Сесили, знавшая о намерении Монфора, ничего другого от него не ожидала. Вместе с тем она понимала, что Тибби, столько лет бывшая подневольным человеком, должно быть, соскучилась по независимости. Мечты о свободе… сколько же в них притягательной силы! Как же влечет к ним любого человека! Но разве сама Сесили не мечтала о свободе? Разве стремление к независимости не подталкивало ее к браку по расчету?
– В таком случае, – заметила Сесили, – предложение, которое меня попросил сделать Норланд, тоже не вызовет у тебя особого восторга. Об одном прошу тебя, Тибби, не спеши, обещай подумать хорошенько, прежде чем дать на него ответ.
Серые глаза Тибби широко раскрылись от изумления:
– Предложение? Какое предложение? Я внимательно слушаю.
– Норланд хочет, чтобы ты жила вместе с нами, точнее со мной, – поправила себя Сесили. – Большую часть года Норланд и я будем жить отдельно друг от друга.
А еще лучше весь год, если бы это только зависело от нее. Кошмар – жить вместе с Норландом означало жить вместе с его матерью.
Тибби удивилась:
– Но почему… Мне кажется… Уверена, ты хочешь быть настоящей женой, Сесили.
Ну почему приходилось объяснять это снова и снова? Сесили это не только надоело – она просто устала повторять одно и то же.
– Тибби, это давно решенное дело. Брак основан на взаимной договоренности. Он не любит меня, а я не люблю его. На самом деле, – Сесили запнулась, вспомнив уничижительное мнение Норланда о женском уме вообще и о ее в частности, – я могу с уверенностью сказать, что в данный момент мне он совсем не симпатичен. Впрочем, я довольна тем, что стану его женой.
Тибби так и замерла, пораженная решительным видом Сесили и ее столь прозаичным подходом.
Сесили сжала тонкую, сухую руку Тибби.
– Впрочем, как бы неблагосклонно я к нему ни относилась, надо отдать ему должное: порой он бывает очень чутким и внимательным. Мысль предложить тебе место моей компаньонки пришла в голову именно его светлости.
– Неужели это придумал его светлость?
Услышанное не только потрясло Тибби, но и, по-видимому, обрадовало. Несмотря на то что Норланд был занудой и женоненавистником, все-таки было в нем что-то хорошее, доброе, светлое.
Сесили закивала:
– Как он добр, не правда ли? Я никак не могла предположить, что он сможет придумать нечто такое, что мне так понравится. И мне это очень, очень нравится! Ты только подумай, Тибби, сколько добра мы сможем сделать вместе, когда я смогу распоряжаться своими собственными деньгами.
Судя по ее виду, Тибби не разделяла восторга Сесили. Она почему-то побледнела, а ее глаза тронула странная непонятная грусть.
– Тибби, что с тобой? Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо. – Тибби выдавила улыбку, которая не смогла скрыть ее бледности. – Просто твое предложение очень сильно меня удивило.
Сесили в раздумье посмотрела на Тибби. Может, она зря призналась в том, что это придумал Норланд? Может, Тибби обиделась на нее? Или решила, что ее дальнейшая судьба мало волнует Сесили? А может, Тибби действительно надоело быть в услужении, она устала и решила отдохнуть?
– Я что-то не так сказала? Тибби, ты же знаешь, я нисколько не хотела тебя обидеть или поставить в неловкое положение.
Тибби так разволновалась, что даже задрожала.
– Нет, нет, Сесили… конечно, нет. Как могла ты так подумать? Ты тут ни при чем. Напротив, я очень тебе признательна, моя дорогая девочка. – Тибби мягко пожала руку Сесили.
Она говорила, вернее бормотала, словно извиняясь. Вынув носовой платок, Тибби промокнула внезапно ставшие влажными глаза.
– А можно мне немного подумать? Сейчас я как-то не готова дать ответ.
