Заняв очередь, мы тем самым замкнули ее, так как за нами никто больше не занимал. К счастью, она продвигалась на удивление быстро – хоть здесь, слава богу, все было не столь бюрократично, как в других подобных учреждениях нашей необъятной родины..
Паспортистку звали Светлана, что, по моему мнению, не очень вязалось с ее внешностью: я почему-то убежден, что смуглой брюнетке больше подходит имя Галина, а вот имя Светлана (тьфу-тьфу! – с какой это стати мне в эту минуту Светлана, жена офицера, чуть было не застрелившего меня, вспомнилась?) – какой-нибудь блондинке…
Когда подошла наша очередь, Светлана отнеслась к нам почему-то строго, разговаривала исключительно официальным тоном, на шуточки мои не реагировала, и молча переписала данные паспортов в толстую книгу (я, по обыкновению, захватил с собой паспорт жены, зная какие трудности ожидают нас с Антониной, если мы не семейная пара)..
Мельком глянув на наши фото и штампы в паспортах, неулыбчивая паспортистка ничего не сказала: видимо ее удовлетворило то, что с фото жены на нее смотрит привлекательная, строгого вида брюнетка, и такая же стоит сейчас перед ней, – ведь не секрет, что все красивые женщины чем-то схожи между собой.
– Вы, товарищи мои дорогие, немного припоздали, – подняв глаза от бумаг, сказала нам Светлана, выразительно поглядев на часы, которые показывали ровно пять часов вечера, – и у меня уже не осталось двухместных номеров..
– И что сие означает, хорошая вы наша? – с улыбкой спросил я, оглядываясь назад и убеждаясь, что за нами по-прежнему никого нет, и кивая Тоне ободряюще..
– А это означает, – сказала она в тон мне, – что вы будете жить в трехместном номере…
Ее голос почему-то звучал торжественно.
– Но это же замечательно! – откликнулся я. – Значит, нам повезло, и комната будет большей!
– И не только это! – радостно, в тон мне продолжала Светлана. – Это будет означать, что к вам в комнату я должна буду подселить еще одного человека.
– Вот и хорошо! – поддержал ее я, в то время как лицо Светланы, а следом за ней и Антонины от удивления вытянулись. – Мы абсолютно не против, особенно если этой третьей будет девушка возрастом от 18 и до… – тут я на секунду задумался… – до 25 лет (я обернулся и опять подмигнул ничего не понимающей Тоне).
– Нет уж, извините! – на этот раз уже тусклым официальным голосом проговорила Светлана. – Это как получится, к вам может быть подселена пенсионерка, а может и мужчина, причем любого возраста.
– О великая и чудесная страна! – уставившись в паспортистку своим «фирменным» отмороженным взглядом, заговорил я. – Нигде: ни в сладострастной Франции, ни в растленной Германии, ни даже в гомосексуально-беспринципной Голландии не додумались до такого – подселять в гостиницах на курортах в номер к семейной паре чужого мужика или женщину, а у нас, в стране строжайших правил и полицейских порядков, – пожалуйста! – Глаза Светланы во время этого монолога, а она внимательно вслушивалась в каждое мое слово, теперь и вовсе полезли на лоб, а я тем временем продолжал: – А как это интригующе звучит? Как щекочет нервы – находящийся с вами в одной комнате незнакомец или, о, боже! – незнакомка. Как это обогатит вашу скучную курортную жизнь! Какая масса новизны и впечатлений! Не говоря уж о том, что если этим третьим человеком окажется незнакомец, который в любую минуту будет иметь возможность прижаться к вашей жене, да что там прижаться – просто поиметь ее, да и вас самих, застав врасплох, – если он, конечно, окажется достаточно любвеобильным для этого, а где вы видели на курортах не любвеобильных?
– Нет, это у вас не получится, и более того, это попросту невозможно, – прервав самого себя, сказал я Светлане на этот раз нормальным голосом и непреклонным тоном, чтобы охладить ее восторг. – Дело в том, красивая вы наша, что у нас медовый месяц. Правда, милая? – сказал я, обращаясь уже к Тоне и обнимая ее одной рукой, в то же самое время другой осторожно, чтобы видела только паспортистка, вкладывая между листочков книги регистраций две красные десятирублевые бумажки…
Та внимательно проследила за манипуляциями моей руки и, вздохнув, сказала:
– Ох уж эти мне молодожены на мою голову! Что ж, ничего не поделаешь, придется предоставить вам двоим трехместный.
– Спасибо! – сказал я. – Вы очень, очень добры. Большое, сердечное от нас спасибо, Светочка! Да, кстати, мы от нашего контрпредложения не отказываемся. От молоденькой соседки, в смысле.
