наблюдения. До того как возглавить «Буревестник», Рябов отдал под это дело семь месяцев жизни, потратив их впустую. Единственными результатами стали перенапряжение, вспышки ярости и изрядная потеря в силе духа и уверенности в себе.
Но Корнеев-то знать об этом не может.
– И куда же девается оружие? – спросил Рябов, стараясь казаться равнодушным.
– Никуда, – ответил Совун. – Оно пропадало лишь по бумагам, в действительности никуда не деваясь со складов. Это было просто прикрытие. Смысл таких действий состоял в отвлечении вас от истинной проблемы.
– Меня?
– Да, вас, как талантливого аналитика. Васильченко занимался куда более массовой авантюрой: системой массового списания оружия с дальнейшим нелегальным экспортом его в соседние страны. В основном – в места российского южного конфликта. Схема включала многоуровневый ряд задач вроде искусственного износа частей с целью их замены на действующих образцах вооружения и так далее. Но, как я сказал, утром мною будет написан детальный рапорт обо всем, что происходило.
Рябов прислонился к стенке, стараясь не упасть. Слишком много чувств обрушилось на него, сильнейшим из которых были потрясение от предательства Васильченко и исступление от осознания того, что семь месяцев в течение расследования и еще раза в полтора больше за время существования полигона его тупо водили за нос, заставив в итоге потерять здоровье и веру в себя. И при этом прямо под носом разворачивались куда более масштабные преступления, о существовании которых никто не подозревал.
– Значит, говоришь, доказательства есть? – спросил он глухо.
– Васильченко утверждает, что есть. В настоящее время документируем его показания.
– Ясно. – Рябов выпрямился. – Что ж, мое решение таково.
Корнеев смотрел на него без тени любопытства.
– Не вижу причин вмешиваться в вашу симуляцию, – сказал Пастух. – Продолжайте допрос.
– Продолжим.
Ответ прозвучал вполне нейтрально. Разумеется, Совун продолжит допрос независимо оттого, что там решит Рябов. Это Пастуху было совершенно очевидно, и он не имел причин сомневаться, что так и будет.
– Однако, – добавил Рябов. – Я предлагаю отдать раненых.
– Хорошо.
– Салат, Роса и трое людей Васильченко.
– Его люди останутся здесь.
Конечно, подумал Пастух. Его предложение было лишь проверкой, и Совун ее прошел. Он сохранит трех солдат в качестве залога, чтобы лейтенанту не вздумалось начать штурм полигона или, что еще хуже, вызвать сюда Соколова прямо сейчас.
– В шесть утра мои люди войдут сюда и переправят тебя и Заповита в укромное место, – добавил Рябов. – После чего я займусь разбирательством лично. Удачи, Совун.
– Удачи.
Выйдя из корпуса, Рябов на миг заслонился рукой от прожектора, и его тут же убрали.
– Отбой, – сказал он. – Все под контролем. Ложная тревога. Два человека – со мной в оружейку, еще один пусть ждет у моего кабинета. Остальным – взять полигон под усиленную охрану. Никому не звонить. Ни с кем не связываться. В шесть часов получите новые указания.
Приказы Пастуха не обсуждали – группа быстро рассыпалась, грузовики начали разъезжаться. Пастух посмотрел на ночное небо и пошел к подвалу главного корпуса. Начинались очень напряженные сутки, и ему следовало написать много бумаг. Достаточно много, чтобы предусмотреть все, что может выкинуть Виктор Корнеев.
Но Пастух не верил, что ему удастся обойти своего подчиненного. В конце концов, никогда не знаешь, под чьей шкурой может скрываться волк.
6
Московская Зона, второй день
17 марта 2014 г.
13:04
Как и всегда, Пастух не терял времени зря.
– Ты один? – спросил он.
– Да, – кивнул Виктор.
– Ты один? – спросил он.
– Да, – кивнул Виктор.
– Тогда заходи! – Пастух втащил его внутрь квартиры и запер дверь. Затем на еще один замок. И еще. Виктор насчитал четыре замка. Тем не менее он помнил, что между его звонком в дверь и открытием двери прошло совсем немного времени. Вероятно, столько, сколько нужно, чтобы открыть один замок.
– Вы ждали гостей, – догадался Виктор, естественным для себя образом перейдя на «ты». Ранний Пастух не одобрил бы другого обращения. – Причем гостей незваных.
– Развиваем мозги, да? – Рябов задвинул две щеколды, вверху и внизу двери, после чего отложил ружье на полку. – Что еще заметил? Только на «вы» ко мне не надо. Не то время.
– Живешь один.