– О чем речь? Конечно, подумай. Можешь посоветоваться со своей сестрой. Как говорится, ум хорошо, а два лучше. Одним словом, не торопись, – принялась успокаивать ее Сесили. – Тибби, дорогая, ты выглядишь не очень хорошо. Мне кажется, тебе следует прилечь и отдохнуть.
– Да, да, ты права. Похоже, мне в самом деле стоит немного отдохнуть. – Тибби смутилась и неуверенно встала.
Сесили тоже растерялась. Она ясно видела, что сделанное ею предложение было воспринято как-то странно – может, она выбрала неподходящее время или всему виной неудачное стечение неизвестных ей обстоятельств. Тибби, опустив голову, молча вышла из спальной.
Сегодня все шло наперекосяк. Оставалось лишь надеяться, что концовка дня сложится удачнее. Ее ждала встреча с герцогом Ашборном, и тут, как не без оснований полагала Сесили, ей должна была понадобиться вся ее удача.
Она еще раз все прикинула: каждый свой шаг, всю очередность своих действий. Пока гости и хозяин будут веселиться на маскараде, надо будет найти библиотеку Ашборна. Она ни в коем случае не примет участия ни в танцах, ни в любой развлекательной игре. Маскарад не для нее.
У нее совсем другие цели: во-первых, отдать Ашборну дневник, далее – разузнать у него как можно больше и благополучно улизнуть. Если каким-то чудом к ней в руки попадет то самое письмо, тем лучше.
Но для этого придется постараться. Прежде всего, ни тени смущения, как бы он не подавлял ее своим видом и высокомерием. И ни в коем случае нельзя позволять ему дотрагиваться до нее, так что танцы исключены.
Все это плохо увязывалось между собой. С одной стороны, Сесили не терпелось попасть на маскарад, чтобы осуществить задуманное; с другой – прислушиваясь к голосу благоразумия, бравшему иногда верх над порывами любопытства и нахальства, свойственного юности, не говоря уже о коварных выходках Ашборна, она понимала, что для нее лучше подальше держаться от него. Чем дальше от Ашборна, тем безопаснее, одно было плохо – разговор с ним наедине никак не соответствовал данному условию.
После того как Дикон, верный помощник во всех ее проделках, стал дворецким у Розамунды, Сесили попала в довольно сложное положение. Теперь за ней следили все ее близкие, начиная от Монфора и кончая кузенами Энди и Ксавье.
Однако трудности и стоявшие на пути преграды лишь будили воображение Сесили и подстегивали стремление во что бы то ни стало попасть на маскарад. А что, если Ашборн сочтет ее трусливой мышкой или еще хуже – серенькой бездарностью, лишенной фантазии и ловкости, которая не смогла обвести вокруг пальца своих близких, чтобы прийти на маскарад? От этой мысли у Сесили кровь застучала в висках. Нет, она всем покажет, и Монфору, и Ашборну, что она уже не ребенок, что у нее достаточно ума и хитрости, чтобы играть с ними на равных в светских играх.
Но тут она вспомнила, как Ашборн рассматривал ее ночью в библиотеке. Прежде ни один мужчина не глядел на нее такими глазами. Большинство мужчин ее круга считали ее весьма странной, и все из-за того, что она редко улыбалась, не заигрывала с ними, не болтала о пустяках – одним словом, не кокетничала. И о чем это говорило? Лишь о женской глупости, позволявшей мужчинам думать, что женщин больше ничто не интересует, что с дамами можно только флиртовать, шутить и посмеиваться.
Но Ашборн вел себя совсем иначе. Он откровенно восхищался ею, более того, он внимательно слушал ее. Странно, раньше Сесили шутливо жаловалась, что мужчины ее не слушают, что никому из них нет дела до ее умственных способностей, и когда наконец-то один из них обратил на нее внимание, она от растерянности не знала, что делать.