Светлана, сохраняя на лице недоверчиво-удивленное выражение, сделала последнюю запись, затем достала из коробки из-под обуви и выдала нам ключи с брелком на колечке, а также назвала номер комнаты. Еще я успел заметить, что едва мы отошли, она вновь достала наши паспорта – наверное, решила все-таки проверить дату бракосочетания. А мы с Тоней тем временем, закинув на плечи сумки, смеясь и обнимаясь на ходу, вошли в здание, в котором нам действительно предстояло провести наш «медовый месяц»..
Поднявшись лифтом на третий этаж, мы быстро нашли нашу комнату, оказавшуюся вполне симпатичной, уютной и относительно чистой. В ней была душевая кабинка, расположенная у самого входа, рядом туалет, далее, за решетчатой деревянной перегородкой трехстворчатый шкаф, затем три в ряд односпальные кушетки, а оканчивалась комната небольшим балкончиком, где стоял овальный журнальный плетеный столик с тремя легкими стульями. Побросав сумки, мы наперегонки бросились под душ. Если в нем и можно было разместиться вдвоем, то мне это с первого раза проверить не удалось – Тоня, хитрющая лиса, отправила меня доставать полотенце из ее сумки, в которой я сразу же заблудился, что ей, очевидно, и требовалось, так как несколькими минутами позже, она, вся влажная, вошла в комнату уже в купальнике, где я, дурень, встретил ее с найденным, наконец, полотенцем в руках. Что и говорить, при виде Тоньки я слегка обалдел: как я и предполагал, она была великолепно сложена – я впервые имел удовольствие видеть ее раздетой; купальник не в счет…
На какое-то мгновенье мне даже стало немного не по себе: теперь все «козлы» с целого побережья будут иметь возможность глазеть на нее, и иди там знай, вдруг кто-то захочет ее увести, украсть, такую великолепную, у меня. От этой случайной панической мысли у меня даже желание на мгновение пропало, чем тут же воспользовалась Тонька, на ходу накинувшая на себя легкий сарафан, после чего открыла дверь и вышла в коридор. Я немедленно последовал за ней, мы спустились лифтом вниз, вышли из здания и уже в следующую секунду наперегонки понеслись к морю. Огибая лежавших тут и там на песке граждан обоего пола и разного возраста и сложения, мы в считанные секунды достигли цели.
Бирюзовые волны приняли наши тела в свои ласковые прохладные объятия, и мне вдруг стало так хорошо, что захотелось кричать от восторга и счастья. Я и закричал, тем самым немало перепугав немногочисленных обитателей пляжа (большинство отдыхающих уже ушли с морского побережья, отправившись на ужин).
К моей радости, Тоня правильно поняла, что со мной происходит, и ответила своей тихой, очаровательной улыбкой. Признаться, она мне нравилась все больше и больше. Чудесная женщина! Впрочем, для меня она все еще девушка – председатель колхоза Ваня, или как его там звали, был не в счет – ведь наш с ней «медовый месяц» еще впереди..
После купания, а затем довольно вкусного, но необильного ужина в симпатичной и уютной столовой, в которой почему-то совсем не ощущалось тяжелых столовских запахов, характерных, казалось бы, для всех без исключения общепитовских предприятий нашей страны, мы отправились на вечернюю прогулку, чтобы осмотреться на местности. И признаться, были приятно удивлены обилием дискотек, баров, игровых залов, а также множеством небольших магазинчиков и киосков. Тоня, держа меня под руку, решительно направлялась то в одну, то в другую сторону, и таким образом нам удалось в ускоренном темпе обойти практически весь курортный район. Послушно следуя за ней, я дорогой веселил Тоню шуточками и делал вид, что не замечаю, что она не торопится возвращаться в наш удобный номер, оттягивая, таким образом, час нашей первой встречи в постели. В то же время я, предчувствуя предстоящую нам дивную ночь, уговаривал себя быть терпеливым.
Зачастую мне требуется какое-то время, чтобы привыкнуть к женщине, прежде чем отправиться с ней в постель, но только не в этом случае – к встрече с Антониной я был готов уже в течение целого года, и теперь попросту умирал от желания обладать ею.
Слегка взбодренные коньяком, выпитым нами в местном баре во время прогулки, мы вернулись в наш номер к одиннадцати часам; в слабо освещенных коридорах санатория в этот час мы никого не встретили, и потому наивно решили, что все обитатели его уже давно мирно спят…
Легкая усталость после почти целого дня, проведенного в дороге, располагала к отдыху, однако, когда мы остались вдвоем в нашем небольшом, но уютном гнездышке – комнатке для троих, мне следовало приготовиться к гораздо более серьезным нагрузкам.