– Правильно.
– В последнее время не терял близких людей. – Виктор осматривал квартиру. Ничего особенного. Внезапно он понял, что эта обыденность и была нетипичной – квартира мало отличалась от его собственных берлог, которых он немало сменил в последние годы. Потому что квартира Пастуха была холостяцкой во всем. Виктор был готов поклясться, что в туалете он обнаружит поднятую крышку унитаза, возможно, прикрученную проволокой к стене, чтобы не падала.
– У меня уже очень долго нет никого близкого.
Пастух наскоро глянул за занавеску и прикрыл ее снова, застегнув на прищепки. Затем еще раз посмотрел на Виктора, уже внимательнее и спокойнее.
– Здравствуй еще раз, – сказал он. – Рассказывай. С чего решил заглянуть?
– Ну… – Виктор откашлялся.
Он не знал, с чего начать. Столько времени он ничего не соображал, но в квартире Рябова внезапно снова стал прежним Виктором Корнеевым – будто ничего особенного и не происходило. Может, на него так повлияла сама обстановка чужого жилья. Или сработала старая, впитанная через боль и стресс вера в то, что полковник Рябов обязательно решит любую проблему.
– Здесь опасно, – сказал он. – Та хрень, что творится в городе, может проникнуть в квартиру.
– Ты знаешь, что происходит?
– Да.
– Сколько времени у нас есть?
– Не знаю. – Виктор осмотрел прихожую.
– Безопасных мест нет?
– В Москве – нет.
– Тогда тут не лучше и не хуже, чем где-то еще. Проходи в комнату, сядь и успокойся. Можно не разуваться – сейчас тут спартанские условия. Иногда они полезны, знаешь ли…
Виктор прошел за хозяином в небольшую комнату, с диваном и старым телевизором. Похоже, Пастух не менял обстановку лет десять, а то и дольше.
– Сядь, – Пастух показал на диван, – и рассказывай. Спокойно и четко.
Виктор так и сделал. Просто сел и рассказал. Все, начиная со своей карьеры детектива, продолжая ЦАЯ и заканчивая Зоной в Москве. Он нарочно засек время и удивился, когда обнаружил, что ему хватило двух с четвертью минут.
Попутно он смотрел на Пастуха, пытаясь понять, насколько тот изменился за почти двадцать лет. Казалось, что не изменился вообще, если не смотреть на внешность. Да, годы взяли свое, но исключительно в физическом плане. Виктор боялся встретить упавшего духом старика, разбитого ранением, болезнью и политическими потрясениями последних лет. Но нет. Современный Александр Рябов мог служить ему примером – как, собственно, и служил долгое время. Виктор сам не мог понять, почему ни разу не заглянул к своему бывшему учителю. С другой стороны, вряд ли по лицу Пастуха можно было подумать, что он сильно скучал по тем, с кем уже не связан. Люди его категории не сентиментальны. Хотя с Васильевым он дружил. Возможно, после случая в Доме офицеров ему пришлось измениться.
– Ты имеешь отношение к этой… Зоне? – спросил Пастух.
– Нет, если опираться на факты.
– Вот и не казни себя. Эвакуация проводится?
– Была, вчера.
– Ясно, – кивнул Рябов. – То есть сегодня ее можно не ждать. Надеюсь, что успели все, кто хотел.
– Все равно надо уходить.
– В Москве теперь нельзя выжить?
– Не таким, как мы, Пастух. Мы не сталкеры. Я не могу объяснить, чем они отличаются от нас. Я больше года провел с ними. Ел, пил, воевал. Но все равно не смог их понять до конца.
– Витя, мне некуда уходить, – покачал головой Рябов. – Я благодарен тебе за визит, честное слово, ты мне рассказал много важного… Теперь я лучше понимаю, что творится за окном. Но я завязал с войнами, с защитой чужих интересов, с опытами ученых, политиков и прочих мразей, что оправляли нас убивать во имя них, умирать, а тех, кто остался жив, – пожизненно оправдываться и просить прощения. Я не уйду. Я останусь, буду оборонять свой дом. Долг мужчины сводится только к этому, и не более. Мне понадобились десятки лет, чтобы это понять.
– Пастух, тебе здесь не выжить! Надо выбираться!
– Иди. – Пастух показал на дверь. – Мне идти некуда, Витя. Я десять лет живу совсем другой жизнью. Ей-богу, мне приятно тебя видеть. Но пойми меня правильно – при виде тебя я не воспылал ностальгией по «Буревестнику».
– Я… – Виктор посмотрел на затянутое занавесками окошко и замолчал.
