– М-да, какого вы, однако, высокого обо мне мнения.
– А кто, как не вы, были со мной очень твердым и жестоким, когда вам нужно было от меня что-нибудь. – Пожав плечами, она отвернулась. – Откуда мне было знать, где проходит та линия, которую вы не намерены переступать?
Разозлившись и на себя, и на нее, Рэнд повернул ее лицом к себе:
– Вы знаете меня лучше, просто вы упорно стараетесь не признаться в этом самой себе.
Глаза Сесили потемнели от затаенных мыслей или чувств. О, как ему хотелось прижать ее к себе, утешить, обласкать, осыпать поцелуями, поделиться с ней той горячей любовью, которая сжигала его сердце. Ему хотелось уничтожить, убрать, разрушить все преграды между ними – все, что разделяло их.
С тихим вздохом Сесили отклонила голову, как будто он в самом деле обжег ее своей искренностью, своим возмущением, своей любовью.
Упершись зонтиком от солнца в землю, она вскочила:
– Все это и глупо, и смешно, и… и нам надо ехать назад, нас, наверное, заждались, а может, даже волнуются, не случилось ли с нами что-нибудь.
Глава 16
До конца прогулки Рэнд как ни в чем не бывало шутил, смеялся, хотя внутри него все кипело от злости.
Итак, завтра Сесили намеревается оставить его дом. Она должна во что бы то ни стало найти то самое письмо. Если оно не найдется на чердаке его дома, ей придется продолжить поиски в другом месте, в особняке леди Давенпорт.
В таком случае ему тоже необходимо вернуться в Лондон. У него там важная встреча. Кстати, если то, о чем ему написал герцог Монфор, правда, то ему надо как можно быстрее избавиться от гостей. Пусть это выглядело скверно и очень дурно, но, как ни горько было признаваться в этом, его это нисколько не волновало. Родственники должны его понять, в том, что Гарвей и его жена, смекнув в чем дело, не обидятся, он не сомневался.
Между его мыслями вклинился на миг Норланд, целиком погруженный в условия договора, уже заключенного между ним и Гримшоу. После встречи с Гримшоу Норланд пропустил мимо ушей намек и даже угрозы Ашборна быть на обеде вместе с Сесили.
Впрочем, какое теперь ему дело до Норланда?
Его мир сузился до страшно маленьких размеров и заключался целиком и полностью в одном человеке. Все остальное могло идти к черту.
Сегодня Рэнд сделал крайне важное для себя открытие: леди Сесили имеет над ним непонятную власть, может пробуждать в нем сокровенные, легко ранимые чувства. Это было смешно: прежде толстокожий к чужим переживаниям, он вдруг стал таким чутким, таким восприимчивым к боли и обидам Сесили Уэструдер. Что бы она ему ни говорила, как бы ни сопротивлялась, ничто не могло остановить, удержать от дальнейшего преследования ее. В чем бы Сесили его ни уверяла, он знал, что она неравнодушна к нему.
Пришла пора недвусмысленно дать понять ей: он готов на все, чтобы завоевать ее сердце. Рэнд был готов пойти на чрезвычайные меры, в чем она убедится, как только они окажутся в Лондоне.
Но когда Сесили обвинила его в сокрытии письма с целью шантажа, почему вдруг ни с того ни с сего он так обиделся, даже оскорбился? Почему ее столь невысокое мнение о нем жгло его как огнем?
Он восхищался ею и одновременно возмущался той властью, которую она имела над ним. Если бы поделиться с Гарви этими нелегкими, тяготившими его мыслями и чувствами, то он, вволю посмеявшись над ним, посоветовал бы ему отказаться от нее.
Но Рэнд был не в силах бросить Сесили. В этом он был не властен над собой. Помимо своей воли, сама не желая того, Сесили пленила его. Он не позволит, чтобы другой мужчина обладал ею. Нельзя, чтобы дальше все так продолжалось! Неужели она не видит, какие чувства они испытывают друг к другу?