Нет, Сесили непременно будет на маскараде, вооружившись осторожностью и благоразумием. Ей уже не терпелось туда попасть. Однако одного желания было явно недостаточно. Но тут Сесили невероятно повезло. Монфор позволил ей посетить сегодня вечером бал, который устраивали ее кузен Бертрам и Лавиния. Это была настоящая удача.
Оставалось лишь как следует все распланировать. Днем Сесили заехала в дом, принадлежавший некогда им с братом, а теперь Бертраму и Лавинии, и оставила там дневник и наряд, в котором должна была появиться на маскараде. Умаслив прислугу, она договорилась, чтобы ее отнесли в портшезе в особняк Ашборна.
Сесили закусила губу. Придется пожертвовать прелестным платьем из индийского муслина, – в сущности, это была ничтожная цена за то, что, возможно, ей удастся сегодня узнать.
На предложение Сесили никуда не ездить, а лучше как следует выспаться, Тибби согласилась без всяких возражений. Ей действительно нездоровилось. Она с легким сердцем осталась дома, улыбнувшись на шутливую угрозу Сесили вызвать врача, если ей не станет завтра лучше.
С остальными родственниками все сложилось еще проще. Они все разъехались кто куда, по разным местам, благо развлечений в Лондоне было более чем достаточно. Без труда успокоив ослабевшую и безвольную Тибби, что на балу за ней присмотрит Лавиния, Сесили перевела дух – все шло как по маслу. Сев в карету Монфора, она с легким сердцем отправилась на бал.
– А вот и ты, Сесили, – послышался холодный и скрипучий, как снег под ногами в морозную погоду, голос Лавинии. Сесили присела в реверансе, бросив беглый взгляд на наряд кузины. Слава богу, что у Лавинии хватило ума не надеть ее жемчужное светлое ожерелье вместе с платьем густого желтого цвета, напоминавшего сливочное масло.
Лавиния же старалась смотреть не на Сесили, а куда-то вдаль, за ее плечо.
– Я слышала, – казалось, что она обращалась не к кузине, а к кому-то, стоявшему за ее спиной, – что ты заезжала к нам сегодня днем. Жаль, что меня не было дома.
– О, ничего страшного, – отозвалась Сесили. – Немного поболтала со слугами. Услышала от них кое-какие пересуды, как всегда смешные и надуманные. В общем, все как обычно.
При упоминании о пересудах лицо Лавинии вытянулось и напряглось, она явно испугалась. «Но чего?» – удивилась Сесили. Ее никогда не интересовали любовные дела Лавинии. Она никогда бы не стала пачкать свои уши грязными сплетнями, даже если бы прислуга изнывала от желания поделиться таковыми.
– Как ты любезна, – пробормотала Лавиния.
Сесили намеренно для пущей важности понизила голос:
– Я хотела взять назад ожерелье. Вот почему я заезжала к тебе.
Это была вымышленная причина, ложь, специально придуманная на тот случай, если бы Лавиния оказалась дома.
Закусив губу и стиснув руки в кулаки, Лавиния проговорила придушенным голосом:
– У меня его нет.
Она говорила так тихо, что Сесили сперва подумала, не ослышалась ли она.
– Извини, не расслышала. Что ты сказала?
– У меня его нет, – в отчаянии повторила Лавиния. – Я лишилась его.
– Ты что, его потеряла? – ужаснулась Сесили. – Как же так? Неужели сломался замочек? Но Сондерз регулярно проверяет его состояние.
– Не говори глупостей. Впрочем, прости меня. Ожерелья у меня нет. Я проиграла его лорду Перси.
Сесили закрыла на миг глаза. Она корила и ругала себя на чем свет стоит. Свалять такую глупость?! Поверить Лавинии? Нет, только полная идиотка могла отдать – добровольно! – жемчуг Лавинии, у которой нет ни стыда, ни совести.