Легкая усталость после почти целого дня, проведенного в дороге, располагала к отдыху, однако, когда мы остались вдвоем в нашем небольшом, но уютном гнездышке – комнатке для троих, мне следовало приготовиться к гораздо более серьезным нагрузкам.
Так как Тоня была уже достаточно взрослой женщиной – во всяком случае, по возрасту, – мне не пришлось от нашей первой встречи в постели ожидать каких-либо неожиданностей. Я специально дал ей возможность спокойно улечься, а сам подошел к кровати минутой позже и увидел лишь Тонькины глаза, поблескивающие в темноте, а тело ее до самого подбородка было укрыто простыней. Взобравшись на постель со стороны ног, я без слов добрался до ее груди, дурачась, зубами ухватил и стащил простынь вниз, раскрывая и оголяя Тонькино тело до самого пупка, и тогда она, отпустив простыню, обхватила мою голову руками, прижала к своей мягкой и упругой бархатистой груди и прошептала еле слышно: «Ну, иди же ко мне, я вся твоя», после чего мы наконец смогли нежно и не торопясь, соединившись, насладиться друг другом…
Атмосфера всеобщего кайфа, которая, кто бы сомневался, пронизывает все без исключения курорты мира, благотворно подействовала и на мою Тоню, которая, доверчиво принимая меня, была мила и ласкова, а некоторую сдержанность ее – ну что ж! – отнесем на проявление скромности, которая украшает любую женщину и радует – чего уж там! – каждого мужчину. Отдав любви массу времени, уснули мы уже глубокой ночью и, конечно, опоздали на завтрак, что, впрочем, нас совершенно не расстроило, а даже развеселило – в таком месте, как этот курорт, умереть с голоду было невозможно..
Наверное, нас действительно можно было принять за молодоженов, когда мы, держась за руки, бежали поутру к морю, в противоположную сторону от всех остальных отдыхающих, отправляющихся в это время на завтрак. Вода в море была еще по утреннему прохладной, зато, к нашему удовольствию, народа на пляже в этот час почти не было…
Вволю накупавшись и вернувшись затем в комнату, мы не придумали ничего более лучшего, как вновь завалиться в постель и продолжить наши любовные игры. Правда теперь мы уже контролировали свое время и к обеду не опоздали. А после обеда мы вновь завалились в постель – у моря в это время дня было слишком жарко – и проспали часов до пяти…
Проснувшись и убедившись, что Тоня уже не спит, я спросил ее с улыбкой:
– Слушай, Тоник, я что-то не припоминаю, нам кто-то прописал постельный режим??
– Не знаю, может быть, это доктор ЛЮБОВЬ, – ответила она, расслабленно откинув голову на подушку. Глаза ее смеялись.
– В таком случае, великий и всемогущий доктор, – обратился я к невидимым силам любви, и потянул с Антонины простыню, – я попрошу вас прикрыть глаза..
Когда жара стала спадать, и мы выбрались на пляж, там оказалось столько народу, что не нашлось даже места, где можно было бы оставить тапочки, поэтому мы прямиком отправились к воде, – купаться. Часа два мы провели безвылазно в море, барахтаясь в воде, ныряя и играя в догонялки – Тоня, соревнуясь со мной практически на равных, показала себя хорошей ныряльщицей и отличной пловчихой.
После душа у себя в комнате мы вышли на улицу прогуляться перед ужином, и там, на одной из аллей, нам повстречался парень, живший на нашем этаже, в соседней комнате, с которым мы здоровались, но знакомы не были. Мы познакомились, парень, назвавшийся Юрием, достал из-за пазухи бутылку водки и попросил нас помочь распить ее за компанию – один он пить не хотел, а больше, мол, не с кем, – сосед его по комнате был старичок, и к тому же сердечник. Выручив застенчивого «страждущего», – я употребил за компанию почти полный стакан, – мы в добром расположении духа отправились на ужин, во время которого мне пришлось попросить себе добавки – водка, опалив внутренности, разожгла аппетит.
Тем же вечером, после ужина, во время прогулки, проходя мимо универсального магазина, уже закрытого в этот поздний час, мы увидели живописного толстого армянина с классическим, присущим только представителям этой нации носом. К тому же этот армянин был удивительно похож на любимого всеми жителями нашей страны артиста Мкртчана. Он предлагал доставаемый им прямо из багажника легковой машины армянский коньяк «Ахтамар» Ереванского розлива по цене 20 р. за бутылку, что составляло, насколько я знал, цену даже несколько большую, чем в ресторане. Мы подошли к продавцу, за нами последовали другие, и вскоре машину окружала уже солидная толпа, но пока никто не решался приобрести коньяк.