Сегодня Рэнд сделает последнюю попытку здесь, в своем загородном поместье, убедить ее в своей правоте. Последний шанс все уладить по-хорошему, а если не удастся решить дело мирным путем, тогда придется объявить войну.
Незадолго до окончания обеда Сесили заявила, что ей необходим отдых, сославшись на головную боль и усталость. Но вместо того чтобы уйти к себе в спальную, она тихо-тихо поднялась на чердак. Как обычно, она была полна решимости отыскать проклятое письмо, однако прежней уверенности, что его можно найти здесь, уже не ощущала. Сегодня ночью станет известен, каким бы он ни был, удачным или неудачным, окончательный результат ее поисков.
Не обращая внимания на новое платье, Сесили опустилась на колени перед одним из последних сундуков и бросилась в атаку на его содержимое. При свете одной-единственной свечи, отчего ее глаза вскоре устали, она быстро пролистывала каждую пачку бумаг, каждый перевязанный сверток писем – увы, все безрезультатно. После полуночи было покончено с последним сундуком, письма нигде не нашлось.
Пошатываясь от усталости, Сесили начала медленно спускаться вниз, размышляя о том, куда могло запропаститься письмо. Она нашла сундук, в котором лежали кое-какие ее письма и другая частная корреспонденция. Если здесь письма не оказалось, то вряд ли оно могло быть в каком-нибудь другом сундуке или саквояже тут, на чердаке.
Увидев свет свечи и услышав стук шагов – кто-то шел ей навстречу, – она замерла на лестничной клетке.
Хотя чего она так испугалась. Этим кем-то мог быть только Рэнд. Из-за лестничного поворота сперва показалась его голова, а затем и весь он.
– А-а, вы уже закончили. А я думал найти вас там, наверху. – Он сделал два-три быстрых шагах ей навстречу и остановился напротив нее возле оконной ниши.
Тучи рассеялись, и из-за них выглянула луна. Свет брызнул в окно, отчего свечи стали уже не нужны.
– Каков итог? Удачный? – Рэнд поставил свечу на подоконник.
– Итог удручающий. Кроме испачканного платья и порезанного пальца об острый край бумаги, больше похвастаться нечем. – Для наглядности Сесили подняла вверх порезанный указательный палец.
Рэнд мягко взял ее руку и поднес к свету, чтобы проверить, сильно ли она порезалась.
Он не делал ничего особенного, просто держал ее руку, а у нее от его прикосновения зазвенело в ушах, сердце забилось гулко и быстро, все внутри всколыхнулось, приподнялось, чувства обострились, и от прежней усталости не осталось ни следа. Что с ней происходит? Как назвать это: чудом или безумием?
– Ничего страшного. – Он нежно улыбнулся. – Может, вам станет лучше, если я поцелую его?
Не успела Сесили возразить или отдернуть руку, как он наклонился и поцеловал узкий порез на ее пальце. Ей сразу стало жарко. Она вздохнула, слегка дернулась назад, как вдруг он, удерживая ее за руку, обхватил губами кончик ее пальца и принялся ласкать его. Его горячее дыхание, теплые и влажные губы пробудили внутри ее, как это ни странно, очень похожие ощущения чего-то горячего и влажного.
Сесили закрыла глаза и слегка покачнулась, но теперь не от него, а к нему. Он быстро вынул из ее ослабевших пальцев свечу и поставил ее на подоконник рядом со своей.
– Вы все еще сердитесь на меня? За сегодняшнее? – Его голос звучал тепло и сердечно, брал за душу.
– Нет, – прошептала она. – Хотя, как мне кажется, это вы на меня рассердились, а не я на вас.
– В самом деле? – в притворном ужасе воскликнул он. – Какая жалость?! Когда вы сердитесь, вы становитесь на удивление очаровательной. Ваши глаза, леди Сесили, красноречивее любых слов. Они рассказывают мне много такого, о чем вы предпочитаете умалчивать.