Глаза Сесили потемнели, ее взгляд, устремленный на воровку – а как еще ее можно было назвать, – не предвещал ничего хорошего.
– Ожерелье не твое. Ты не имела права играть. Ты должна его вернуть.
На ресницах Лавинии нависли слезы, она жалобно и тонко пропищала:
– Сесили, я не могу этого сделать. У меня нет денег, чтобы заплатить долг. Бертрам такой скряга – у него снега зимой не выпросишь! Если он узнает, сколько я проиграла, он убьет меня, клянусь!
Несмотря на всю мелодраматичность, это походило на правду. Во всяком случае тем, кто близко знал Бертрама, были хорошо известны его скупость и жесткость в денежных делах. Требовать что-либо от Лавинии, как с горечью осознала Сесили, было абсолютно бесполезно. Пустая трата сил и времени.
– Сколько ты должна? – спросила Сесили с тайной надеждой, что скопленных ею денег хватит на оплату долга.
– Т-три т-тысячи фунтов, – выдавила из себя Лавиния и всхлипнула.
Сесили шумно вздохнула от изумления:
– Три тысячи?
Таких денег у нее точно не было и в помине.
– Я никак не ожидала, что он потребует от меня де… денег, – скривив рот, заплакала Лавиния.
– Ты что, совсем спятила? – рассердилась Сесили. – Как еще можно расплатиться с карточными долгами? Ой…
Сесили покраснела от смущения. Какая наивность? Понятное дело, как Лавиния хотела расплатиться – своим телом. Судя по всему, в том кругу, где вращалась жена ее кузена, такие расчеты были обычным делом. Вот только на этот раз Лавиния просчиталась. В глазах лорда Перси ее любовь не стоила трех тысяч.
Мысли кружились в бешеном ритме – где выход, где выход, – но его не было. Оставалось лишь одно – обратиться за помощью к Монфору.
– Надо обо всем рассказать герцогу Монфору. Он обязательно поможет. Лорд Перси против него не выстоит.
Глаза Лавинии округлились от страха:
– Разве это возможно? Ведь он поймет, что я и Перси…
– Зная Монфора, я нисколько не удивлюсь, что он уже обо всем догадался, – резонно заметила Сесили. – Придется поступиться своей гордостью, Лавиния.
– Монфор скажет Давенпорту, и тогда муж станет держать меня в ежовых рукавицах. Это будет еще хуже.
В глазах Лавинии застыл неподдельный ужас. И тут Сесили осенило. Это стало для нее шоком. Да, Бертрам и Лавиния – ее враги, но, оказывается, они могут враждовать между собой. Бертрам, имевший суровый и жестокий характер, узнав о проделках жены, мог наказать ее, применить грубую физическую силу. Холодок пополз по спине у Сесили.
Они никогда не были друзьями с Лавинией. Ума у Лавинии было как у курицы, и у Сесили просто чесались руки как следует отхлестать ее по щекам за проигранное ожерелье, за ее глупость, но, как бы ни были велики прегрешения Лавинии, не стоило отдавать ее в руки разгневанного супруга. Бертрам шутить не любил.
– Хватит плакать. На вот, возьми, – Сесили протянула платок. – Ну, довольно, а то у тебя покраснеет нос, и все поймут, что ты плакала.
Испуганно вскрикнув, Лавиния схватилась за лицо.
– Но что мне делать?
Сесили нахмурилась. Она не знала, что им делать, но, постаравшись придать своему голосу больше уверенности, ответила:
– Ладно, я что-нибудь придумаю.
* * *Погруженная в свои не слишком веселые мысли, Сесили совсем забыла про время, а когда очнулась, то вдруг поняла, что уже поздно и что она задержалась на балу чуть дольше положенного.