Все, тупик. Он сделал самую естественную вещь – пришел к человеку, который всего-навсего приветливо его встретил, не более того. В текущих условиях это был максимум, на который Виктор мог рассчитывать. Он не почувствовал никакого заряда, никакой мотивации делать что-то еще. Он не знал, что делал тут и почему вообще не отправился за пределы Москвы. В этой квартире он был таким же чужим, как и в любой другой в радиусе тысячи километров.
Рябов тем временем прислушивался к звукам на улице. Там кто-то пробежал – человека четыре или пять. Когда-то Виктор мог точно посчитать по числу шагов. Сейчас его чувства заметно притупились.
– А кого ты ждешь, Пастух? – спросил Виктор. – Что ты тут делал десять лет?
– Я местный шериф, – ответил Рябов. – Неформально, конечно. Винтовка легальная, охотничья. В Москве свои способы выживания. Если приходят малолетние бандиты, коллекторы или еще кто – я вмешиваюсь. Стрелять не приходилось – всего пару раз надо было шушеру припугнуть. Но время идет, друзья приходят и уходят, а враги накапливаются. Уличные банды знают про меня. Их останавливали мои погоны и репутация. Сейчас, когда началась эта шняга с… Зоной, расклад уже другой. Они трижды пытались взять меня за эти сутки. То ли из мести, то ли им нужен ствол.
– И ты молчал, – ошарашенно произнес Виктор. – Я помогу!
– Нет, – отрезал Рябов. – Это не имеет смысла, Витя. Сегодня их минимум пятнадцать. Завтра таким будет весь город. Нам не выстоять. Но проредить их я могу. Я устал, Витя, и хочу просто немного помочь приютившему меня городу.
– На мосту я убил шесть человек, – сказал Виктор, и сам не зная, что он хотел пояснить этими словами. Рябов, похоже, остался ими доволен.
– Значит, мне осталось на шестерых мерзавцев меньше, – сказал он. – Ты уже сделал для меня больше, чем я мог ожидать. Но ты еще молод, тебе нет и сорока. Иди своей дорогой и ищи то, что тебе подарит покой. Выпей, отоспись. И станешь новым человеком.
Виктор поднялся с дивана.
– Пятнадцать, говоришь, – произнес он. – Минус те шестеро на мосту… Давай очистим твой район, и я уйду. Договорились?
– А есть чем? – спросил Пастух.
Виктор вытащил из карманов свои два пистолета.
– Патронов хватит, – сказал он.
Рябов покачал головой, затем расплылся в улыбке.
– Чудные вещи творятся, – сказал он. – И непредсказуемые.
– А что тебе даст веру в завтрашний день, Пастух? – спросил Виктор. – И не говори, что ты решил похоронить себя тут. Я же вижу, ты что-то искал эти годы. Какой-то смысл в том, что происходит.
Рябов ничего не отвечал, но было видно, что он прекрасно понимает, о чем речь. У Виктора забрезжила надежда. По крайней мере ответ на его вопрос существует.
– «Буревестник», – ответил Пастух. – И Женька Васильченко. После них все полетело к чертям. Не было и дня, чтобы я не вспомнил, как ты спас мне жизнь в Доме офицеров. И как я себя повел в ответ.
– Порой мне кажется, что я ее не спас, – сказал Виктор. – Что-то от полковника Рябова умерло в том Доме офицеров. Но еще не поздно это исправить. Черт побери, это будет единственная вещь, которую я еще могу исправить. Пока что могу.
– Ты уже знаешь, для чего был «Буревестник»?
– Знаю, – ответил Виктор. – Вы готовили «спящих агентов». Убийц экстра-класса. Но не успели.
– Не успели, – подтвердил Рябов. – Надеюсь, ты не думал, что все эти годы где-то существовала волшебная кнопка, которая сделает из тебя героя.
– Если бы она была, я бы нашел ее и сломал.
– Вот теперь я верю, что ты усвоил все, что я хотел тебе сказать.
– Где штаб уличной банды?
Проверив винтовку, Пастух надел на себя охотничью куртку.
– Пойдем покажу, – подмигнул он.
7
Полигон «Буревестник», место засекречено
4 июля 1997 г.
13:24
Толкнув дверь, полковник Рябов вошел внутрь камеры. Трое находящихся там людей тут же встали, глядя на него по-разному: Заповит с беспокойством, Салат – с угрюмой яростью, Совун – столь же бесстрастно, как и в каждый из предыдущих четырех дней заключения. Ни один не производил впечатления раскаявшегося, что, по мнению Рябова, оказалось только к лучшему.