– Как им не стыдно. Постараюсь, чтобы они вели себя благоразумнее, – шутливо отвечала Сесили. Она шутила, пытаясь спрятать свое удивление, вызванное столь точным и верным проникновением в глубь ее души.
– Не хотите ли узнать, что в данный миг они мне говорят?
«Да».
– Нет.
– Они настойчиво нашептывают мне «возьми меня».
Сесили хотела было пренебрежительно рассмеяться, но ее голос предательски дрогнул.
– Какая нелепость!
– О, да вы отрицаете очевидное?
– Да, отрицаю.
А что ей еще оставалось делать? Безрассудно признать его правоту?
Сегодня ночью Ашборн находился в необычно приподнятом расположении духа. Он сделал шаг к ней. Она отступила. Он – другой, она опять отступила и уперлась спиной о стену. Их разделяло одно лишь дыхание.
Свет свечей плясал в зрачках его глаз, придавая им золотистый горячий блеск. В них, как и во всем его поведении, чувствовалась некая твердость, решимость, подталкивающая его, а также и ее к чему-то важному, сокровенному, что было сильнее их обоих. Ее женское начало послушно отозвалось на его властный призыв, возбужденное этим первобытным зовом, оно стремилось завладеть всем ее естеством, мыслями, желаниями.
Казалось, что его низкий густой голос звучит внутри ее самой.
– Мне подчиниться приказу твоих глаз, Сесили? Я это сделаю с удовольствием. Я могу заставить тебя забыть обо всем. Я могу показать тебе такое, от чего ты сгоришь от смущения. Дать тебе почувствовать то, что так прекрасно, но так трудно выразить словами?
У Сесили пересохло во рту. Сердце замирало от предвкушения чего-то необычного, а голова сладко кружилась. Она поднесла руки к груди, чтобы унять сердцебиение, но в тот же миг он схватил обе ее руки и прижал их к стене примерно на уровне ее головы.
Она почувствовала себя беспомощной и бессильной, было страшно, но не в привычном понимании, а как-то по-особенному, пожалуй, ей даже нравился такой страх. Может быть, это все были ее фантазии, но фантазии очень приятные. К тому же в глубине души она понимала, что бояться особенно нечего, в любой момент она могла позвать на помощь, и тогда ему пришлось бы отпустить ее. Однако кричать Сесили не собиралась, она тянула время, желая насладиться своими фантазиями.
– Ты молчишь? В таком случае не начать ли мне?
Несмотря на угрозу, она продолжала молчать, но Рэнд увидел по ее глазам, что она согласна.
– Ладно, раз ты хочешь, чтобы все произошло именно так, а не иначе, будь по-твоему. Я уже устал ждать, когда ты откровенно признаешься в своих чувствах.
По-прежнему удерживая ее руки, Рэнд принялся ее целовать – с такой силой, с такой прорвавшейся наружу страстью, что прижал ее плотно к стенке. Сесили, о ужас, удерживали силой, и вместе с тем ее переполняли самые разнообразные, самые глубокие и острые чувства. Никогда раньше жизнь не казалась ей такой яркой, радостной, полной чувственности, как сейчас.
Его губы были повсюду, они были вездесущи. Шок, потрясение от его поцелуев, от его напора ошеломил, потряс Сесили. Если прежде у нее и были какие-то мысли о сопротивлении, то сейчас они полностью исчезли. Она обмякла от его ласк, колени подогнулись, и если бы Рэнд не удерживал ее за руки, крепко прижатыми к стене, она, наверное, опустилась бы на пол.
Когда оба немного пришли в себя, Рэнд отпустил ее. Руки Сесили повисли бессильно, как плети. Оба прекрасно знали, что она никуда не побежит. Поздно и бессмысленно было убегать – ее мнимое, показное сопротивление кануло в прошлое, как сон.