Мистер Бэббидж, один из бывших ухажеров Розамунды, пригласил ее на танец, но Сесили замотала головой, сказав, что ей хочется пить, и, подхватив его под руку, повела к буфету. Подчиняясь желанию дамы, Бэббидж послушно шел рядом. Возле стойки он взял для нее ратафию, миндальный ликер, а себе – шампанского. Сесили тоже предпочла бы шампанское, но ратафия больше подходила для того, что она задумала.
Буфет располагался в зеленой гостиной, которую Лавиния переделала на время бала в буфетную комнату, оформив ее в необычном египетском стиле. Буфетная была обильно украшена позолотой, в ней преобладали зеленые и желтые цвета, а ножки у мебели были выполнены в виде лап крокодила. Лап было так много, и они так натуралистично выпирали наружу, что, казалось, еще немного, мебель оживет и, шевеля зелеными лапами, разбежится в разные стороны.
Пора было приступать к осуществлению своего плана. Рассеянно вращая бокал с ратафией в руке, Сесили мельком взглянула на каминные часы. Была уже почти полночь. Вежливо беседуя с Бэббиджем, она сосредоточилась, прислушиваясь к движению за спиной. Краем глаза она заметила, как кто-то позади нее вознамерился пройти мимо, и она словно невзначай отступила прямо на него и отодвинула согнутую в локте руку назад. Толчок!
– Ах! – с притворным удивлением вскрикнула Сесили и умышленно плеснула себе на светлое муслиновое платье ликером.
– Леди Сесили! – всплеснул руками мистер Бэббидж. – Какое несчастье!
Вытащив носовой платок, он принялся неловко оттирать забрызганное платье. Впрочем, это было совершенно бесполезно. Вдруг осознав, как это неприлично, Бэббидж покраснел и отдернул руку.
План сработал. Законный повод для того, чтобы покинуть бал, был зрим и очевиден: большое коричневое пятно на платье делало дальнейшее присутствие на балу совершенно невозможным. Заверив мистера Бэббиджа, что виной всему ее собственная неловкость, заодно отказавшись от кареты под предлогом, что до особняка Монфора рукой подать, Сесили упорхнула в задние комнаты.
Однако бал покинула не какая-нибудь неловкая дебютантка с чудовищным пятном на платье, а таинственная юная леди в пурпурном домино и темной маске, севшая в портшез и исчезнувшая в ночной темноте.
* * *Рэнд с горечью осознавал, что сегодня он далек и чужд заполонившей его дом толпе гостей. Они веселились и радовались, тогда как он мрачнел буквально на глазах. Он буквально весь истомился от ожидания.
«Но где же она? Где?» Этот вопрос, наверное, он задавал самому себе едва ли не в тысячный раз.
Но среди гостей Сесили не находилась. Уж в чем, в чем, а в этом не было никаких сомнений. Ашборн не сомневался, что узнает ее в любом обличье – как в маскарадном костюме, так и в обычном платье, и даже в бриджах. Он оглядывал каждую женскую фигуру – увы, все напрасно.
Сесили не должна была от него прятаться. Ясно как день: на маскарад она приедет. Тут в голове Рэнда мелькнула самодовольная мысль: Сесили будет здесь ради него. Ради встречи с ним, поправил он себя.
С целью облегчить и упростить ей задачу Ашборн надел самое простое домино и узкую бархатную маску. Пройти мимо него и не узнать было просто невозможно.
Время шло, и он с горечью и тоской все больше и больше склонялся к мысли, что она не приедет, сдержав свое обещание. Интересно, она играла с ним или действительно не смогла приехать? От всех этих назойливых дум Рэнд раздражался все сильнее и сильнее, кляня на чем свет стоит как девичью неприступность, так и женскую ветреность.
А он так надеялся, что отважная и находчивая леди Сесили Уэструдер все-таки найдет возможность прийти на маскарад. В глубине души Рэнд твердо верил, что стремление разведать побольше о «Прометеевом клубе» и его обаяние – об этом неустанно нашептывало его самолюбие – подхлестнут желание Сесили увидеться с ним.