– А ну-ка, дарагой, папробовать дай, да! – копируя кавказский акцент, который мне всегда неплохо удавался, обратился я к армянину.
Обернувшись на голос, хозяин коньяка удивленно уставился на меня.
– Если мне понравится твой коньяк, – сказал я ему, – я сразу пять бутылок возьму.
Армянин крякнул и стал раскупоривать бутылку.
– Обижаешь, брат, коньяк прямо с завода, мамой клянусь, – проговорил он мне скороговоркой. В это время один из отдыхающих услужливо протянул мне стакан. Я щедро плеснул в него темно-золотистой жидкости, и медленно, со смаком выцедил ее. Вкус напитка и его аромат оказался настоящим, коньячным. Достав из кармана сотенную бумажку, я шепнул армянину на ухо, чтобы не слышали другие::
– Дай шесть, ара. Одна мне будет бесплатно, за рекламу.
Армянин, судя по выражению его лица, хотел было возмутиться, но вид сотенной купюры загипнотизировал его, и он махнул рукой:
– А, давай! – И громко, во всеуслышание добавил: – Хорошему человеку не жалко! – Потом мне, шепотом: – Открытую возьми, да.
Многие из присутствующих, решившись последовать моему примеру, полезли в карманы за деньгами, а мы с Тоней, вооружившись бутылками, интригуя своим видом всех встреченных по пути отдыхающих, направились к своему корпусу. Не знаю, как у армянина шла торговля после нашего ухода, но на следующий день мы его на прежнем месте уже не обнаружили, и вообще до окончания нашей смены больше не видели – то ли распродал все, то ли его, доморощенного бизнесмена, милиционеры загребли…
Отдыхалось нам с Тошкой в Коблево весело, приятно и беззаботно, да и с погодой повезло – все дни, за исключением одного, дождливого, который мы целиком безвылазно провели в постели, были солнечными..
Интересно, что уже на второй или третий день нашего отдыха выяснилось, что у нас с Тоней совершенно различный суточный ритм: я просыпался в шесть утра, выходил к морю, до которого от нашего корпуса было полминуты ходьбы, и бегал вдоль берега пару-тройку километров, зачастую босиком по прохладному влажному песочку. Затем отправлялся на спортплощадку, где в это время разминалась женская команда мастеров г. Николаева, и играл в составе команды отдыхающих против волейболисток, выступающих в высшей лиге! (Если только тренер девушек не соврал). Выиграть у этих девчонок – высоких, стройных, сильных, гибких и загорелых, нам, молодым парням, так ни разу и не удалось, зато каким удовольствием было просто поиграть против них! Причем тренер перед каждой игрой шутливо напутствовал нас: «Ребята, не жалейте себя, играйте в полную силу, только об одном прошу: не шлепайте девушек по животикам и попкам!».
Когда к восьми утра я возвращался в комнату и принимал душ, Тонька еще сладко спала. Я целовал ее в шею или в губы и при этом шептал: «Вставай скорее, лентяйка, кофе давно на столе, неужели ты не видишь, как поднялись пенки на сливках?!». При этих словах она вытягивалась под простыней во весь рост, до стона, затем, не открывая глаз, шептала чуть хриплым со сна голосом:
– Попрошу десерт подать в постель…
Если у нас еще оставалось время до завтрака, я нырял к ней, шепча: «Тошка-Кошка, полюби меня немножко» и брал ее, тепленькую, грубовато, словно насиловал (так ей нравилось)..
Затем, после душа, мы наперегонки мчались в столовую и едва успевали к завтраку. А сразу после завтрака мы вновь разлучались: я шел к морю загорать и купаться, а Тонька поднималась на крышу нашего санатория с еще одной отдыхающей, с которой она пару дней тому назад познакомилась, там они принимали солнечные ванны голышом…
Встречались мы вновь только к обеду: я возвращался с пляжа, а Тонька спускалась с крыши, хвастая своим равномерным по всему телу загаром. Вместе обедали, а потом, после обеда, в самое жаркое время, с 13 до 16 я спал, а Тонька лежала рядом и читала книгу.
Затем, когда жара немного спадала, мы отправлялись к морю, где, купаясь и ныряя, проводили примерно час-полтора, после чего я шел играть на бильярде или в теннис, и тогда Тоня сопровождала меня, неизменно одним лишь своим присутствием собирая в бильярдной рекордное количество игроков и болельщиков; а иногда она все с той же знакомой по имени Женечка, оставив меня ненадолго одного, делала обход курортных магазинчиков.
Следует отметить, что когда бы Тоня ни пришла, пусть в эту минуту у меня даже была ответственная партия, я всегда спрашивал, хочет ли она, чтобы мы ушли, и если она кивала, мы тотчас покидали бильярдную…