Теперь все изменилось. Было важным только то, что происходило сейчас, в данный момент. Весь мир, вся жизнь сосредоточились в его любви, в его губах и руках, которые неустанно и искусно ласкали и гладили ее тело, под их воздействием испытываемое ею удовольствие увеличивалось вместе с потребностью и дальше испытывать это наслаждение.
Острота ощущений казалась невероятной, ничего подобного Сесили никогда раньше не испытывала. В сознании промелькнула тщеславная мысль – напоминание о том, кто именно ее соблазняет: герцог Ашборн, известный всему Лондону, – и сладостная дрожь пробежала по ее телу.
Она полузакрыла глаза, отдаваясь целиком и полностью новым ощущениям, казавшимся шокирующими и одновременно чудесными и восхитительными.
Рэнд приподнял край ее платья, и Сесили от испуга открыла глаза.
– Ш-ш, – успокоил он ее. Тем временем его рука продолжала подниматься все выше и выше, поверх чулка и подвязки, пока не остановилась на обнаженном бедре.
Рука находилась совсем рядом от того места, которое мучительно ныло и дрожало, желая чего-то большего. Дыхание Рэнда стало горячим и прерывистым.
– Только скажи, что ты этого хочешь, и твое желание будет немедленно исполнено, – прошептал он ей на ухо.
Сесили нахмурилась. Смысл его слов для нее был не совсем понятен. Она не знала, чего хочет; видимо, ему это было известно лучше, чем ей. Ей стало досадно за свое незнание, осторожность и гордость предупреждали об опасности, но пробудившееся желание и любопытство взяли верх.
– Хочу, – прошептала она, стискивая пальцы на его плечах. – Покажи мне.
В тот же миг его рука скользнула еще чуть выше, к ее сокровенному месту. Его хриплое дыхание стало еще более хриплым, и она поняла, что это только начало.
Но тут же наступило невыразимое, несказанное блаженство. Он касался ее – там! Касался удивительно нежно. Но от этих почти неосязаемых прикосновений ее била дрожь наслаждения. Вот она, интимная близость! Теперь ясно, что это такое!
Он наклонил голову вперед, и его лоб коснулся ее лба. Его горячее дыхание – от него приятно пахло вином – коснулось ее полуоткрытых губ.
Глаза у него были закрыты, а выражение лица сосредоточенное, напряженное, он как будто изучал, запоминал контуры ее сокровенного места. Вдруг он затронул нечто такое, отчего у Сесили перехватило дыхание. Его пальцы двигались по кругу, поглаживая и лаская что-то между ее ног. По телу Сесили начал волнами струиться странный, непонятный жар.
А затем жар сосредоточился в самом низу живота, там, где лежала его рука. Внутри нее все стянулось, напряглось, что-то пульсировало, билось, желая высвободиться, и оно освободилось в неудержимом сладострастном стоне. Тут же Рэнд впился в ее рот, заглушал и вместе с тем словно пил, как самый драгоценный напиток, ее сладострастные крики, которые нарастали, усиливаясь. Сесили вся трепетала и дрожала в его руках.
Он прижал ее к себе, ее тело сплелось с его телом, Сесили почувствовала, как его возбужденный жезл упирался в нее. Только теперь она поняла то, что, возможно, никогда бы не узнала, выйдя замуж за Норланда: сильную жгучую тягу к этой части его тела, страстное желание, чтобы она вошла в нее и заполнила ее.
Ей было приятно, очень приятно, но не настолько, насколько бы ей хотелось. К ее удивлению, внутренний голос подсказывал: для того чтобы наслаждаться в полной мере, надо не только брать, но и отдавать.
Спутанные мысли, спутанные чувства отуманили ее сознание. Рэнд не бросился вперед и не воспользовался удобным моментом, тем не менее, продолжая осыпать ее поцелуями, он продлевал ее замешательство.
– Любимая моя, – нашептывал он ей на ухо. – Я не успокоюсь до тех пор, пока ты не станешь моей.
Ясный смысл его слов, как луч, осветил ее сознание. Вдруг, пусть с опозданием, Сесили поняла, что стоит на краю пропасти. Она невольно напряглась.
Они были так близки, так чувствовали друг друга, что он моментально уловил произошедшую в ней перемену.
– Нет, любимая. Опомнись. Не надо останавливаться.
Он был прав; к своему стыду, Сесили чувствовала справедливость его слов. Наверное, с ее стороны было бы глупо и лицемерно говорить что-нибудь о ее верности Норланду, когда, только что получив так много, она ничего не отдала взамен. Ей оставалось только одно: молча казнить, упрекать и презирать себя за трусость и слабость.
Все-таки она заставила себя кое в чем признаться:
– В любом случае это ровным счетом ничего не меняет.
Разве она могла предать Норланда, да еще таким низким способом? Нет! То, что произошло сейчас, ни в коем случае больше не повторится.
– Да, не меняет, – согласился Рэнд, его лицо стало твердым и решительным. – Я по-прежнему хочу, чтобы ты вышла за меня. Больше и сильнее, чем когда бы то ни было. Никогда раньше я так ничего не хотел, как назвать тебя моей герцогиней. А ты из-за собственного упрямства никак не хочешь видеть, что для каждого из нас это лучшее решение.
Его голос зазвучал резко и повелительно:
– Черт побери, Сесили, признайся в том, что ты любишь меня. Неужели это так трудно?
Она бессильно закрыла глаза. Он ей не верит, и напрасно: это действительно трудно. И невозможно. Возбуждение улеглось, сердце билось ровно, она успокоилась.
Это невозможно. Нечестно. Она струсила, сглупила, предала их любовь, хотя на самом деле любила его…
Сесили молчала. Рэнд опять все понял. Но на этот раз ее молчание означало отказ.
– Ясно, ты не хочешь, чтобы я дотрагивался до тебя. Ты правильно рассудила, так намного безопаснее. Но этим ты губишь и свою жизнь, и мою.
Внутри нее все похолодело от ужаса. А что, если Рэнд прав? Нет, нет, не может быть, он ошибается.
– Я не разорву свою помолвку.
Прежде чем решиться, Рэнд долго и внимательно глядел на нее.
– Хорошо, теперь мне все ясно. Ты ставишь меня в безвыходное положение. Больше никаких уговоров и никаких ухаживаний. Мне теперь ничего не остается, как объявить тебе войну.
* * *Его слова звучали в сознании Сесили на протяжении почти всего обратного пути из Кембриджа в Лондон. С замиранием сердца она призналась самой себе: в те минуты, когда он целовал и ласкал ее, она была согласна выполнить его требование – выйти за него.
Нет-нет, что за глупая – глупейшая! – прихоть? Даже если забыть на мгновение о последующем скандале и страшном оскорблении, нанесенном Норланду, (в том случае, если она разорвет помолвку и выйдет за Рэнда), то она станет той женщиной, которой она поклялась никогда не быть: зависимой от мужчины, не только материально, но и духовно. Пожертвовать своим счастьем?! Ни за что! Ведь когда-то она поклялась, что ее счастье никогда не будет ни от кого зависеть, особенно от мужа.
Разве Рэнд позволит, чтобы Сесили жила так, как ей хочется: в своем собственном доме, обладая достаточными средствами для удовлетворения всех своих желаний? Даже для того чтобы моргнуть глазом, ей придется спрашивать у него разрешения. Рэнд относится к числу властных и высокомерных мужчин, ставящих превыше всего собственные интересы, поэтому надо выбросить его из головы, забыть о нем и вернуться к более насущным делам – к поиску компрометирующего письма в будуаре Лавинии. Для этого надо каким-то образом проникнуть туда в то время, когда ее не будет дома. Если письма там тоже не окажется, тогда останется только одно: надеяться на удачу, а именно на то, что письмо, в котором Сесили высмеивала своего будущего мужа, пропало, бесследно исчезло.